Читать книгу Судьба соцдона - Филипп М. Филиппов - Страница 12

У Андрея не было «плана ликвидации активов».

Да и планов свалить из страны тоже не было. Путешествуя с Ольгой по разным странам мира, он присматривался к обстановке, пытался представить, чем бы он мог тут заниматься. Местные законы, традиции, отношение к иностранцам вообще и к русским в частности, реально ли освоить язык – сотни вопросов прокручивались в его голове, пока они лежали на пляже или рассматривали картины в каком-нибудь местном музее. Возвращаясь в Москву, он делал всегда один и тот же вывод, сформулированный старой поговоркой: лучше ли – хуже ли, а в своей луже. «Пока работаем, а там посмотрим…» – думал Андрей после каждого отпуска.

«Там» наступило внезапно, пришло время «посмотреть».

Гришин строил свой бизнес с 2005 года, строил с азартом, с куражом, но тщательно и аккуратно, думая о деталях и не забывая про цели. Стратегической целью сначала было войти в тройку лидеров на российском рынке поставщиков товаров для офиса. Тактические цели ставились каждый год и формулировались предельно конкретно – в цифрах объёма выручки, чистой прибыли, числа клиентов и числа охваченных регионов. Так советовали книжки по бизнесу, так Андрей и делал, и первое время всё получалось: поставленные задачи выполнялись и перевыполнялись, компания плавно росла. После 2009 года дела пошли хуже, причины были не очевидны. Отчасти был виноват мировой кризис, зацепивший и российский финансовый бизнес (весьма значимый для Гришина сегмент клиентуры). Но и в прочих секторах настроение стало каким-то кислым. Операция «Преемник» и первая рокировка президента с премьером не принесла сюрпризов, всё совпадало с ожиданиями, но почему-то оптимизма не добавляло. Скепсис усилился после пятидневной войны с Грузией, которая всем, кроме политиков и политологов, показалась не только неожиданной, но и совершенно не нужной. Смена международной обстановки и ухудшение имиджа России не сказывалось на бизнесе Андрея прямо, но отражалось на настроении покупателей, и с каждым кварталом всё сильнее. Об этом говорили и цифры отчётности. Постепенно Андрей отказался от установки тактических целей по охвату регионов, затем по числу клиентов, а планируя свой 2013 год, оставил только один критерий – чистую прибыль. И задача по ней была – сохранить цифру в рублях, даже без поправок на инфляцию. Началась эпоха выживания, а не развития. Новой стратегической целью стало «продержаться подольше».

Конечно, параллельно он иногда подумывал о других возможных темах для бизнеса, уговаривая себя, что это кризис на рынке офисных товаров, а действительно перспективные ниши ещё есть, просто надо их найти. Может быть, это что-то в сфере нанотехнологий? Одно время много разговоров было об этом… Например, нанопокрытие для проводов против обледенения – это явно была перспективная тема для российского климата и российских расстояний. По металлам Гришин многое помнил с института, учиться в МИСиСе ему нравилось, знания о металлах он накапливал, пока канцтовары не поглотили его. По нанотехнологиям, правда, для полного понимания его образования не хватало, в чём он быстро убедился, купив пару книжек. Он даже сходил на выставку Роснанотех, но после неё тему для себя закрыл. Да, что-то там есть, и даже большие деньги в перспективе возможны, но это не быстрые деньги: успеешь всё нажитое проесть, пока что-то заработаешь. Если направление и будет в России развиваться, то очень медленно. А когда начались наезды на госкорпорацию «Роснано», потенциально единственного реального инвестора в любую нанотехнологическую идею, Гришин с облегчением подумал, что его решение эту тему вычеркнуть было верным. В марте 2014 года он и вовсе решил, что бизнес надо потихоньку сворачивать, капитал вытаскивать за границу и думать, как устроиться где-то там.

До конкретных планов дело у него так и не дошло. Повседневная суета не оставляла времени обдумать новую стратегию как следует. Власти не давали расслабиться мелким предпринимателям. То они боролись с обналичкой, то начали гасить мелкие банки один за другим (Гришин потерял ощутимую сумму, когда отозвали лицензию у его банка, где на остатках у его фирмы сначала зависли несколько миллионов, а потом так и пропали с концами). Затем налоговая возбудилась по поводу юридических адресов, пришлось делать перерегистрацию всех юридических лиц, а их у Андрея было немало. Часть он бросил, все региональные «дочки» закрыл через продажу местным партнёрам или клиентам, кое-что оптимизировал и в Москве. И всё это требовало времени и денег, причём потраченных совершенно не продуктивно – не на развитие бизнеса, а на откорм российской бюрократии. Потом вдруг вызвали в налоговую генерального директора одной из его ключевых московских контор и вежливо объяснили, что его выручка не соответствует сумме уплачиваемых налогов на фонд оплаты труда и числу сотрудников. «Наши расчёты показывают, что вы платите сотрудникам нереально низкую зарплату, на которую в Москве прожить нельзя. Исправьте ситуацию, или мы приедем с проверкой и посмотрим подробнее на месте». Директор со всем согласился, записал весь разговор на смартфон и дал Андрею прослушать. Сомневаться они не стали, сразу повысили в три раза зарплату сотрудникам этой фирмы. Число их, однако, втрое сократили. Часть из них Андрей перевёл на другие фирмы, где у него сохранялась прежняя система зарплат в конвертах. Часть вообще вывел за штат, честно спросив каждого, что ему интереснее: стаж и будущая государственная пенсия или больше живых денег сейчас?

В государственную пенсионную систему сам Андрей не верил вообще. На его глазах прошло уже несколько пенсионных реформ, в родном Ярославле он любовался роскошным дворцом местного отделения ПФР, зная, какую пенсию получают его родители. От них он также знал, какие пенсии выплачивают в городе бывшим мелким бюрократам, поработавшим в госорганах после 2000 года перед пенсией хотя бы пару лет. Всё было ясно – и всё это было не честно. Закон обязывал его платить в пенсионный и прочие фонды минимум сорок копеек с каждого рубля белой зарплаты, а жизнь убеждала, что если из них хоть десять копеек и станут когда-то чьей-то пенсией, то это будет не его пенсия, а пенсия чиновника, полицейского или депутата. Бухгалтер его фирмы в принципе это мнение разделял, да и из сотрудников мало кто видел в белой зарплате какие-то гарантии своей будущей пенсии – всё-таки полные идиоты у Гришина отсеялись из штата ещё в первые годы работы фирмы. Так что реальные деньги все получали в конвертах, а официальные зарплаты были лишь служебным индикатором для исчисления неизбежных налогов.

Андрей вспоминал то один, то другой эпизод из недолгой истории своего дела, едва начинал размышлять о продаже бизнеса в целом. Он уже выехал на Дмитровку в направлении своего офиса и склада, слушал всё тот же диск «Pink Floyd» и думал. Реальными его активами были неформальные связи с клиентурой и действующие контракты. Кое-какие контракты с поставщиками тоже имели сладкие условия, но это и вовсе нельзя было считать активом: сбытовую политику поставщиков дистрибутор не контролировал. Сегодня условия шикарные, завтра твой контракт отдают единому эксклюзивному партнёру, а послезавтра и его лишают бизнеса, открыв собственный склад. Были весьма значительные для этой отрасли складские запасы, но это был скорее дополнительный повышающий стоимость аргумент, чем основной. Персонал? Ну, да, в принципе. Все работники у Андрея своё дело хорошо знали, структура работала чётко и слаженно, никаких серьёзных внутренних конфликтов или интриг. Впрочем, и фирма была не большая, людей не так много, но «паршивых овец» в его стаде не было, он был убеждён. Сказать, что эти люди обладали какими-то исключительными компетенциями или иными деловыми качествами, было нельзя. В общем, обычные работники, лояльные ему, честные и самостоятельные (что Андрей особенно ценил). Но какими они себя проявят, окажись в иных условиях, в другой фирме, Андрей бы сказать не мог. Тоже, получается, лишь второстепенный повышающий коэффициент. Зарегистрированный товарный знак с логотипом фирмы, оргтехнику в офисе и несколько погрузчиков на складе Андрей значимыми активами не считал. Своих грузовиков он не имел, была партнёрская фирма, всегда готовая для него на любые перевозки по любым маршрутам. Ассортимент у него был не сезонный, грамотно учитывая пики спроса на перевозки, он никогда не сталкивался с ситуацией нехватки машин у партнёра. В то же время парк машин, особенно новых, не «убитых», традиционно считался важным активом при продаже дистрибьюторского бизнеса, но у Гришина такого актива не было.

С другой стороны, думал он, не было и особых обременений. Бизнес был прост и прозрачен. Никаких кредитов от банков, хотя он мог бы легко этим путём пополнить оборотный капитал, его нынешний банк был готов обсуждать это в любой момент. Никаких партнёров или соучредителей. Когда-то, на заре его бизнес-карьеры, был один партнёр, однокурсник по МИСиС. Первую фирму они учредили вместе, пятьдесят на пятьдесят, договорились о разделении обязанностей, и всё шло вроде бы нормально. Первый год. На втором году партнёрства приключилась одна история, о которой Андрей вспоминать не любил. После неё они быстро разошлись с этим товарищем, с тех пор он его не видел и видеть не хотел, а прошло уже восемь лет. Он вывел однокурсника из их общей фирмы и послал его подальше. Впрочем, через пару лет он и саму старую фирму закрыл, присоединив к другой своей конторе. Партнёр был серьёзно виноват перед Андреем и не возражал, исчезая. Дополнительным неприятным сюрпризом после его ухода оказалось то, что он свою часть работы в их партнёрстве даже и не пытался делать. «На берегу» они договорились, что Гришин тянет продажи и отношения с клиентами, а его партнёр, Сальников, занимается организацией офиса, бухгалтерией, постановкой учёта и документооборота, а также организацией работы склада, типа у него во всём этом был опыт. Работу с поставщиками они должны были вести вместе, хотя на момент регистрации их первой фирмы все отношения с будущими поставщиками были в руках Гришина.

Собственно, первым и долгое время единственным его поставщиком была фирма «Рихард Браузе» – большой уже тогда и крупнейший потом российский поставщик канцелярских товаров. Именно в этой компании Андрей Гришин и начинал работу ещё студентом, в ней стал региональным менеджером и завязал свои самые важные связи. Работая там, он познакомился с Ольгой, а потом и женился. Он очень ценил полученный первый опыт в бизнесе и с большим уважением относился к основателю «Рихарда Браузе» – огромному по росту дядьке, выпускнику физфака МГУ, умнейшему трудоголику, с нуля создавшему этот успешный бизнес и знаменитый бренд канцтоваров. Свой бизнес Андрей буквально отпочковал от «Рихарда Браузе». Как региональный менеджер, он лично вёл много клиентов, часть из которых переключил на свою фирму, дав им лучшие цены на тот же ассортимент канцтоваров. Переговоры шли не просто, процесс занял не меньше года и стоил ему серьёзных проблем с печенью. Одновременно он коррумпировал коллегу, который оставался в фирме «Рихард Браузе» после ухода Андрея на его должности, и тот дал тайной фирме Гришина (конечно, в рамках своих полномочий) такие условия поставки, каких никакой новый клиент с ходу не удостаивался. Никто тогда не знал, что за «новым клиентом» скрывается старый сотрудник, недавно покинувший «Рихард Браузе». Гришин откатил бывшему коллеге в общей сложности стоимость неплохой квартиры в Тушино, выплачивая комиссионные два года подряд, но затраты того стоили. По мере переключения региональных покупателей на нового поставщика их заказы у «Рихарда Браузе» быстро снижались: регионалы теперь явно покупают канцелярку у кого-то ещё… Гришину как-то даже позвонил кадровик из «Рихарда Браузе», спрашивая, не хочет ли он вернуться на новых чудесных условиях (ушёл-то он, кстати, именно под предлогом маленькой зарплаты), а то что-то у них региональные продажи стали хромать. Гришин прекрасно понимал, что именно он и сделал их «хромыми», и вежливо отказался. Конечно, ценовой зазор у него по большинству позиций получался мизерным, но всё же не отрицательным, и Гришин долго работал то в ноль, то в минус, но обороты росли, репутация укреплялась. Это был очень трудный год, даже полтора. А Сальников ударил в спину. Андрей надеялся, что у него в бизнесе надёжный тыл, а выяснилось, что трухлявый. Бухгалтера в их общую фирму Сальников выбрал по длине ног, а не уровню компетентности, с официальным учётом была полная катастрофа, сданная в налоговую отчётность не имела с реальностью почти ничего общего. Волосы шевелились на голове Гришина, когда он разбирался сам со своей бухгалтерией после ухода Сальникова и его тупенькой милашки-бухгалтера…

Всё это было давно позади. Для себя Андрей тогда сформулировал несколько выводов, сделав их принципами ведения бизнеса: партнёров не иметь, в долг не брать и не давать, словам верить, но всё оформлять письменно. С этими принципами Андрей и вёл свои дела дальше. Их разделял и его новый управляющий, которого он нанял вскоре после исчезновения Сальникова. Им оказался тот самый аспирант МИСиСа, который за разумные деньги написал Андрею диплом, когда Гришин уже плотно был в бизнесе «Рихарда Браузе» и не вылезал из командировок по стране. С 2000 года, когда они общались по поводу диплома Гришина, прошло семь лет, два года как Андрей завёл своё дело, впереди уже брезжило процветание, а позади оставались ужасы запущенного учёта. Гришину была нужна «правая рука» для корректной поддержки рутинных процессов. Он думал, что неплохо было бы найти такого надёжного управляющего, чтобы он ещё был и постарше, поопытнее в жизни, и чтобы Андрей его знал и мог бы ему доверять во всём. Среди знакомых кандидатур не просматривалось, но тут сам позвонил аспирант Юрка и спросил, нет ли для него какой работы? Они встретились, теперь это был весьма солидный кандидат технических наук Юрий Иванович Хлебников, сорока лет, с двумя малыми детьми и женой-аспиранткой, которого только что уволили из IT-конторы, где – как сам он и выразился – он «слишком много умничал», поучая юного начальника. У Андрея после диплома оставалось очень хорошее впечатления от Юры и его подхода к делу – с аккуратностью и тщательностью педанта, но цинизмом умника, просчитывающего все ходы всех причастных на десять шагов вперёд. Новая встреча с ним Гришина не разочаровала, и он сразу предложил ему работу, для начала – в качестве «внутреннего аудитора», чтобы разобраться в специфике.

Юрий Иванович уже давно ушёл из института, практически сразу после защиты, и успел поработать в самых разных ипостасях. Кроме металлургии, которая была его настоящей профессией и даже страстью, хотя больше в теоретическом плане, он со своих студенческих лет прекрасно разбирался в компьютерах, причём на уровне и программном, и аппаратном. После института он легко освоил программу «1С» и успел поработать бухгалтером в паре контор. Казалось, он может всё, за что ни возьмётся, но подводил его язык, который он никак не мог держать за зубами. Если с ним был равный по компетентности человек, и не сильно обидчивый, это не было проблемой, но если его брался наставлять кто-то, знающий меньше, лодка быстро раскачивалась, и отношения портились безвозвратно. В случае же если это был начальник, да ещё и моложе Юры, увольнение следовало неизбежно.

К заказчикам дипломов Юра относился несколько свысока, что было понятно, но в случае с Андреем он сразу увидел, что тот мог бы и сам легко написать диплом, но у него нет на это времени. Андрея он воспринимал ещё тогда интеллектуально равным, и проблем в общении у них никогда не было.

…Сейчас Юрий Иванович принёс последние данные продаж, предварительные итоги первого квартала, как попросил Андрей, и они сидели в кабинете Гришина, разбирая цифры. Понедельник подходил к концу, а у Андрея по-прежнему не было никакого плана, как подступиться к продаже своего бизнеса и с чего начать.

Первого марта в мэрию Ольховского подвозил Гарик Овакимян. Всю дорогу он мягко убеждал Льва Борисовича быть осторожным и внимательным в разговоре, никаких намёков и двусмысленных предложений, все кабинеты в мэрии на прослушке, был убеждён Гарик, а время такое, что мы не можем знать, кто сейчас в разработке. Если, например, Хабибуллин, то любой малейший намёк Ольховского на взятку может элементарно добавить кучу новых проблем к их и так уже не маленькой куче. Ольховский это и сам всё понимал. Он не имел чёткого плана на этот разговор. Когда он начал искать выход на Хабибуллина, ему казалось вполне ясным, о чём говорить, в каких вопросах спрашивать о возможной помощи: о регистрации сделки по квартире, быть может, или о негласных способах исключения из списка социальных доноров. Но пока встречу подтвердили, назначили дату, и дата приблизилась, ясности в голове Ольховского поубавилось. Отпали все уместные вопросы, стало очевидной бесполезность просьбы по Росреестру – глупо просить московского чиновника нарушить закон, а по регистрации в Росреестре процедура для соцдонов уже была узаконена. При других личных отношениях, где-нибудь в бане или в раздевалке хоккейного матча Ночной лиги, бизнесмен и чиновник могли бы говорить откровенно, как школьные друзья. Но в кабинете заместителя мэра всё должно быть как в телевизоре.

В приёмной он просидел всего полчаса, хотя готовился ждать дольше. Хабибуллин встал ему навстречу, вышел из-за стола и даже прошёл треть кабинета, чтобы пожать Ольховскому руку.

– Какими судьбами, чем могу помочь? – улыбнулся Хабибуллин.

– Даже не знаю, Марат Раисович, нужна ли прям помощь… Скорее посоветоваться хотел.

– А я, кстати, тоже с вами обсудить хотел одну тему. Располагайтесь, – Хабибуллин указал на место за длинным столом, примыкавшим к хозяйскому и предназначенным явно для планёрок. – Чай или кофе?

– Чаю было бы неплохо.

– Чёрный? Зелёный?

– Чёрный. С лимончиком, если есть.

– Лен, принеси нам два чёрных чая с лимоном, – Хабибуллин произнёс, наклонившись над своим столом и нажав какую-то кнопку. Ольховский заметил там низкий дополнительный столик с ретро-телефонами без наборного диска – вероятно, «вертушками» прямой связи с мэром и другими важными персонами. Хабибуллин не стал, однако, садиться на место, взял ежедневник и разместился напротив Ольховского за конференц-столом.

– У нас минут двадцать-двадцать пять… Мэр открывает сегодня Волгородскую эстакаду, мне надо там быть.

– Конечно. Понимаю. Я тогда сразу к делу, – Лев Борисович наклонился ближе к столу. – В рамках закона о социальной взаимовыручке мне подселили онкологического больного и сиделку. Мы выделили им комнату. Но больной стонет, и это уже второй такой больной с января, первый умер в моей квартире…

– А почему к вам подселили? – Хабибуллин убрал остатки улыбки, надел на лицо озабоченность, но было ясно, что он не удивлён. – Вроде бы у вас есть дети.

– Дочь. Уже взрослая, живёт своей семьей отдельно. Но внука я уже не могу в свой дом пустить, эти стоны, крики, постоянно ходят какие-то люди, врачи, родственники сиделки. Я и сам не могу больше в доме работать, как раньше, вынужденно переехал в офис. Нас просто выжили из своей квартиры… Что-то можно с этим сделать? Есть какое-то решение, вот об этом я хотел посоветоваться. У вас другой уровень информированности, может, я просто не знаю чего-то.

– Я узнаю, что там в Хамовниках у вас происходит, – отвёл взгляд Хабибуллин. Ольховский никогда не говорил ему, где у него квартира, то есть к встрече заммэра готовился и справки наводил, понял Лев Борисович. – Но эта программа взаимовыручки – не городской проект, федеральный. У города нет возможности влиять ни на процесс подселения, ни на состав списка социальных доноров. Вы не первый, Лев Борисович, кто с таким вопросом ко мне приходит, но если всё проходит в рамках федерального закона, без нарушений, то что можно сделать? Ничего. Нужна квартира поменьше или жильцов в ней побольше.

– Так в том-то и дело, что я готов и квартиру сменить на меньшую, библиотеку продать, что всю жизнь собирал, но только сделки не регистрирует Росреестр, если продавец – социальный донор. Порочный круг получается. Как вырваться?

– Сложная ситуация… Мы подавали в Думу свои соображения, говорили им, что закон сырой, нельзя его в таком виде принимать, но нас не слушали. У Москвы огромный опыт социальной поддержки в разных формах, могли бы учесть, так нет, отмахиваются. А теперь и по правоприменению не слушают… У меня указание мэра: не вмешиваться, – в той «пурге», что нёс Хабибулин, как изюм в булке, попадались крупицы ценной информации, но Ольховский знал этот стиль и был начеку. – Я, если и мог бы чем-то помочь, получил бы по шапке. Но и в реальности, Лев Борисович, у меня нет совета, нет решения. Вообще, город ничем тут не может помочь. Никто в мэрии не возьмётся. Социальная взаимовыручка, помощь тем, кому в жизни повезло меньше… И плюс демографическая политика: рожайте больше и живите только своей семьёй.

– Мне пятьдесят пять лет, кого мне ещё рожать? Демография… Выглядит это всё не как демография, а как отъём собственности под новым предлогом.

– Почему же отъём? Квартира остаётся в вашей собственности, отчуждение законом не предусмотрено.

– Формально в собственности, но распоряжаться-то я ею уже не могу, сделки заворачивают.

– Это вопрос к органам опеки. Они не пропускают сделки, если остаётся неопределённой судьба социально-нуждающихся, ваших подопечных…

– Да мне на них… – Ольховский удержался от резкого слова, оно бы здесь точно было лишним. – Это чужие люди, почему лично я должен их опекать? Я всю жизнь плачу налоги, плачу в полном объёме и городу, и в федеральный бюджет. У меня ни одна налоговая проверка никаких нарушений не нашла за двадцать с лишним лет бизнеса. Я квартиру на трудовые купил, не украл, не отжал, а заработал. Я все девяностые работал без отпусков и выходных по шестнадцать часов в сутки. А теперь – отдай бомжам и бездельникам и радуйся, что ты социальный донор? Так получается?

По ходу этой тирады теплота сочувствующего взгляда в узких глазах Хабибуллина сменилась прохладой и равнодушием. Но он не поддался искушению сразу завершить разговор (от повышенного тона собеседников он давно отвык и не терпел его ни от кого, кроме мэра). Он сделал последнюю попытку помочь просителю:

– Лев Борисович, не я законы принимаю. Я уже объяснил, что мне это тоже не нравится, но сделать я ничего не могу. Мы все лишь исполнители решений центра… Если продать квартиру не получается, можно ведь её передать городу. В этом случае опека возражать не будет, так как город берёт на себя заботу о социально-нуждающихся в этой квартире.

– Передать – значит, безвозмездно?

– По договору дарения, да, безвозмездно. Но ведь финансовые потери можно возместить иначе. Квартира, даже в Хамовниках, стоит не так дорого на фоне, скажем, крупного подряда от города.

– Госзаказ?

– Как вариант. Я знаю ваши возможности, ваше добросовестное отношение к делу. Городу нужны такие подрядчики. Скоро будет несколько конкурсов на обеспечение сантехникой жилья, ещё есть задача полного мебельного оснащения нового здания театра, даже два театра у нас на подходе. Работы много и заработок там достойный.

– Для участия в госзакупках нужен целый отдел юристов по этой теме, у меня их нет. Опыта участия в тендерах, конкурсах и, соответственно, в подготовке всех этих бумаг и заявок, а я примерно представляю, о чём речь, у меня нет. Освоить это быстро – нереально. Полгода минимум. И потом никто не даст гарантий, как я понимаю, что мы сможем выиграть конкурс, что нас не обойдут более опытные конкуренты.

– То есть, не хотите.

– Реальной возможности нет. Но я подумаю над вашим предложением. И по конкурсам, и по передаче квартиры городу.

– Подумайте, но не очень долго. Сроки всех конкурсов есть на нашем сайте, – Хабибуллин поднялся, обозначая окончание разговора. – Подберёте что-то интересное для себя, знаете, как меня найти. Обсудим.

– Раз город помочь не может, посоветуйте, с кем это можно проговорить? – Хабибуллин уже открывал дверь кабинета, молча пропуская вперед Ольховского.

– Лена, заберите там чашки, – подождав, пока Лена скрылась в глубине кабинета, Хабибуллин вполголоса сказал Ольховскому, – не ищите помощи в кабинетах, никто не поможет, ни на каких условиях. Лучше найдите хорошего айтишника, пусть пороется в приказах и протоколах, ко всему доступ есть почти свободный, полная картина снимет все ваши вопросы.

– Ясно… – упавшим голосом произнёс Лев Борисович, не найдя, что ещё добавить.

– Спасибо, что заглянули. Всегда рад вас видеть. И удачи во всём, – уже обычным бодрым голосом сказал Хабибуллин, когда Лена проносила мимо поднос с чашками, и пожал Ольховскому руку, глядя прямо в глаза.

Лев Борисович вышел на улицу, чувствуя крайнюю усталость, хотя в этот день кроме разговора в мэрии ничего не делал. И решил не делать, а ехать домой, отдохнуть и всё обдумать. «Похоже, не всё решается в России правильными связями… Или мои связи не такие уж правильные?..» Он пошёл было в сторону Нового Арбата, но вспомнил, что Гарик его ждёт в машине у американского посольства, где на широком проезде всегда можно было постоять, оставаясь за рулём. Ольховский набрал телефон Гарика, сказал, что уже на улице, и пошёл назад вокруг мэрии навстречу Гарику.

Гарик появился через минуту. Он остановился, увидев Ольховского на тротуаре, тот держался за опору знака «Остановка запрещена», будто у него кружилась голова. Включив аварийку, Гарик выбежал, чтобы помочь Ольховскому, но тот довольно бодро и спокойно направился к машине, так что Гарик успел только дверь открыть.

– Чего ты прыгаешь? Садись, давай. Здесь стоять нельзя.

– С вами всё в порядке, Лев Борисович? – Гарик тронулся, с тревогой поглядывая на босса.

– Со мной всё в порядке. Что мне сделается?.. Устал что-то от этого разговора. Подбрось меня к Марине, в офис не поеду.

Гарик не стал расспрашивать про разговор, Лев Борисович потом сам расскажет всё, что нужно. У подъезда Марины Гарик ещё раз уточнил, не проводить ли его до двери, Ольховский отказался. С усилием сам вылез из машины и вошёл в подъезд. Гарик наблюдал за ним: вроде нормально идёт. Он подождал пару минут, но сзади уже кого-то надо было выпускать по узкому дворовому проезду, и он поехал в офис.

Ольховский поднялся на лифте на нужный этаж, но на площадке, подходя к двери, понял, что не помнит, где его ключи и какой замок надо открывать… Он нажал кнопку звонка и сполз на пол, ноги не держали его. К счастью, Саша, муж Марины, был дома. В камеру домофона он увидел сидящего у двери Ольховского, быстро открыл дверь и понял, что тот без сознания. Он втащил его в квартиру, дотянул до гостиной и уложил на диван. Первым делом он позвонил Марине, она не брала трубку, видимо, была на важных переговорах. Он быстро набрал ей смс-ку: «Отцу плохо, он дома». Телефон правильной неотложки от страховой компании Ольховского был где-то записан, но Саша не мог вспомнить где и вызвал обычную скорую.