Читать книгу Лиловый рай. Роман. Том первый - Эля Джикирба - Страница 22

Несмотря на обморок и порезы, с лица падре Мануэля уже несколько дней не сползала улыбка. Он был невнимателен, механически читал молитвы, и даже надоедавший обычно внутренний голос, ставший его собеседником наряду с деревянным ангелом вскоре после его назначения в эти богом забытые края, куда-то исчез.

– Видишь, я не тороплю события, – делился с ангелом своими мыслями падре. – Побывал у них с визитом, удостоил чести. Хватит пока что. Если уделять Гуттьересам слишком много внимания, они могут подумать, что я наношу визиты ради них.

Падре разражался саркастическим смехом, немного театрально запрокидывал голову и в эти минуты казался себе героем.

– Я ведь не могу забывать о своём сане, – продолжал он. – Ни на минуту не могу. Если начну бегать к Гуттьересам, они ещё возомнят о себе невесть что!

Имени Майкла он не произнёс ни разу, потому что не знал, сможет ли справиться с охватывавшим его сильным волнением. Необычное состояние пугало и настораживало падре. Что за блажь на него нашла? Почему он начинает волноваться и боится произносить детское имя вслух? Неужели он заболел душевной болезнью, подтачивавшей многие годы и в итоге сведшей в могилу его бедную матушку? Нет, нет, он не может заболеть. Наследственный ген идёт по женской линии, по линии его немецкой бабки, будь она неладна! Матушка в минуты просветления всегда утешала маленького Мануэля, всегда обещала, что он будет здоров. Когда внутри него появился голос и стал вести пространные беседы, он очень испугался. Но у матушки никаких голосов не было. Она была тихая, почти незаметная, лишь уединялась у себя во время обострений и бесконечно шила балетную пачку на старой швейной машине. Сошьёт – распарывает, вновь сошьёт – вновь распарывает. То говорила, что пачка мала и её надо расширить в талии, то, наоборот, что слишком велика. И никаких голосов у неё не было.

– Господи, услышь мои молитвы. Разве Ты не видишь, что в этой дыре я единственный из чад, достойный чести пестовать Твоего посланника? О, я знаю, он ведь не просто ангелочек, он – Твой любимый ангелочек. Возможно, когда Ты принял решение отправить его на землю, он сидел у Тебя на коленях, и Ты сказал ему: «Ангел мой! Без тебя райские кущи опустеют, птицы замолкнут, звери затихнут, ангелы и праведники поникнут главами своими. Но там, на Земле, есть один обиженный Мною раб Божий, Мануэль, и он жаждет успокоения. Лети к нему, сядь рядышком в его убогой келье, молись с ним вместе обо Мне. Он достоин Моего посланника, ибо добился этого усердными молитвами и кротостью духа. Лети, лети!»

Мануэль взмахивал руками, словно крыльями, его глаза были закрыты, на лице – счастливый покой.

Пожалуй, это были лучшие минуты в его жизни, и даже когда внутренний голос вновь дал о себе знать, то, вопреки обычному назойливо-агрессивному поведению, вёл себя вполне мирно и был кроток во время не только ставших постоянными ночных бдений падре, но и неожиданного визита Тересы и Майкла в церковь.

Тереса привезла Майкла к падре Мануэлю сразу же после происшедшего между ними разговора, во время которого Майкл вдруг разоткровенничался и немного рассказал о своих видениях.

– Сколько раз ты уже летал? – спросила Тереса, изо всех сил стараясь не испугать своего подопечного охватившей её паникой.

– Три. Первый раз я полетел не очень высоко. Я тогда сидел возле ворот и ждал, когда Хесус меня заберёт.

– А, это когда тебя привезли к нам? – уточнила на всякий случай Тереса.

– Ага. Потом в церкви. Я ещё заснул, помнишь?

Она поспешно кивнула, но этот полный нетерпения кивок отбил у Майкла желание рассказывать подробности и того полёта, что случился впервые, и следующего, где он летал с Девой Марией и впервые увидел на поляне с земляным грунтом Тересу, и про ещё один полёт, случившийся уже дома, на следующий день после визита в поместье падре Мануэля. Испугавшись, что она примет его за сумасшедшего и разочаруется в нём, Майкл ограничился простым перечислением, и как Тереса ни старалась уговорить его рассказать ей подробности, у неё ничего не вышло.

Визит в церковь тоже оказался неудачным. Только они поднялись по широким ступеням, чтобы зайти внутрь, как столкнулись с выходившими из церкви Мигелем Фернандесом и Панчито, и Майкла будто подменили.

Встревоженный встречей с Панчито, в котором он узнал незнакомца, которого увидел на поляне рядом с Тересой в своём последнем полёте, он категорически не захотел общаться ни с кем, в том числе и с падре Мануэлем. Глядел на него исподлобья, молча прижимался к Тересе и всячески демонстрировал желание как можно скорее вернуться домой.

Падре заметил, что поведение Майкла расстроило Тересу, и это обрадовало его.

«Не справляешься с ангелом, – довольно подумал он. – Что ж. Отлично».

– Ну что, Мануэль? Что скажешь? – услышал он внутренний голос после их ухода.

– Завтра же пойду к начальнику полиции. Пришло время действовать, – пообещал он и довольно улыбался себе в течение всего дня.

Начальнику полиции Роберто Ньето было пятьдесят шесть лет, и нельзя было сказать, что он выглядел моложе или старше этого ещё не почтенного, но уже умудрённого жизненным опытом возраста. Коротко стриженный, с очень густыми волосами с проседью, смуглым широким лбом и такими же скулами, не то чтобы высокий, но и не маленький, Ньето отличался крепкими формами, хотя никогда не занимался спортом, и даже уже лет десять как выросший небольшой пивной живот не мешал ему производить на окружающих впечатление здорового и сильного человека.

Свою молодость Ньето провёл на границе с Венесуэлой, где прошёл весь путь на вершину бандитской пирамиды: от шестёрки в местном притоне до правой руки одного из приграничных донов. И всё в его жизни шло, в общем-то, хорошо, пока соперничавшая с ними группировка в одночасье не уничтожила банду, включая дона и членов его семьи, а сам Ньето остался в живых лишь из-за того, что накануне уехал по делам.

Сбежав с границы, он отправился в Мехико и сидел там тихо несколько лет, а потом всплыл на поверхность под новым именем и в новом качестве – специалиста по борьбе с наркотрафиком.

Как это ему удалось, знали только сам Ньето и те, кто ему помог.

Безупречно отслужив несколько лет, он получил выгодную должность начальника полиции в одном из приграничных городов и прибыл туда с твёрдым намерением заработать себе на безбедную старость любыми, в том числе и хорошо известными ему, способами, справедливо полагая, что другого шанса может и не быть.

Намеченной цели удалось достичь в течение ближайших полутора лет. К тому времени Ньето уже хорошо знал, как работают механизмы выживания в управленческих джунглях, поэтому как можно быстрее наладил тесные связи с многообещающим политиком и будущим мэром Родригесом, представителями власти прокурором Лопесом и судьёй Моралесом и, конечно же, с набиравшим силу Мигелем Фернандесом.

Усилия не пропали даром, и вскоре новый начальник полиции занял одно из самых прочных мест не только в городе, но и во всём приграничье.

Прямых обязанностей в местном сонном царстве у Ньето, к слову сказать, было немного. Растаскивать пьяных дебоширов и наркош из местных баров он перепоручал своему помощнику, туповатому и исполнительному Карлосу Вилья, а с мелкими воришками с удовольствием разбирался сам, колотя их головами о железные прутья загона для преступников в единственном на весь город полицейском участке.

Основным же направлением деятельности начальника полиции стало посредничество.

По происхождению Роберто Ньето был наполовину индейцем из племени майя и ни на минуту не забывал об этом – ни в бытность свою в Мехико, ни уже после отбытия по месту нового назначения. В штате Коауила стычки с партизанами были обычным делом, но Ньето оказался умелым дипломатом и в итоге сколотил себе неплохой капиталец, лавируя между правительством и сапатистами, к которым испытывал самые нежные чувства, что, впрочем, не мешало ему тесно сотрудничать с властями.

Кроме лавирования между сапатистами и властями, Ньето крышевал мелких торговцев дурью и местные бордели и казино, к тому же как никто умел навести дисциплину среди сошек всех мастей – драгдилеров, карманников, шестёрок, убийц и проституток обоих полов, в изобилии подвизавшихся по всему периметру границы, от жарких пляжей Канкуна на юге до угольных шахт на севере.

Не случайно дон Гаэль Ласерда неизменно отзывался о местном начальнике полиции в самых уважительных тонах и всегда говорил, что Роберто Ньето, без сомнения, заслужил своё место под ярким солнцем вверенных дону Ласерде территорий.

И именно Ньето через две недели после памятного похода в поместье нанёс визит падре Мануэль.

Ньето принял священника в своём кабинете, откуда немедленно вынесли полную окурков пепельницу и срочно сменили воду в казённом, сделанном из второсортного стекла кувшине, стоявшем здесь ещё со времён прежнего начальства.

После дежурных приветствий Ньето счёл нужным приступить к своим непосредственным обязанностям.

– Чем обязан вашему визиту, падре Мануэль? – спросил он, внимательно глядя на сидевшего наискосок от него за столом, предназначенным для совещаний, падре. – Что-то случилось в церкви?

– Нет-нет, шериф, то есть сын мой, всё в порядке, всё в порядке… – быстро ответил падре Мануэль.

Ньето несколько озадачила даже не поспешность, с которой обычно немногословный священник назвал его «шерифом», а живость его речи.

«Надо же, а он весьма темпераментен», – подумал он.

Лицо его приняло серьёзное выражение, глаза наполнились вежливой пустотой, и падре понял, что от него ждут объяснений.

– Видите ли, шериф, то есть сеньор ммм… сын мой… могу я вас… тебя… так называть? – заикаясь, начал он.

Ньето молча кивнул.

– Сеньор начальник! Ты… вы, я полагаю, в курсе, что у Гуттьересов появился маленький отрок?

После секундной заминки Ньето вновь кивнул.

– Недавно опекающая его дщерь божья Тересия нанесла мне визит в его компании.

И падре выразительно посмотрел на начальника полиции, ожидая его одобрения.

Не шевелясь, Ньето продолжал молча смотреть на него.

– Во время душеспасительной беседы с анг… с дитём, – не дождавшись ответа, продолжил падре, – я понял, что донья Тересия не справляется со своими обязанностями. И не потому…

Тут падре вновь запнулся, но лишь на мгновение, затем, собравшись с силами, продолжил монолог, и именно в момент этой вроде бы крошечной запинки Ньето вдруг понял, что от визита священника надо ожидать лишь неприятностей.

«И как я раньше не замечал, что этот тип – псих?» – подумал он, глядя на непривычно взволнованного падре Мануэля.

– …и не потому, что дщерь Тересия не старается, – голос Мануэля набирал обороты, – …дитя в её руках и чисто одето, и ухоженно, и накормлено, и напоено…

Явно увлёкшись речью, падре в упоении закатил глаза, но тут же взял себя в руки и продолжил говорить профессионально поставленным монотонным голосом.

«Гаси длиннорясого», – пришла в голову Ньето неожиданная мысль.

– Простите мою невежливость, падре Мануэль, – прервал он священника. – Дело в том, что я очень тороплюсь. Не могли бы вы, если вас, конечно, не затруднит, в двух словах изложить суть претен… э-э… вашей проблемы?

Прерванный невежливым полицейским на полуслове, падре Мануэль смешался и некоторое время был вынужден собираться с мыслями.

«Перед тобой сидит враг, – в панике заверещал внутренний голос. – Если ты не возьмёшься за него как следует, он победит тебя. Предложи ему взятку. Говорят, что полицейские все продажны. Или пригрози геенной огненной, в конце концов. Ну давай же, идиот!»

– Сам ты идиот! – вслух огрызнулся падре.

Некоторое время Ньето молча смотрел на него, потом осипшим от внезапности высказывания падре голосом спросил:

– Падре Мануэль, это вы кому? Это вы мне?

– Что ты… вы, сын мой, то есть… э-э-э, шериф, э-э-э, начальник… – сбивчиво заговорил падре. – Это всё бесы… это он, злой дух… выскакивает из геенны…

По лицу Мануэля поползли красные пятна, он заёрзал и стал беспорядочно хватать лежавшие на столе бумаги.

– Не трогайте документы, падре, – привстав с рабочего кресла, повысил голос Ньето. – И вот ещё что я вам скажу. Боюсь, что вам необходимо обратиться к доктору. Чтобы измерить давление, например. Вас проводят, не беспокойтесь. Доктор находится в двух шагах отсюда.

Он встал и только сделал пару шагов из-за стола, как нервы падре Мануэля сдали, и он визгливо, срываясь на верхних нотах, закричал:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а! Заткни-и-ись! Кто ты т-а-к-о-о-ой! Ты… вы… ты… ничтожество, взяточник, собачья душа! Как ты смеешь так со мной разговаривать! Как ты… кхе… анафемы хочешь… кхе… да? Кхе… да? Хочешь? Ты получишь её! Немедленно!

И, недолго думая, бросился на Ньето с кулаками.

Полицейские, прибежавшие на доносившиеся из кабинета крики, быстро усмирили разбушевавшегося священника. Один решительно заломил падре Мануэлю руки за спину и защёлкнул наручники на запястьях, а другой схватил кувшин и вылил на его голову всю воду, и оглушённому и мокрому падре ничего не осталось, как извиваться и мычать что-то невразумительное в ответ.

– Отставить! – рявкнул Ньето. – Отпустите его! И вон из кабинета, оба!

Он выпучил глаза, и полицейских сдуло из комнаты, как ветром.

– Давайте я вам помогу, падре Мануэль, – ласково обратился Ньето к упавшему на стул падре.

С этими словами он подошёл, снял с падре наручники и кинул их на стол.

– Мой вам совет, падре Мануэль, сходите-ка к доктору, – сказал он, вернувшись на своё место. – А ещё лучше – к психиатру. Вам надо лечить нервы. И ещё я кое-что добавлю, с вашего позволения.

При последних словах Ньето испытал огромное удовольствие, которое всегда испытывал, когда полностью подчинял себе собеседника.

– Падре Мануэль, – криво улыбнулся он. – Даже не надейтесь на опекунство над мальчиком. Ни под эгидой святой церкви, ни под любым другим предлогом. Если я правильно вас понял, вы пришли именно за этим. Я прав?

Падре Мануэль молча кивнул мокрой головой.

– Я лично прослежу за тем, чтобы этого никогда не произошло, – довольно кивнув в ответ, сказал Ньето. – Я хорошо знаю донью Тересу Кастилья и убеждён в том, что она прекрасно справляется со своими обязанностями. И совсем не уверен в том, что это удастся вам. А если вы не угомонитесь…

Тут он встал, обошёл стол и, нагнувшись к падре, прошептал:

– Если ты не угомонишься, чёртов сукин сын, я прикажу тебя утопить. Неподалёку как раз есть речка. Мне тут не нужны шум и разборки. Ты понял? Я спрашиваю – понял?

Он подождал, пока Мануэль судорожно кивнёт головой, и, выпрямившись, громко сказал:

– Идите отдыхайте, падре. Был польщён столь почтенным визитом, но, к сожалению, у меня масса дел. Прошу простить…

И, подхватив со стола свою форменную фуражку, вышел вон. Уже в приёмной он на ходу отдал распоряжение:

– О том, что видели, – молчать. Перегрелся падре или перетрудился, читая свои молитвы. Бывает. Проводите его вежливо.

И ушёл, крепко захлопнув за собой дверь.

За пыльными окнами кабинета шла жизнь, совершенно не известная падре Мануэлю. Слышался шум маневрирующих автомобилей, доносились обрывки чьих-то разговоров, где-то вдалеке стучал отбойный молоток. Понуро опустив плечи, мокрый и униженный, падре сидел на неудобном стуле и думал о том, как только что продемонстрированная начальником полиции неприкрытая картина цинизма обозначила полный крах иллюзий о его роли в обществе.

Осознание собственной ничтожности, озвученное уважаемым и сильным человеком, его давним прихожанином, раздавило его.

Предупреждённые полицейские не беспокоили падре. Лишь периодически заглядывали в кабинет, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке.

«Боятся, что я начну крушить мебель, – с грустью подумал он. – И что теперь делать? Они же погубят его, эти тупые, невежественные дикари».

Увлёкшись мрачными мыслями, он громко застонал.

В кабинет немедленно заглянули, и полное живого интереса лицо полицейского вернуло падре к действительности.

– Подойди ко мне, сын мой, я благословлю тебя на ратный труд, – тихо сказал он.

Полицейский медленно вошёл. На его лице блуждала неуверенная улыбка, глаза сохраняли сосредоточенное выражение, впрочем, слегка ослабевшее после того, как в дверь просунулась голова второго дежурного.

– Всё в порядке, святой отец? – то ли полуспросил, то ли полуутвердил тот.

– Да-да, не переживайте, дети мои, всё в порядке с вашим падре, – сказал падре Мануэль. – Я просто был не в себе. Что делать, велика сила Люциферова, и даже священников порой одолевают подручные ему бесы.

Он быстро перекрестился, тяжело встал и двинулся к выходу, попутно осеняя крестами обоих мужчин.

– Слава Пресвятой Деве, падре, – ответил тот, который вошёл в кабинет первым, и его щербатый рот с зубами превосходного белого цвета растянулся в улыбке. – Я уж подумал, что вам доктора надо будет позвать, – по-прежнему улыбаясь, добавил он и отошёл, уступая падре дорогу.

«Надо же, – подумал Мануэль. – А второй даже с места не сдвигается. Да и этот настороже. Да, Мануэль, никаких сомнений быть не может. Они принимают тебя за сумасшедшего».

– Я помолюсь о вас Господу, – сказал он вслух. – Даже о заблудшем шерифе, или как его там… О его заблудшей душе буду молиться. Что делать, – он со вздохом закатил глаза к небу. – Все мы дети Его.

Полицейские закивали в ответ, подошли для благословения, затем проводили его к выходу и внимательно наблюдали, как падре садится в свою старую машину и, медленно и неуклюже развернув её в обширном дворе управления, выезжает через открывшиеся ворота.

Ну и денёк!