Читать книгу Ивница - Федор Сухов - Страница 6

Я поднял глаза, взглянул на небо, оно потемнело, как перед дождем, да и лес как будто потемнел, на березах четче обозначились черные пятна, а просеянное сквозь листву солнце затенялось зарослями бересклета, кустами веревочно вьющейся бузины.

Мне думалось: все мы сразу же, согласно только что прочитанному приказу, возвратимся на свои позиции, но из блиндажа выскочил старший лейтенант (с неизвестной мне должностью), он сказал, что командиры взводов задерживаются и передаются в его распоряжение. Таким образом нам, взводным командирам, представилась возможность быть свидетелями исполнения одного из пунктов продиктованного угрожающе сложившейся обстановкой неотвратимого приказа.

Я запомнил его фамилию, запомнил звание – лейтенант Гривцов так же, как и я, был командиром взвода, только не противотанкового, а пехотного. Лейтенант Гривцов проявил трусость, без приказа оставил занимаемые позиции в районе села Подклетного, в результате подставил под удар превосходящих сил противника своих же товарищей.

Все это я услышал из уст человека, зашлеенного блистающими ремнями, обутого в хромовые, до зеркального блеска начищенные сапоги. Жалко, нет лейтенанта Шульгина, он бы позавидовал этим сапогам, их расплывшемуся во все голенища блеску.

– Принимая во внимание исключительную важность создавшегося момента и руководствуясь приказом народного комиссара обороны, лишить звания лейтенанта командира стрелкового взвода…

– В штрафной направят, – успел проговорить стоящий возле меня белозубо ощерившийся лейтенант Захаров.

– …и приговорить к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор обжалованию не подлежит.

Он так же, как и я, вступил в свое двадцатое лето, но через несколько минут пущенная в затылок пуля навсегда охолодит его двадцатый июль. Напишут отцу и матери, что их сын погиб как жалкий трус. И нет, никогда не будет никакого оправдания. Жестоки железные параграфы трибунала, и все-таки они дают право на последнее слово. Лейтенант Гривцов не произнес это слово, но это слово он вынашивал несколько дней, оно складывалось под давлением тяжелой обиды, чудовищной несправедливости, какая может неожиданно свалиться на человека, могла свалиться и на меня, и мне казалось, не лейтенанта Гривцова – меня приговорили к высшей мере наказания, я шепчу белыми, шелушащимися, как береста, губами свое последнее слово.