Читать книгу Мания. 2. Мафия - Евгений Кулькин - Страница 23

Есть ощущения, которые нельзя передать словами. Может быть, какой-нибудь нынче удаленный в будущее новый истолкователь религии, впутав себя в прошлую европейскую судьбу, вдруг откроет, что была некая всемирная паутина, в которой погрязали отдельные личности и целые народы, и в ней особо рисовалась российская модель мироустройства, которую затеяли они, барельефно, как братья Знаменские, отчеканенные в одном профиле.

Горбачевы…

Как это звучит в прямом соотношении с историей. Именно ими предложена совершенно иная система категорий. Пусть ее тогда не будут звать перестройкой. Потому как это слово несколько вульгарно звучит на фоне всемирного переустройства общества, которое способно осуществлять только высшее сословие.

Потому у Раисы Максимовны на данном периоде или витке ее политического – и не иного другого – восхождения должна быть особая ориентированность, которая заняла бы твердое место в мире и могла бы при любом раскладе будущего быть оправданной историей.

Нет, ей рано еще кидать такие фразы типа: «Ужасность коммунистического периода», хотя потребность свойств к этому решительно призывает, ибо – без всего этого – земной быт превратится в пресную обреченность, в которой данность человека будет не чем иным, как обыкновенной названностью.

Ей понятно, что очень непросто терять веру, за чем может последовать полное забвение. Но аскетично духовен не тот, кто числит себя в монахах, а кто, погрязши в догмах, похоронил внутри себя самореализацию и довел дух до умственного отречения.

Раисе Максимовне стало душно в комнате, и она вышла наружу, туда, где тени, ведя свои хитросплетения, как бы творят письмена будущего. Их расшифрует некая машина, которая одновременно прочтет и мысли, что ее сейчас посещают, и чувства, коим она позволяет быть в своей душе.

Да, чувствами она давно научилась управлять. Потому и – ни единого прокола. Все подчинено железной логике необходимого.

Порой ее прямо-таки пугало ощущение какой-то особой, что называется, сверхъестественной умности. И понималось, что век, в который выпало жить, как бы подчинен ее еще не рожденным воззрениям, но именно это позволило обосновать свои устремления.

Она научилась безошибочно определять политические предпочтения. Раньше для этого было достаточно бесконечно улыбаться, чтобы те, кто пекся в желании понять, что она думает, сломал бы себе голову.

Теперь дело иное. У нее есть своя увязка с новыми условиями.

Вот как размышляет она о самом банальном. Ну, к примеру, о патриотизме.

Она считает, что хронический дефицит глубинного, непоказного патриотизма, даруемого всякому русскому традицией, последнее время утратил свое благородное значение. А утратил оттого, что многие годы понимался слишком буквально. Не было обыкновенной разветвленности этого общего корня. И потому подпитка его живыми чувствами почти прекратилась.

Раиса Максимовна конечно же против войны в Афганистане. Она не хочет, чтобы там гибли наши люди. Но она – и за патриотизм, который, как и символ быть человеком, звучит гордо.

Но она – за диалог. Но за тот диалог, что звучит без нажима, без диктата, без силового давления. Она хочет быть понятой без снисходительной усмешки уступившего.

Нынче распылалось солнце. Даже в тени – жарко. Порхают бабочки. Копошатся в ветвях птицы. Серой, вернее, пестрой в зелень – плетется следом охранник. Ее страж. Ее – паж. Бог бездны и преданности.

Иных она не держит.

Она! Совершеннейшее существо современности.

И раньше всех это поняла Рита Тэтчер. Еще в восемьдесят четвертом в Чекерсе она поставила ее рядом с собой, и фотограф это так и запечатлел. Сбоку, как бы по-русски сказать, сбоку припеку – Миша. А в центре она, как все уже тогда поняли, – главный человек в политике великой страны.

Весь мир облетели фотографии ее объятий с женой Раджива Ганди Соней. Какая это была очаровательная поездка! А встреча с Рональдом Рейганом в Женеве…

Господи! Да как все это можно постичь и не сойти с ума!

Возмечтай она когда-либо о подобном, сказали бы – рехнулась. Но сейчас исторические возможности у нее неограничены. Поэтому, презрев житейские заботы, примитивный национализм, наивную особенность русской бабы быть хозяйкой кухни, она интуитивно вывела себя на возникновение таких способностей, о существовании которых у себя не подозревала.