Читать книгу Время тлеть и время цвести. Том второй - Галина Тер-Микаэлян - Страница 17

За неделю до начала ноябрьских каникул на второй перемене староста Лена сообщила новость:

– Ребята, методист из округа приехала – та, что в прошлом году к нам на урок математики приходила. Наверное, опять к нам сегодня на алгебру придет, а с ней тот доцент с мехмата – помните, который у нас олимпиаду проводил? Важный такой.

– Не может быть, чтобы на урок, – возразила Лиза. – Ирина Владиславовна с нами всегда заранее к открытому уроку готовится, ее предупреждают и директрису тоже.

Лера Легостаева ехидно добавила:

– И потом, Соколов сегодня в школе, а он обычно на открытые уроки не является.

– Знаешь, не смешно, – отрезала Лена, смерив ее сердитым взглядом.

Однако факт оставался фактом – методист приехала без всякого предупреждения и с улыбкой сообщила растерянной директрисе, что собирается посетить урок математики в одиннадцатом математическом классе.

– Мы с Михаилом Александровичем, – она кивнула на доцента, – хотим посмотреть, какой ваши ребятки сделали прогресс за это время.

Ирина Владиславовна, которую директор вызвала к себе в кабинет, вежливо поздоровалась с гостями, и лицо ее было безмятежно-спокойным, хотя неожиданное присутствие на уроке посторонних обычно заставляет напрягаться даже самого опытного преподавателя.

«Ирина знала об их приезде, – внезапно сообразила директриса, – не могла не знать – они с женой этого доцентика, который строит из себя неизвестно что, вместе учились, и ей точно сообщили. Знала и не подумала даже меня предупредить!»

– Что ж, посмотрите моих деток, – с улыбкой ответила математичка. – Сейчас у нас алгебра, и вам повезло – сегодня как раз все присутствуют.

– Что у вас сегодня по плану? – методист, чуть наклонилась вперед, чтобы получше расслышать ответ – у этой полной энергичной дамы в последнее время появились проблемы со слухом, которые она тщательно скрывала.

– Продолжение нового материала по программе – решение задач с параметрами, – громко и отчетливо ответила математичка, избегая встречаться взглядом с директрисой, а та вдруг решила:

– Мне, наверное, тоже стоит сегодня посмотреть, как вы работаете.

Оживленно переговаривающиеся ребята, увидев входивших в кабинет посетителей, немедленно притихли и подтянулись. Соколов замялся было у двери, но Ирина Владиславовна смерила его холодным взглядом.

– Садись, Соколов, не заставляй нас ждать, – она повернулась к доске и, стуча мелом, записала систему уравнений. – Итак, какие у кого предложения? Открываем дискуссию.

В классе немедленно вырос лес рук. Артем Ярцев поднялся первым и своим важным баском заявил:

– Я бы возвел первое уравнение в квадрат и вычел второе.

Тут же вскинула руку староста Лена и возразила:

– А равносильность? При возведении в квадрат может появиться лишнее решение, это нужно учесть, – она обвела класс торжествующим взглядом, потому что, будучи «аккуратисткой», никогда не теряла решений и не приобретала лишних.

Лиза звонко крикнула с места:

– Да поставь условие для правой части больше нуля, а если не совпадет с полученным, то нет решений, что в первый раз, что ли!

– Трухина, подними руку, если хочешь сказать! – строго остановила ее Ирина Владиславовна и взглянула на Настю: – Воскобейникова, ты очень пассивна сегодня!

Лиза хотела вступиться за подругу, но, оглянувшись на сидевшую сзади директрису, прикусила язык. Настя подняла голову, прогоняя странное оцепенение, которое теперь всегда овладевало ею с утра, и взглянула на учительницу.

– Я просто думаю, Ирина Владиславовна, – она взглянула на систему уравнений, и заставила мысль работать, – тут мы запишем икс на игрек, как функцию от «а», и дальше…

Она вдруг замолчала и замерла на месте в прежней неподвижности. Учительница с недоумением пожала плечами и отвернулась.

– Ладно, думай. Легостаева, хотела сказать? Что дальше?

Лера с выражением превосходства взглянула на застывшую Настю и чуть вскинула голову.

– Дальше продифференцируем и найдем минимум.

– Это если коэффициент при квадратном члене положительный, – звонко крикнула Лиза. – Нужно говорить экстремум, а не минимум!

– Трухина! Умерь свои эмоции, подними руку, если хочешь сказать.

– Никакой дисциплины на уроке, – сказала директриса, строго поглядев на Ирину Владиславовну.

– Ой, извините, я больше не буду, – хмыкнула Лиза, заглянула в тетрадь к Насте, которая, наклонив голову, что-то писала, и тут же во всеуслышанье сообщила: – А у Насти Воскобейниковой идея, честно! Посмотрите, Ирина Владиславовна!

Математичка, поняв, что Лизу не угомонить, взглянула в тетрадь Насти и сказала:

– Хорошо, Воскобейникова, иди к доске и запиши, – она объяснила классу: – Идея неплоха: экстремум функции лежит между ее нулевыми значениями функции, а нули – при нулевых икс или игрек. Ярцев, запиши на другой доске свой вариант решения. Вы увидите, что в результате мы все равно придем к квадратному уравнению.

Настя писала, и писать ей было намного легче, чем говорить вслух.

«Что-то со мной странное, и я не могу понять, что это. Я знаю – это потому, что мне больше никогда не увидеть Алешу».

Артем трудился на другой половине доски, и когда оба они почти одновременно получили одно и то же квадратное уравнение, Ирина Владиславовна неожиданно сказала:

– Спасибо, садитесь оба, а Соколов дорешает на доске уравнение.

Соколов, побагровев, тяжело поднялся и поплелся к доске.

– Ирина Владиславовна, да мы и сами решим, чего ему на доске писать, тут уже ерунда осталась, – громко и тревожно произнесла Лиза, но учительница ее оборвала:

– Все должно быть доведено до конца, Трухина, и если я еще услышу от тебя хоть одно слово, то я тебя удалю из класса.

На лице директрисы выступили пятна, в спину понуро плетущемуся Соколову несся громкий шепот:

– Производную, Петька! Производную считай!

– Нужно посчитать производную, – уныло произнес он, тыкая мелом в неопределенное место на доске. – Вот.

– Объясни нам ход своих мыслей, Петя, – очень мягко сказала учительница, но в ее почти нежном тоне слышалось скрытое торжество, – расскажи, от какой функции ты будешь считать производную, и что будешь делать потом.

Соколов напряженно молчал, прислушиваясь к летевшим со всех сторон подсказкам и пытаясь уловить какое-нибудь внятное слово.

– Потом корни надо считать, – выдавил он из себя, покрываясь потом, – дискриминант.

– Да? Ну, посчитай дискриминант, – со смешинкой в глазах кивнула Ирина Владиславовна. – Как считается дискриминант квадратного уравнения? Запиши нам.

Петя мялся, писал и тут же торопливо стирал написанное. Директриса не выдержала:

– Ирина Владиславовна, может, Петя сядет и успокоится? Вы ведь знаете, он часто болеет и, возможно, не до конца усвоил материал.

– Дискриминант учатся считать в восьмом классе, – невозмутимо ответила математичка. – Петя учится в одиннадцатом. Математическом.

Директор смутилась и еще больше занервничала.

– Хорошо, но вы видите, он очень волнуется – возможно, наше присутствие…

Доцент заметил:

– Нужно уметь работать в любой обстановке, тебе в ВУЗ поступать. Не волнуйся, напиши мне просто формулу для дискриминанта.

– Мы продолжим урок, а Соколов пусть пишет, – с легким ехидством в голосе произнесла Ирина Владиславовна и встала так, что до Пети не могли долететь никакие записки или шпаргалки, – возможно, он к концу урока успокоится и что-нибудь нам выдаст.

Когда прозвенел звонок, Соколов все еще топтался возле чистой доски. Доцент, проходя мимо, бросил на него взгляд, полный сожаления, а методист постояла рядом, что-то спросила и со вздохом отошла.

Позже, когда все собрались в кабинете директора, где уже был накрыт стол, она с улыбкой сказала:

– Класс производит хорошее впечатление, очень хорошее. Конечно, этот мальчик Соколов…Знаете, такое впечатление, что программа математического класса ему не по силам.

– Соколов очень неглупый мальчик, но он много болел, – заторопилась директриса. – Вообще этот класс у нас с самого начала был экспериментальным – ребята с первого класса шли по Занкову, но из-за углубленного изучения языка мы с согласия родителей повели их не по программе «один-три», а по «один-четыре». Математический класс сформирован в основном на базе этого экспериментального.

– Разве вы не проводили отборочных экзаменов в девятом классе, когда формировали математический класс? Неужели этот мальчик прошел отборочные испытания? – продолжала недоумевать методист.

– Он болел, когда шли экзамены, – нервно ответила директор, – но вы же знаете, что у детей, которые идут по Занкову, формируется и остается своеобразный тип мышления, мы это учли.

Доцент покачал головой.

– Зря. Ему, как я понял, в этом классе нелегко. Он ведь «а» от «б» отличить не может. В то время, как остальные ребята решают сложнейшие уравнения с параметрами.

– Конечно, он чувствует себя ущемленным, – поддакнула методист, – мне кажется, нужно в ближайшее время устроить зачет и определить, кто из детей может идти по усложненной программе. Через семь-восемь месяцев этим ребятам поступать в ВУЗ, и зачем ребенку тратить силы на математику, если ему нужна история или, скажем, иностранный язык?

– А это уж вы попробуйте объяснить его родителям, – ехидно бросила Ирина Владиславовна, бросив торжествующий взгляд на встревоженную директрису. – Это ведь так престижно – учиться в математическом классе!

– С родителями нужно провести беседу, объяснить, что это делается в интересах ребенка, прежде всего, – наставительно заметила методист, – это ведь не общеобразовательный класс, а математический, тут должен быть особый подход.

Проводив гостей, директриса попросила Ирину Владиславовну ненадолго вернуться к ней в кабинет, плотно прикрыла дверь и с горечью сказала:

– Вы ведь знали об их визите, разве не так?

Математичка спокойно кивнула.

– Разумеется, что в этом странного? Я же подала документы на высшую категорию и в любом случае должна была дать открытый урок.

– Знали, что они приедут именно сегодня, и не предупредили меня. Почему? Вы специально подстроили этот номер с Соколовым? Зачем вы его вызвали?

Ирина Владиславовна небрежно пожала и плечами усмехнулась.

– Не понимаю, при чем тут Соколов. Хотя, конечно, хорошо, что все присутствовали, а то у Соколова, когда приезжают на урок, всегда или понос, или грипп, или свинка.

Директриса побагровела.

– Не надо, пожалуйста! Соколов никогда не пропускает без уважительной причины! И что вы хотели продемонстрировать сегодня, когда вызвали его к доске? Вашу несостоятельность, как педагога? Мне было стыдно за вас! Если вы не можете научить ребенка азам математики, то это не его, а ваша вина!

Ирина Владиславовна посмотрела на пожилую грузную директрису, у которой тряслись руки, и на лице ее появилось упрямое выражение.

– Соколову нечего делать в математическом классе, – возразила она, сдвинув брови. – Он вообще ничего не понимает, на уроках постоянно отпускает нелепые реплики, мешает другим, отнимает время. В десятый математический вы тоже посадили трех таких же придурков. Зачем? Нужно думать о талантливых ребятах, которым они мешают, а не о таких вот.

– Боже мой, какие высокие слова! Да вы просто затеяли интригу. Мне ведь прекрасно известно, что этот доцент – ваш давнишний приятель. Подумать только, сколько энергии затрачено, чтобы выместить злобу на ребенке! Признайтесь, что вы не любите Соколова и хотите ему за что-то отомстить.

Математичка вспыхнула и высоко вздернула подбородок, решив не сдаваться.

– Да, я не люблю Соколова. И не скрываю этого! За что его любить – за хамство? За то, что он отвлекает тех, кто действительно умеет работать?

– Значит, если ребенок не имеет способностей к математике, то он не имеет и права на существование?

– Да пусть они все существуют, ради бога! Тем более, что у их родителей имеются средства, для таких детей есть прекрасные частные школы с бассейнами и углубленным изучением иностранного языка. Но зачем им всем вдруг понадобилось идти именно в математические классы? Нет, я буду всеми силами добиваться, чтобы их убрали. Я хочу уважать себя и свою работу!

Директриса посмотрела на упрямое лицо математички и, неожиданно успокоившись, устало вздохнула:

– Ладно, предположим, что я сделаю по-вашему и уберу из математических классов Соколова, Воронина и Елькину. Только отец Соколова нам купил десять компьютеров и помог оборудовать компьютерный класс. В то время, как отдел образования обещал дать восемь компьютеров, а дал всего пять. Родители Воронина и Елькиной помогли полностью отремонтировать физический и химический кабинет, купили оборудование для лингафонного кабинета. Вам легко играть в принципиальность, а где мне взять средства на все это, если государство отпускает на обучение наших талантливых детей копейки?

– Не знаю, это не мои проблемы, – хмуро ответила Ирина Владиславовна, – ту зарплату, которую я получаю, я отрабатываю полностью и не понимаю, почему должна входить в ваше положение.

Лицо директрисы окаменело.

– Хорошо, что вы собираетесь делать? – ледяным тоном спросила она.

– Как рекомендовала методист, проведу зачет по алгебре, а в конце полугодия – по геометрии, – столь же ледяным тоном ответила математичка, – а теперь извините, но у меня через пять минут урок.

Ребята при ее появлении в классе притихли, и лишь одна Лиза, не умевшая скрывать своих эмоций, спросила:

– Ирина Владиславовна, мы им понравились? Что они про нас сказали?

Математичка с трудом сдержала улыбку.

– Сказали, что вы не сразу представляете себе ход решения, медленно схватываете новый материал.

Со всех сторон послышались реплики:

– Во, дают, да? Медленно!

– Нет, ну типа, конечно, можно было и быстрей решить.

– Поэтому, – продолжала Ирина Владиславовна, – нам предложили через неделю устроить зачет по алгебре, а перед Новым годом – по геометрии. Возможно, Михаил Александрович сам приедет на зачет – с вами побеседовать. Тех, кто не справится с зачетом или не придет на него, решили – увы! – перевести в другой класс. Так что, готовьтесь – решайте, учите формулы. Шпаргалки вам на зачете не помогут.

Она с сожалением развела руками, равнодушно скользнув взглядом по притихшему Соколову, на лице которого читался явный испуг. Впрочем, многие были встревожены мыслью о предстоящем зачете. На перемене Артем Ярцев нерешительно сказал Лизе:

– Слушай, Лизок, а может, нам пока отложить репетиции?

На что она философски возразила:

– Зачет зачетом, а дебют дебютом. Репетировать, репетировать и репетировать, как говорит Глеб. Да тебе-то чего бояться зачета, Артемка, ты же лучше всех все знаешь!

– Между прочим, Трухина, у тебя по истории двойка, – сурово сказала, подходя к ним, староста Лена, – пока в журнале карандашом стоит, но если ты до каникул не исправишь…

– Двойка? – изумилась Лиза. – Надо же, вот зараза! Я ведь вроде даже не отвечала в этой четверти, за что двойка?

– Наверное, за твои прогулы и длинный язык, – хмыкнула Лена. – Ладно, мое дело – предупредить. А то и в аттестат может тройка пойти, запросто. Тебе нужна тройка в аттестате? Смотри, ты историка достала – он запросто влепит.

– Да я исправлю, – беспечно возразила Лиза, знавшая за Леной привычку всех стращать и раздувать из мухи слона. – Сейчас нам некогда, я чуть попозже – на той неделе.

Им действительно было некогда – каждый день после уроков они по два-три часа репетировали под руководством Глеба Сорокина. Для репетиций и концерта поверенный Капри арендовал для них зал в небольшом ресторанчике, уже несколько лет функционирующем в одном из старых районов Москвы, и всю необходимую аппаратуру.

Само двухэтажное здание ресторана было построено еще в начале двадцатого века. После революции в нем разместилась заводская контора, а в начале пятидесятых его передали в совместное пользование нескольким ведомствам. Те никак не могли решить, кому из них следует проводить капитальный ремонт помещения, поэтому к концу восьмидесятых все коммуникации пришли в окончательную негодность. Согласно плану реконструкции здание приговорили к сносу, однако в чертежи вкралась какая-то ошибка, и дом остался стоять. Годы шли, в районе сносили и возводили новые строения, а дом все стоял и стоял, словно сторонний наблюдатель. Жизнь вокруг него бурлила, одна катавасия стремительно сменяла другую. Началось с того, что на дверях общественного туалета за углом появилась вывеска «Туалет платный. Вход пять рублей». Последнее способствовало тому, что в заброшенном здании стойко поселился не очень приятный запах – желающих сэкономить пять рублей оказалось предостаточно.

После этого пошло-поехало – в районе начало твориться нечто невообразимое. Туалетом дело не ограничилось – продолжая проводить демократические преобразования, районные власти сняли табличку с названием улицы, где стояло здание, и повесили новую, с новым названием. Вскоре после этого дотла сгорел Дворец культуры по соседству – пожарные приехали слишком поздно, так как никак не могли найти переименованную улицу. Не успели жители близ лежащих домов поахать и поохать над развалинами Дворца, как навалилась новая напасть – из соседнего сквера загадочным образом исчез обгаженный птицами памятник Ленину. Население возмущенно загудело, ибо для старожилов района вождь в бронзе олицетворял ориентир жизни – днем у его подножия гуляли мамаши с колясочками, вечером встречались влюбленные, а по праздникам митинговала оппозиция. Пока милиция вычисляла похитителя, районная библиотека лишилась стоявшего у входа бюста Пушкина – мальчишка-читатель, мстя за двойку по литературе, выстрелил из рогатки и начисто отколошматил великому русскому поэту нос. Ровно через месяц после этого ветеран труда врезался на москвиче в припаркованный у старого здания мерседес и смял его в лепешку – хозяин мерседеса всего лишь на минуту оставил машину и отлучился по надобности, не дотерпев до платного туалета.

Все беды микрорайона прекратились, словно по мановению руки, когда в девяносто пятом предприимчивый бизнесмен Ашот Маркосян выкупил у города пресловутый дом на снос, полностью его отремонтировал и превратил в уютный ресторанчик под названием «Мирандолина». Теперь внешний фасад здания напоминал средневековую таверну, внутренний дизайн был строг и изыскан – бело-голубые с искрой стены и приятное освещение. Столы обычно расставлялись полукругом, и любой посетитель мог видеть небольшую сцену. Завсегдатаями ресторана были средних лет солидные бизнесмены, приезжавшие сюда расслабиться или провести деловые переговоры. Ассортимент подаваемых блюд и вин поражал разнообразием, для особо почетных гостей столики стояли в уютных нишах, напоминавших волшебные домики – это создавало у клиентов ощущение уединенности.

Поверенный Дональда Капри выбрал «Мирандолину», поскольку господин Маркосян был известен, как солидный и уважаемый бизнесмен, не занимавшийся темными делами. Отношения его с органами правопорядка и санэпидстанцией были достаточно теплыми, а охрана в ресторане работала четко и слажено – во всяком случае, наркотиков и проституток посетителям не предлагали, и там никогда не бывало драк или – упаси боже! – перестрелок. Господин Маркосян всегда вел себя рассудительно и знал, где и как хранить деньги, поэтому дефолт девяносто восьмого года не сумел пошатнуть его бизнес. Ресторан и пристроенные к нему сауна с массажным кабинетом ежедневно приносили своему хозяину такой доход, что когда поверенный Капри предложил Маркосяну заключить договор аренды зала на неделю, тот возмутился и, иронизируя, назвал астрономическую сумму. Однако поверенный, не моргнув глазом, ответил согласием – таковы были данные ему инструкции. Контракт тут же подписали, деньги без всяких проволочек были перечислены на счет «Мирандолины», и уже на следующий день группа «Русский романс» приступила к репетициям в арендованном помещении.

В первые дни Глеб Сорокин с недоумением прохаживался по залу, словно к чему-то принюхиваясь – два года назад он пытался предложить Маркосяну свои услуги, но тот его даже не принял. Теперь, когда им для работы предоставили лучший зал ресторана, Глаб не переставал удивляться и однажды, как бы между делом, поинтересовался у Лизы:

– И кто же вас спонсирует, детвора? Димка что ли?

– А почему бы и нет? – кокетливо ответила она вопросом на вопрос.

Взгляд Сорокина стал недоверчивым – Дима был из обеспеченной семьи и, выполняя каприз своей хорошенькой подружки, неплохо платил ему за репетиции с Лизой и ее друзьями, но на мультимиллионера он явно не тянул.

– Не грузи меня, у Димки таких бабок нет, хоть он последние штаны продай.

– Зря ты так плохо о нем думаешь, – засмеялась Лиза и небрежно махнула рукой. – Ладно, успокойся, это нас один… наш знакомый миллиардер спонсирует.

Глеб посмотрел на нее странным взглядом, поцеловал кончики пальцев и промычал нечто невразумительное. Потом внезапно заторопился:

– Работать! Работать, господа, не теряем времени!

С тех пор он называл их не «детворой» или «зелеными», а «господами» и заставлял работать с таким энтузиазмом, словно опасался, что за ним кто-то незаметно наблюдает, и ему могут отказать от места. Естественно, что при столь интенсивном режиме труда Лиза начисто позабыла о двойке по истории и вспомнила о ней только перед самым зачетом по алгебре.

В тот день они с Настей, по утрам теперь всегда выглядевшей сонной и ко всему безразличной, сидели рядышком на подоконнике возле кабинета математики. Мимо проходила староста Лена с классным журналом под мышкой – ей полагалось перед каждым уроком брать его в учительской и отдавать педагогу. Остановившись возле Лизы и открыв журнал, Лена ткнула пальцем в цифру «два»:

– Трухина, сегодня в четыре педсовет по одиннадцатым классам, историк двойку ручкой обведет. Тогда уж у тебя за полугодие точно больше тройки не выйдет, раз есть текущая «двойка».

Она улыбнулась с удовлетворенным видом, хотя не была ни вредной, ни злой – ей просто нравилось, когда ее предвидения сбывались, а ведь она предсказывала Лизе Трухиной подобный исход! Встревоженная Лиза спрыгнула с окна и сначала хотела бежать в учительскую, потом махнула рукой.

– Ладно, сразу после зачета побегу исправлять. Ребята, пропустите меня первую сдавать, а? У меня аварийная ситуация. Я первая!

Стоявшие у кабинета одноклассники охотно расступились – никто из них особо вперед не рвался. Ирина Владиславовна, в этот момент приоткрывшая дверь, чтобы пригласить первую пятерку сдающих зачет, поразилась:

– Лиза, что ты так кричишь – так хочешь сдавать зачет? – она оглядела ребят. – Ну, кто еще из вас рвется на зачет с таким же энтузиазмом?

– Все рвутся, Ирина Владиславовна! Вот еще люди хотят, просто изнемогают от желания, – Лиза, цепко ухватив за руки Артема и Леру, потащила их за собой. – Пошли, ребята, первым оценки выше за храбрость. Да, Ирина Владиславовна?

– Это уж точно, – та не смогла сдержать улыбки. – Есть еще двое храбрых?

– Давайте, я пойду, – шагнула вперед Лена и выразительно посмотрела на Соколова, у которого из-под рубашки выглядывал краешек учебника. – Петя, идешь?

Тот торопливо поправил рубашку, кивнул головой и, придерживая локтем книгу, шагнул через порог кабинета математики. Ирина Владиславовна закрыла за ним дверь – больше пяти человек сразу она на экзамены и зачеты не допускала.

Закрыв глаза и повертев пальцем в воздухе, Артем крякнул и ткнул в кучку билетов.

– Эх, двум смертям не бывать! Ловись, ловись, удача! Беру. Жуть-то какая! – он стоял, разглядывал вытянутый билет, качая головой и преувеличенно тяжело вздыхая.

– Не валяй дурака, Ярцев, – строго заметила Ирина Владиславовна. – Взял – садись!

Староста Лена села позади Лизы, а Соколов направился на свое любимое место у окна и немедленно начал переписывать на листочек бумаги условие своих заданий.

Лизе повезло – теоретический вопрос и система логарифмических неравенств оказались довольно легкими, а аналогичное тригонометрическое уравнение с кратным аргументом они месяц назад разбирали в классе. Она за минуту посчитала производную и сразу же подняла руку:

– Я уже готова, можно отвечать?

Пока она шла к столу, за которым сидели Ирина Владиславовна и учительница математики параллельного класса Надежда Михайловна, Петя Соколов за ее спиной перебросил старосте Лене скомканную бумажку с условиями. Лена невозмутимо разгладила ее и начала читать, сдвинув брови и делая вид, что сосредоточенно думает.

Лиза, усевшись перед двумя учительницами, начала тараторить так быстро, что Ирина Владиславовна с улыбкой поинтересовалась:

– Ты куда-то торопишься, Лиза?

– А что, разве у меня неправильно решено?

– Да нет, мне все ясно, – математичка пододвинула исписанные Лизой листки сидевшей рядом коллеге. – Посмотрите, Надежда Михайловна, есть ли у вас вопросы.

С этими словами Ирина Владиславовна поднялась и, пройдя между парт, встала рядом с хмуро уткнувшейся в свои бумаги старостой Леной. Надежда Михайловна, полная дама средних лет с красноватыми прожилками на щеках, улыбнулась Лизе.

– Да нет, вижу, что Лиза понимает материал, – добродушно заметила она, откладывая листки. – Лиза, папа и мама все еще в Германии? Как они?

– Нормально, спасибо, – вежливо ответила Лиза.

Она знала, что очень давно ее родители и Надежда Михайловна работали в одном конструкторском бюро. Потом, когда производство и наука в стране начали разваливаться, супруги Трухины занялись бизнесом, а Надежда Михайловна пошла работать в школу.

– Передавай им от меня большой привет. Что ж, можешь идти.

Лиза вытянула шею, чтобы посмотреть, что ей поставят, потом торжествующе растопырила ладошку, показывая Артему «пятерку» и направилась к двери.

– Скажи, чтобы еще два человека заходили, – попросила ее Ирина Владиславовна.

– Хорошая девочка, – говорила про Лизу Надежда Михайловна. – Я еще брата ее, Генку, помню, хотя у него, конечно, голова была не та, и ленивый был. А Лиза в родителей пошла – я с ними когда-то работала, умницы оба.

Ирина Владиславовна не слушала коллегу, а смотрела на старосту Лену.

– Иди, Лена, отвечать, ты уже готова, я вижу.

Та слегка побледнела, судорожно сжав свои листки.

– Я еще не дописала, Ирина Владиславовна, можно мне еще минут пять?

– Иди, иди, ничего страшного – допишешь, когда будешь отвечать.

– Я… я не проверила еще.

– Да пусть она проверит, Ирина Владиславовна, – добродушно заметила Надежда Михайловна, но молодая математичка была неумолима.

– Ничего, вместе проверим.

Лена беспомощно взглянула на Соколова и поднялась, как бы случайно уронив на пол листок, на котором она уже написала ему решения трех заданий и начала четвертое. Ирина Владиславовна подождала, пока Лена подойдет к столу, подняла листок и подала ей. Краем глаза она видела, как у Пети Соколова вытянулось лицо.

– Ты черновик уронила, Лена, возьми, – в ласковом тоне учительницы слышались металлические нотки.

– Спасибо, – пролепетала Лена, сжимая бумажку потной рукой.

На душе у нее скребли кошки – накануне звонила мать Соколова и очень просила помочь сыну на зачете, пообещала подарить за это CD-плейер. Говорила она все это не смущаясь и открытым текстом – Лене было не впервой получать от мадам Соколовой дорогие подарки за помощь Пете на контрольных или зачетах. После прошлогодних переводных экзаменов по алгебре и геометрии у нее в комнате даже появились видеомагнитофон и портативный цветной телевизор. Уныло, хотя и правильно отвечая на вопросы двух учительниц, староста Лена думала, что ее СD-плейер скорей всего накрылся. К тому же мамаша Петьки такая психопатка, что еще чего доброго обидится – как же так, не смогла помочь ее сынку недоделанному! Нужно будет выйти и сразу же ей позвонить, объяснить.

– Что это ты, Лена, такая грустная? – улыбаясь, спросила Ирина Владиславовна преувеличено сочувственным тоном. – Все ведь правильно решила, молодец. Иди, пятерка. И скажи, чтобы следующий заходил. Артем Ярцев, вижу, готов. Иди отвечать, Артем.

Артем бодро направился к столу, а Лена на негнущихся ногах вышла в коридор и угрюмо буркнула:

– Следующий на выход.

– Ленка, формулы тройных углов спрашивают? – «умирающим» голосом поинтересовался лопоухий паренек в круглых очках и с открытым учебником в руках – отличник, который всегда искренне полагал, что он ничего не знает.

– Спрашивают, – автоматически ответила она, и побежала вниз по лестнице к висевшему у раздевалки телефону-автомату.

После ее слов ожидающие негромко загудели и сунулись в учебники повторять формулы тройных углов. Гоша, уже направившийся было в кабинет, замялся и повернулся к лопоухому пареньку:

– Дай-ка на минуту взглянуть.

Кто-то из ребят оглянулся на Настю, с безмятежным видом сидевшую на подоконнике.

– Настя, ты же все знаешь, ну и иди.

Настя пожала плечами и лениво поднялась на ноги.

– Ладно, иду, – она столкнулась в дверях с выходившим Артемом. – Сколько?

Он весело подмигнул.

– Пять. Да не трясись, нормально спрашивают.

Настя взяла билет и села, вертя в руках авторучку, но никак не могла заставить себя думать о задании, а вместо этого в голове роем кружились не относящиеся к зачету мысли, мешая сосредоточиться.

Накануне вечером родители приезжали попрощаться перед отъездом в Умудию. Андрей Пантелеймонович словно невзначай сообщил, что вряд ли ему удастся освободиться раньше, чем через месяц. Инга отнеслась к этому совершенно спокойно, а ведь прежде она и подумать не могла бы о столь длительной разлуке с дочерью! Настя не могла избавиться от грызущей душу мысли – Мать поначалу встала на ее сторону – насильственный брак шестнадцатилетней дочери-школьницы с молодым Капри казался ей нелепостью. Да какие тут могли быть практические соображения?! Однако Андрей Пантелеймонович слишком хорошо умел убеждать, а долго противостоять мужу Инга не привыкла. Уже через день, уехав и бросив Настю в доме Капри, она искренне верила, что девочке действительно повезло. Постепенно муж дочери начал ей нравиться – симпатичный, воспитанный, безумно любит Настеньку, что еще? Конечно, из-за языкового барьера им с Дональдом трудно было по-родственному общаться, но иметь зятя-миллиардера – о таком все приятельницы и знакомые могли только мечтать! И чего может в жизни не хватать, если живешь в таком особняке? Постепенно под влиянием Андрея Пантелеймоновича у Инги зародилось и окрепло твердое убеждение: теперь ее дорогая девочка надежно пристроена, и любящий муж о ней позаботится не хуже родной матери.

Ни в мэрии во время регистрации брака, ни позже Настя не просила мать о помощи – знала, что это бесполезно. Сейчас, вертя в руках билетик с заданиями, она пыталась сосредоточиться, а в ушах звучал голос Инги – нудно-восторженный, постоянно повторяющий одно и то же:

«Видишь, как хорошо, что ты послушалась совета папы и вышла замуж за Дональда. Конечно, тебе только шестнадцать, но так даже лучше – сейчас ведь такое время, что кругом сплошной разврат. Я тебя растила, как порядочную, чтобы ты со всякой этой гадостью даже и не встречалась, поэтому так очень прекрасно, что у тебя законный муж. И что деньги у него хорошо – сейчас и не уважают, кто без денег. Ты Майю Сергеевну помнишь? Помнишь, я как-то тебя с собой в фитнесс-клуб брала, и еще тебе говорила, что у них сын в Англии учатся? Она так всегда нос задирала – мы, мол, самые-пресамые, да что ни на есть. А как я ей рассказала, что ты у меня за миллиардера вышла, так у нее от зависти даже лицо подернулось»

Странное безразличие, владевшее Настей в последнее время, мешало спорить и возмущаться. Не хотелось ни о чем думать, но иногда случались минутные вспышки отчаяния, сердце разрывала мысль об Алеше.

Забывшись, она подняла голову и громко сказала:

– Я не знаю, что делать, не знаю!

– Что случилось, Настя, ты не знаешь, как решать? – подходя к ней, спросила Ирина Владиславовна. – Успокойся, возьми себя в руки. Что тебе неясно?

– Нет-нет, я сейчас…

Заставив себя думать о заданиях, Настя торопливо начала решать прямо в беловике – двойном листке со штампом школы. Зачеркнула случайную описку, равнодушно подумала:

«Ну и пусть будет грязно. Мне теперь все безразлично, и как же это хорошо, когда все безразлично!»

– Настя! – словно издалека донесся до нее умоляющий шепот Пети Соколова.

Лера, отвечавшая у стола, запуталась в вычислениях, получила «четыре», и с недовольным видом поднялась. Ирина Владиславовна спросила:

– Настя, ты готова? Иди. Лера, скажи, чтобы заходили.

Лера, открыв дверь, шепнула нерешительно топтавшемуся на пороге Гоше:

– Бери Лизкин билет, он легкий – они его справа сверху положили.

– Как там Петька? – встревожено спросила уже позвонившая и вернувшаяся староста Лена. – Что, помочь никто ему не могли, козлы дремучие?

Лера презрительно прищурившись, вздернула голову.

– Только мне и дел, что этому придурку решать. Сама козлиха, – она уселась рядом с Артемом на подоконнике и, оглянувшись, спросила у него: – А Лизка где? Сейчас Гошка ответит, и нам нужно на репетицию ехать – нас Глеб в два ждет.

– Лиза все со своей историей бегает, – Артем выглянул в окно и присвистнул: – Концерт, ребята, смотрите – папа и мама Соколовы на джипе прикатили.

Все носы немедленно прилипли к стеклу. Лера презрительно фыркнула.

– Спонсоры приехали. Сейчас к директрисе пойдут – за своего бэби просить.

Ребята с интересом наблюдали, как отец Соколова, представительный широкоплечий мужчина, распахнул дверь школы, пропуская вперед жену, и оба скрылись внутри здания. Лена, издав короткий звук, напоминавший всхлипывание, сорвалась с места и побежала вниз, а Артем, махнув рукой, лениво заметил:

– Ну их к лешему, я есть хочу – подыхаю. Лера, в буфет пойдешь?

Лера потянулась и зевнула, потом отрицательно мотнула головой.

– Темушка, если что вкусное будет – принеси, а? Мне страсть, как посмотреть хочется, какой будет спектакль – сейчас, наверное, директриса начнет Ирину за уши тянуть, чтобы Петьке зачет поставить, а та будет брыкаться.

Действительно, не успел Артем спуститься в буфет, как откуда-то прибежала запыхавшаяся староста Лена и, заглянув в класс, где шел зачет, торжествующим голосом громко сказала:

– Ирина Владиславовна, вас директор просит немедленно подойти.

– У меня сейчас зачет, я подойду чуть позже, а ты пока выйди и не мешай, – холодно ответила учительница и повернулась к отвечавшей в этот момент Насте: – Хорошо, с системой мне понятно, расскажи, как ты считала первообразную.

Лена, пожав плечами, нерешительно потопталась на пороге кабинета и снова куда-то побежала. Надежда Михайловна с присущим ей добродушием заметила:

– Ладно, Ирина Владиславовна, хватит, наверное, мучить эту девочку – она знает, я вижу.

– Иди, Настя, – сухо кивнула учительница, – отвечала ты хорошо, но много пропускала, поэтому «пять» никак не могу поставить, ты уж извини.

Настя поднялась и, собрав свои листки, молча направилась к двери. Надежда Михайловна негромко – чтобы никто, кроме сидящей рядом коллеги, не мог слышать – заметила:

– Девочка, по-моему, неплохо знает, что ты так строго, Ириша?

Та холодно пожала плечами.

– Очень много пропускает. Отец – политик, так куда бы они ни ехали, обязательно нужно тащить ее с собой. Три самостоятельные и две контрольные у нее пропущены, как я могу поставить «пять»?

– Да-да, я вспоминаю – они и в пятом классе, когда она у меня училась, все ее таскали за собой. Говорят, у матери были какие-то проблемы, это единственный ребенок, вот они и сходят с ума. Я почему говорю – она ведь лучше Легостаевой отвечала, а ты и той, и той «четыре» поставила.

Ирина Владиславовна поморщилась.

– Лера живет в тяжелых условиях – одна мать работает, девочка иногда даже недоедает. А эти… – взгляд ее стал неприязненным. – Мать Воскобейниковой постоянно по всем этим клубам ездит, строит из себя даму высшего света. Так хоть понять могла бы, что девочка должна учиться. А то в школу на белом «Мерседесе» привозят, а элементарных вещей не понимают. Видели, какая машина каждый день за углом стоит – поджидает ее?

Надежда Михайловна со вздохом кивнула.

– Прежде-то ее на другой машине возили, а теперь папа, говорят, депутатом стал.

– Могли бы и поскромней себя вести, к чему так все это демонстрировать?

– Ну, Ириночка, у них своя жизнь, свой менталитет, что поделаешь? Настенька-то не виновата. Я вела у них в средней школе, помню – она толковая.

– Да в этом классе все ребята толковые, – лицо Ирины Владиславовны подобрело, но взгляд ее скользнул по мрачному лицу Соколова, и она тотчас же неодобрительно добавила: – Кроме некоторых, конечно. Некоторые родители не хотят понять, что способности к математике в супермаркете не продаются. Нет, ну скажи, зачем этого мальчишку сунули в математический класс?

Надежда Михайловна с присущим ей добродушием покачала головой.

– Престиж, ничего не поделаешь. Что ты так всегда из-за него кипятишься, Ирочка? Родители ведь, они и есть родители. В пятом классе, я помню, мать его всегда бегала – всем учителям подарки дарила к праздникам, суетилась. Отец тоже старается – компьютеры школе купил. Ты не помнишь, ты тогда еще у нас не работала. Сама, когда станешь матерью, то поймешь, как за своего ребенка сердце болит. Меня вот сколько раз назад в институт звали, а я из-за дочки так и застряла в школе – если ребенок слабенький, то лучше, когда мать постоянно рядом.

Она собиралась в десятый раз рассказать историю о том, сколько раз ее дочка болела ангиной, и что советовал гомеопат, но в это время дверь опять приоткрылась, и в класс заглянула сама директриса. На лице ее горели красные пятна, голос слегка дрожал:

– Ирина Владиславовна, я вас очень прошу – она сделала многозначительное ударение на слове «очень» – прерваться на несколько минут и подняться ко мне.

Гоша, который как раз в этот момент поднялся, чтобы идти отвечать, вновь сел на место, но Ирина Владиславовна, невозмутимо ему кивнула:

– Иди отвечать, Гоша, – она чуть повернула лицо к директрисе: – Извините, Софья Петровна, я сейчас не могу оставить класс – провожу зачет по рекомендации окружного методиста.

Румянец директрисы из красного стал багровым, а Надежда Михайловна, переглянувшись с директрисой, торопливо сказала:

– Идите, Ирина Владиславовна, идите! Я прослежу, чтобы все было в порядке.

– Сейчас, – математичка нарочито долго просматривала листок Гоши, но потом ей все же стало неловко оттого, что пожилая директриса в ожидании топчется на месте, и она с нарочитым спокойствием произнесла: – Ладно, Гоша, иди, пять. Петя Соколов, ты уже давно сидишь, должен был все написать. Так что дай мне твои листки – пойдешь отвечать, когда я вернусь. Надежда Михайловна, вы пока спрашивайте остальных, а с Соколовым я хочу поговорить лично.

Забрав у Пети с парты все бумаги, Ирина Владиславовна с независимым видом направилась в кабинет директора. Ребята, стоявшие у двери, проводили ее взглядом, и Лера повернулась к Гоше.

– Сколько у тебя?

– Пять баллов, – ответил тот немного удивленным голосом – словно не верил самому себе. – Совсем ничего не спрашивала.

– А Петька чего? – нервно спросила его вновь подошедшая Лена. – Сидит? Как он?

– Сидит, а что ему делать? Лицо кающегося грешника, хоть икону с него пиши.

– Нет, вообще, и никто человеку помочь не может, – ярилась Лена. – Когда его отец компьютерный класс сделал, вы первые туда побежали!

Лера вспыхнула.

– Да я на этот компьютерный класс с высокого потолка плевать хотела, знаешь! Ходишь тут, ноешь со своим Соколовым.

– Не ссорьтесь, девочки, я пирожков принес, – сказал подошедший Артем и, подмигнув, поставил на подоконник увесистый пакет с пирожками. – Налетай, братва. Настя, ешь.

Лена, обиженно фыркнув, отошла в сторону, Лера с ленивым видом откусила кусочек и, пожевав, озабоченно спросила:

– Темочка, ты уверен, что мы не отравимся? Они не на машинном масле жарились?

Настя тоже взяла пирожок, и вдруг почувствовала, что страшно голодна. Артем, набив рот, весело приговаривал:

– Ладно, ребята, двум смертям не бывать. Нет, как я сдавал, а? Сначала вообще поехал – производную от константы стал считать. Ирина смотрит и окосела даже. Говорит: «Так чему же производная от трех равна?» Я стазу допер, врубился, говорю: «Конечно, ноль, это я просто пошутил». Хорошо, она у нас все-таки с юмором баба – снижать не стала, пятак поставила.

– А Насте ни за что «четыре» влепила, – сочувственно заметил Гоша. – Я вообще даже возмутиться хотел. Настя, ты чего ей ничего не сказала? Она всегда к тебе придирается.

Настя торопливо дожевала пирожок, взяла другой и равнодушно пожала плечами:

– Ладно, мне все равно.

– Ой, так-таки и все равно? – с привычной ехидцей пропела Лера. – Кстати, завтра концерт, ты не забыла? Кто-то хотел похуже выглядеть. Или твои планы изменились?

Настя почувствовала, что начинает раздражаться.

– Какое тебе вообще дело до моих планов? – спросила она.

– Понятно, – Лера весело выпятила нижнюю губу. – Ты больше для виду ноешь, а в действительности – себе на уме. Зря я только ножницы и машинку притащила.

– Ножницы?

– Конечно, – Лера с насмешливым видом вытащила из сумочки большие парикмахерские ножницы и выразительно щелкнула ими в воздухе. – Хотела твои пепельные кудри обкорнать – облегчить тебе жизнь. Но ты, видно, только болтаешь. Забыла, о чем мы договаривались?

Недоумение на лице Насти внезапно сменилось решительным выражением. Соскочив с подоконника, она направилась к лестнице, коротко бросив через плечо:

– Пошли. Только побыстрее.

– Куда это? – с веселым интересом спросила Лера, догоняя ее.

– В туалет на третий – будешь меня стричь. Ты же этого хотела? Чего встала? Идем!

Когда Лиза, исправив, наконец «двойку» по истории, вернулась к кабинету математики, в коридоре уже никого из ребят не было – лишь Артем с Гошей терпеливо ждали, сидя на подоконнике. В ушах у каждого из них было по наушнику, и они в такт музыке одновременно постукивали ногами.

– Явление Христа народу, – хмыкнул Гоша, вытаскивая наушник. – Ты где пропадала? Разобралась с историей? «Три»? Ладно, бери пирожок, утешься.

– «Три» – не «два» все-таки, я потом на «четыре» исправлю, – философски заметила Лиза и присела на подоконник. – А где остальные – все сдали?

– Один Соколов сидит, его Надежда Михайловна стережет, а Ирину директор вызвала. Петькины родители приехали.

Глаза Лизы даже вспыхнули от любопытства.

– Во, здорово! Нет, я досижу – посмотрю, чем кончится. Давно Ирина с ними дискутирует?

– Уже полчаса, наверное, или больше – они ее или покупают, или силой берут. Досматривай, если интересно, а мы с Гошкой спустимся в буфет попить – тут, наверное, еще долго.

Действительно, разговор Ирины Владиславовны с директором и родителями Пети Соколова затянулся. Родители молчали, решив пока не вступать в беседу, а директриса, все более нервничая, говорила:

– Мальчик очень неуравновешенный, состоит на учете у невропатолога, родители представили справки. Сегодня у него уже второй день сильно болит голова. Думаю, стоит успокоить родителей, Ирина Владиславовна – они полагают, что если Петя не сдаст зачет, то его могут перевести из математического класса.

Математичка упрямо наклонила голову вперед и пожала плечами.

– Таковы были указания методиста, Софья Петровна, вы сами их слышали, – вызывающе сказала она.

Директриса взяла журнал одиннадцатого класса и полистала.

– Тут вот, я смотрю, у Пети стоят две тройки, потом три двойки. Но тройки, все же, стоят – он, значит, что-то делает, старается.

– Тройки, это там, где он смог списать, а я махнула рукой и не стала доказывать, что он ничего не знает, – устало ответила Ирина Владиславовна. – Сейчас он сидит на зачете, засунул в брюки учебник и за два часа сумел переписать из него несколько формул, не решив ни одной задачи. Вот, полюбуйтесь, я специально забрала у него листки, – она протянула родителям Пети его писанину. – Только это зачет, а не контрольная работа, и, если даже он с чьей-то помощью что-то и напишет, то потом ему придется объяснять написанное, а этого он никогда в жизни не сумеет. Никогда! – голос математички звучал очень ровно и спокойно, но под конец в нем против ее воли проскользнули нотки торжества, и директриса, обиженно поджала губы.

– Не понимаю, почему вы так злорадствуете, Ирина Владиславовна. В конце концов, если ученик что-то не допонимает, то это в какой-то мере и вина преподавателя. Вы могли бы объяснить дополнительно, если он не все понял на уроке.

Ирина Владиславовна вспыхнула.

– Ему нельзя объяснить, почему я должна это повторять! Он не готов к уровню математического класса. В гуманитарном классе ему будет гораздо легче учиться.

– Но я ведь говорила, – теперь уже не только лицо, но и шея директрисы были в багровых пятнах, – я объясняла, что мы в выпускных классах не травмируем детей, переводя их из класса в класс.

– Обычно, конечно, но в этом случае были особые рекомендации методиста, вы сами слышали, – Ирина Владиславовна торжествующе поджала губы, бросив быстрый взгляд на расстроенное лицо матери Соколова, и немного мягче сказала ей: – Класс идет по усложненной программе. Тем, кто не может освоить материал, это попросту ни к чему, а сидеть просто так, ничего не понимая… Это ведь хуже, прежде всего, для самого Пети – он только зря тратит время. Возможно, ему было бы лучше углубленно заняться географией, литературой, иностранным языком. Может, из него в будущем выйдет великий писатель.

Последние слова математички произнесла с некоторой ехидцей, и мать Пети, вспыхнув, затеребила свой надушенный дорогими духами платочек.

– Мы уж сами решим, кем быть нашему сыну, – высокомерно ответила она, – вы просто не любите Петю и хотите обязательно убрать его из этого класса.

– Прекрати, пожалуйста, – сердито одернул ее муж, но Ирина Владиславовна неожиданно весело улыбнулась.

– Вашего сына я не люблю, не скрываю. Ведет он себя по-хамски, но убрать я его хочу не из-за этого. Дело в том, что материал для него слишком сложен, ему скучно, он ничего не понимает и мешает другим.

– Потому что учить нужно нормально, – оскорблено воскликнула Соколова, отмахиваясь от мужа, – не умеете учить, потом говорите, что мой ребенок тупой! Вы не имеете права оскорблять детей! Я буду в округ писать заявление!

На лице математички не дрогнул ни один мускул, лишь в глазах мелькнуло победное выражение.

– Можете писать – методист из округа уже приезжала, она лично разговаривала с Петей, так что мне и объяснять ничего не придется. Если же я такой плохой педагог, как вы говорите, то Пете, думаю, будет гораздо лучше в параллельном классе – там математику ведет Надежда Михайловна, она сможет найти с ним общий язык. А в математическом пусть останутся те дети, которые меня понимают. Теперь же, извините, но мне нужно идти – у меня зачет.

Директриса с ненавистью подумала:

«Стерва наглая, так и норовит меня рассорить со спонсорами. Специально все это подстроила, чтобы убрать мальчишку из математического. И ведь сообразила – заранее заручилась поддержкой методиста и своих приятелей с мехмата, чтобы к ней никто не мог придраться, теперь ее и не напугаешь! Если попробовать ее прижать, то они шум поднимут, а мне потом со всем этим разбираться. И нога все ноет – опять ревматизм проклятый. Ладно, пусть Соколовы сами попробуют с ней договориться».

С непривычным для нее проворством она поднялась.

– Я пройду в ваш кабинет и посмотрю, чтобы все было нормально, а вы все же закончите разговор с родителями Пети, Ирина Владиславовна, убедительно вас прошу! – тон ее был строго-настойчивым, и привставшая Ирина Владиславовна вынуждена была опуститься обратно на стул.

Директриса, поспешно и тяжело ступая на ногу, ноющую от осеннего обострения болезни, вышла из кабинета, оставив на столе журнал одиннадцатого класса. Соколов старший бесстрастно посмотрел ей вслед.

– Так вы считаете, что у моего сына нет способностей к математике? – спокойно и негромко спросил он, постучав ногтем по столу. – В пятом классе его Надежда Михайловна всегда хвалила, не знаю. Я хотел после школы послать его учиться в Штаты, изучать менеджмент. Язык-то он знает, а вот с математикой… Конечно, нехорошо, что он мешает на уроках, и я с ним строго поговорю. Но если он отстал, то вы, может быть, с ним подзайметесь? За отдельную плату, конечно. Дополнительно, так сказать.

Ирина Владиславовна, чувствуя неловкость, отрицательно качнула головой.

– Поймите, у Пети нет способностей к математике, и ни за какую отдельную плату они не появятся. Точно так же, как я не смогу стать великим художником – ни за какие деньги, потому что талант рисовать дается от рождения. Почему вам так далась эта математика, разве мало других наук? Пушкину тоже не давалась математика.

Лицо Соколова оставалось невозмутимым.

– Ну, Пушкин Пушкиным, а мы хотим, чтобы он учился в математическом классе, – тон его внезапно стал жестким, вокруг рта пролегли тяжелые складки. – Пусть работает, ничего, пусть тянется. Так как – вы могли бы с ним позаниматься и подтянуть его до уровня, как вы говорите?

– Нет-нет, увольте! Я в десятом классе с ним несколько раз позанималась, если вы помните, но это ничего не дало. К тому же, он постоянно пропускал занятия, и я его, в общем-то, понимаю – ему неинтересно, скучно.

– Пропускал? – брови Соколова-старшего сердито шевельнулись, и он всем своим массивным телом повернулся к жене. – Почему ты меня не поставила в известность, что Петр пропускает дополнительные занятия?

– Так ведь… так ведь он болел, ты знаешь, – ее голос звучал растерянно.

– Болел. Понятно, – его ногти продолжали постукивать по столу. – Теперь, однако, он здоров и будет регулярно посещать занятия.

– Вряд ли, – сухо возразила Ирина Владиславовна.

– Будет, я сам лично за этим прослежу. Думаю, ему нужно заниматься не менее двух раз в неделю. И никаких пропусков! Не волнуйтесь насчет оплаты – я оплачу занятия вперед, и если он будет их пропускать, то это уж будет наша с ним проблема.

– Ради бога, я даже и слышать об этом не хочу!

Однако папа Соколов, словно не расслышав, продолжал негромко рассуждать и считать вслух:

– Разумеется, я прекрасно понимаю, что занятия по углубленной программе стоят намного дороже обычных – не меньше пятидесяти долларов в час, и заниматься он будет не менее двух часов за раз и два раза в неделю. В неделю, стало быть, двести долларов, за месяц – восемьсот. Ноябрь, декабрь, январь…

– Но на Рождество мы собирались отдохнуть, – робко пискнула его жена, – слетать на Канары, поэтому Пети три недели…

– Никакого отдыха! – сурово отрезал ее муж. – Отдых ему, видите ли, лоботрясу! Без праздников и каникул! Значит, январь, февраль, март, апрель, май. И в июне вы с ним еще позанимаетесь до половины. Так что, всего мы должны шесть тысяч долларов.

Он открыл свой кейс, достал пачку стодолларовых купюр и, взяв оставленный директрисой журнал, не спеша полистал страницы и аккуратно вложил между ними деньги. Потом захлопнул журнал и положил его перед Ириной Владиславовной. Она сидела неподвижно и, устремив взгляд на синюю обложку, думала:

«Шесть тысяч баксов. За триста долларов можно купить хорошую дубленку вместо моего задрипанного пальто. За сто долларов – костюм. Сто долларов – моя месячная зарплата, я больше четырех лет могла бы не работать. Или поехать летом куда-нибудь путешествовать. И еще я могу… Или нет, я не могу! Потому что взять у таких хамов… Ведь эта наглая мамаша будет считать, что она меня купила!».

И, словно угадав ее мысли, Соколов дружелюбно произнес:

– Вы уж мою супругу извините за резкость, но сами понимаете – мать.

Его плотно сжатые губы неожиданно дрогнули, растянувшись в улыбку, и Ирина Владиславовна невольно улыбнулась в ответ.

«В конце концов, что страшного случится, если один придурок, не умеющий решить даже элементарное квадратное уравнение, будет сидеть в математическом классе? Да ради бога, если его родители готовы платить такие деньги. Во имя чего – престижа?»

– Хорошо, – равнодушно произнесла она и встала, взяв журнал, слегка распухший от вложенных денег, – я попробую позаниматься с вашим сыном – посмотрим, что из этого получится.

Когда Ирина Владиславовна вошла в класс, Петя Соколов с понурым видом сидел все там же – у окна. Надежда Михайловна мельком взглянула на коллегу и поднялась.

– Я уж вас заждалась, Ирина Владиславовна, – громко сказала она, – пойду, вы не возражаете? Все ваши ответили и достаточно прилично – я выставила оценки тут на листке. Один Петя сидит – ждет вас. Хотя мы с ним тоже немножко побеседовали – он, вроде бы, понимает материал. Он тут еще решал сидел – я дала ему задание.

Она вышла, а Ирина Владиславовна, положив перед собой журнал, негромко спросила:

– Готов отвечать, Соколов?

– Я? Д-да…

– Хорошо. Иди, потолкуем. Ты тут еще что-то решил, я вижу?

Он поднялся, опустив голову, и обреченно шагнул к столу. Математичка небрежно взглянула на протянутые им листки, измятые потной рукой, и отложила их в сторону.

– Ладно, вижу, ты готовился к зачету. Иди, «четыре».

Не веря своим ушам, Петя поднялся и, ступая на негнущихся ногах, двинулся к двери.

– Сдал? – любопытная Лиза бросилась к нему, едва он ступил через порог.

– Сдал, «четыре», – в горле у него вдруг пересохло, и начала кружиться голова.

– Круто, поздравляю, – Лиза ободряюще шлепнула его ладошкой по плечу и побежала в буфет искать ребят.

– Парни, хотите новость? Петька на «четыре» сдал!

– Обалдеть! – восхитился Гоша. – Значит, они с Ириной договорились.

– Сдал и сдал, нам-то что? – поморщился Артем. – Лизок, ты лучше скажи, где Лерка, нам ведь скоро на репетицию. Куда-то они с Настей ушли и пропали.

– С Настей? – изумилась Лиза. – Ладно, допивайте свою колу, и ни шагу отсюда, а я поскачу искать, далеко они уйти не могли.

Лиза торопливо заглянула в актовый зал, где уборщица подметала пол после концерта для малышей, потом побежала в туалет на третий этаж.

– Лерка, Настя, вы здесь? – крикнула она, заглянув внутрь.

– Заходи, будь, как дома, – раздался веселый голос Леры из-за дверцы вечно засорявшейся кабинки. – Мы тут важным делом занимаемся.

Лиза дернула дверцу и ахнула – Настя сидела верхом на покрытом досками унитазе лицом к стене, и весь пол был усеян ее пушистыми пепельными кудряшками. Лера, уже состригшая основную массу волос, работала машинкой, от усердия чуть высунув кончик языка.

– Вот и все, – она слегка подалась назад, любуясь своей работой, – как в лучших салонах Парижа!

– Лерка, балда, что ты наделала! – в отчаянии закричала Лиза, с ужасом глядя на полностью лишенную растительности голову подруги.

Лера пожала плечами и, убрав машинку с ножницами в висевшую на ручке сумку, начала застегивать заевшую молнию.

– Опять заело, черт! Чего ты кричишь, Лизочка, это же твоя идея была, ты забыла?

– Я сама захотела, – холодно возразила Настя, поднимаясь с унитаза и поворачиваясь.

Лиза всплеснула руками:

– Ты дура? Я ведь не это имела в виду! Как ты теперь по школе пойдешь с такой башкой?

– Сейчас я ей шапку какую-нибудь найду, – деловито сказала Лера, справившаяся, наконец, с молнией, – подожди, Настя, не выходи никуда – я сейчас.

Она побежала в раздевалку, а Лиза обняла Настю и всхлипнула.

– Это я виновата, дура я несчастная! Я же видела, что ты все это время была не в себе, и забегалась с этими репетициями. Господи, а что тетя Инга скажет?

– Они с папой вчера уехали, – равнодушно ответила Настя, – раньше, чем через три недели не вернутся. Да ладно тебе, что ты стонешь, мне вообще до лампочки. Пусти, я выйду отсюда.

Она попыталась высвободиться из объятий Лизы, но та в ужасе запихала ее обратно в кабинку.

– Сиди здесь, глупая, пока Лерка шапку принесет! Не дай бог, кто зайдет и тебя увидит!

– Да мне до фени – пусть видят.

Все же Настя уселась обратно на унитаз, а Лиза, положив руки на плечи подруги, стояла рядом, внимательно вглядываясь в ее лицо.

– А знаешь, тебе так очень даже неплохо, – с некоторым удивлением произнесла она. – Ты знаешь, на кого похожа? На Патрисию Каас.

– Плевать, на кого я похожа, если я никогда больше… если я никогда больше его не увижу, – впервые за все время голос Насти дрогнул, а голова горестно поникла.

Лиза отчаянно встряхнула ее за плечи.

– Да ты что, дурочка, как это не увидишь? Очнись! Увидишь ты его, чтоб мне сдохнуть, и я буду не я! Только очнись!

– Чего вы тут орете? – спросила Лера, заходя в туалет и потряхивая красной вязаной шапкой. – В коридоре слышно, сейчас народ сбежится. На, одень.

Настя поспешно натянула шапку и с облегчением поднялась с унитаза.

– Все, пусти, Лиза. Пойдем в буфет, пить хочется.

– Точно, – весело подтвердила Лера, – я только надкусила этот пирожок, и до сих пор рот горит, а ты целых два слопала.

Жажда мучила Настю так сильно, что в буфете она выпила две бутылки колы, и живот у нее так надулся, что когда ее привезли домой, обедать совершенно не хотелось. Ее немного знобило, голове было зябко, и совершенно не было никакого желания спускаться к обеду, но Дональд позвонил по селектору.

– Настья, я тебя жду в столовой.

«Ну и жди! – хотелось ей ответить. – Жди, я вообще не желаю тебя видеть!»

Однако Настя тут же вспомнила о своем намерении предстать перед Дональдом с остриженной наголо головой – не зря же ей пришлось отказаться от пушистых кудряшек. Она полюбовалась на свое отражение в зеркале, натянула старые джинсы, нацепила широкую пеструю рубашку и в таком виде спустилась в столовую.

Дональд, увидев ее, привычно поднялся, какое-то время пристально разглядывал, потом улыбнулся.

– Добрый день, Настья, как твой зачет?

Он пожирал ее глазами. Настя оттолкнула тарелку, потому что после школьных пирожков один вид еды и фруктового сока вызывал у нее отвращение.

– Зачет, как зачет. Мне долго еще нужно будет тут сидеть перед тобой? А то я поела в школе и сыта.

Дональд с легкой улыбкой наклонился вперед и ласково спросил:

– Ты решила изменить прическу?

– Это? – она небрежно ткнула пальцем в лысину. – Это меня остригли. Была медицинская комиссия, у меня нашли педикулез.

– Это болезнь? Тогда я немедленно попрошу врача…

– Да ладно тебе, какого врача – обычные вши. Вши, понимаешь? Бегают, прыгают, очень опасное заболевание, поэтому ты старайся ко мне не подходить – заразишься. Так что я пойду, ладно?

Она не успела подняться, как Дональд оказался рядом и, взяв ее за плечи, долго вглядывался в лицо, потом провел рукой по стриженой головке.

– Вши, говоришь? – с улыбкой произнес он, наконец. – Это серьезно, они кусают очень больно. А знаешь, тебе эта стрижка очень идет – у тебя изумительная форма головы. Кстати, ты не забыла, что завтра вечером мы едем на концерт – слушать, как поют твои подруги?

Внезапно его руки с силой стиснули ее плечи. Вскрикнув от неожиданности, Настя откинулась назад и уперлась кулаками ему в грудь.

– Я помню, про концерт. А сейчас я пойду, ладно?

– Иди, – его пальцы разжались, руки упали вниз.

Дональд не сделал попытки ее задержать, и Настя стремглав выскочила из столовой. Глядя ей вслед сияющими глазами, он вытащил из кармана пульт и нажал кнопку вызова секретаря. Тот вошел буквально через несколько секунд и на миг оцепенел от изумления – так непривычно было видеть улыбку на лице молодого Капри. Впрочем, уже через мгновение это лицо вновь приняло обычное – холодное и высокомерное – выражение. Глядя чуть в сторону, словно обращаясь к пустому месту, Дональд спросил: