Читать книгу И учителя английского влюбляются. Прекрасные лимитчики - Гвейн Гамильтон - Страница 9

Погода висела между осенью и зимой, не хотела переключиться. Дождь был, холодно было. Не запахло снегом еще. Листьев как будто и никогда не было на деревьях. Дворники работали вениками.

Вскоре поправилась девушка моей мечты, и я смог ее лучше разглядеть, без пафоса болезни. Не дурнушка, это точно. Черные, как ночь, волосы. Темные, стеснительные глазки. Смуглянка! Длинные, честные ножки. Многозначительные руки. Я тебя люблю! Одевалась она скромно, в джинсах и в свитере, как хорошая канадская девушка, без пафоса. Но главная, на мой взгляд, ее черта была не внешная такая простая красота, а свежесть какая-то, чистота, что-ли. Ей было, может, девятнадцать, и она не выглядела старше или особенно опытной, как обычные русские девушки. Фу, какая красивая. Фу, какая девушка мечты. Воодушевляла меня одна ее видимая чистота. Раз она такая, может, и найдем общий язык и ее не смутит моя относительная невинность, наверняка и сама относительно невинна. Но как начать, что делать?

Видел я ее пару раз в неделю, когда она приходила на занятия. Занималась она в группе у Эдуарда, что утешало, потому что если кто-то стеснялся больше и был более относительно невинным, чем я, это был он, настоящий джентельмен, и можно было его не подозревать. Он никогда не смотрел пристально, когда она приходила. Я его не мог понять. Потому что было такое у нее оригинальное качество – всегда быть видной издалека. Как будто она всегда присутствовала, но нечетко. И невозможно было не смотреть на нее пристально. Вообще-то я считал это качество крайне поэтическо-сексуальным. Когда я стоял с другими учителями на балконе и курил, я всегда мог различить ее фигуру в толпе. Ее всегда было видно на горизонте (хотя какой там горизонт на Новослободской?), как она приближалась к школе, потом после урока опять долго и медленно уходила с моим сердцем. Но качество у нее было такое – всегда стоять на горизонте, даже когда его нет. Потом я начал замечать второе, не менее нелепое качество: в ее присутсвии я совершено перестал понимать склониния и глаголы. Мужские существительные склонял, как женские, женские – как средние, средние и вовсе не склонял. «В киоске я купить хорошую журналу, пачко сигаретов, бутылко пиво. Я говорить со студентами о трудностях изучение языки и жизни за рубежой». Можно было бы подумать, что это плохой знак, и что надо было от нее держаться подальше. Но я, естественно, так не думал.

Стоя на балконе, я увидел вдалеке другую фигуру, слегка прихрамывающую и влюбленную фигуру Стива. Он не всегда стоял на горизонте, просто был очень большим, и сегодня, в ранее субботнее утро, толпы не было. Подошла его очередь устно тестировать студентов. У меня был урок, но студенты всегда опаздывали, иногда на полтора-два часа. Иногда приходили за 15 минут до окончания урока. Но были довольны, не хотели ничего менять, и мне приходилось сидеть в школе и ждать. Со Стивом сидели наверху в учительской. Он с собой пиво принес и опохмелился.

Не хотелось мне говорить, но Стив не мог молчать.

– Я тебя понимаю, – говорит, – судя по одномоу тому, что ты видел, дело плохое. Но ты же не знаешь все, ты ее не знаешь, она такая безащитная, у нее отца никогда не было, ушел, и поэтому она такая. Я могу ей помочь, излечить, научить доверять. Да, да, бред конечно, я представляю, как это выглядит – абсурдно, но это правда. Она прямо как маленькая девушка.

– Да, мы видели, – говорю, но и сразу почувствовал себя циничным. – Ты до сих пор у нее живешь?

– Да, я не могу уйти. Иногда мы лежим на постели, знаешь, все невинно, просто лежим, и она мне говорит: «Если ты уйдешь, я даже не знаю, что я сделаю, я себя убью, наверное». И она это говорит так тихо, так искренно, мне становится страшно.

– Какой ужас!

– Да, ужас, но, может, и судьба, она мне еще нравится, я хочу на ней женится и уехать. Слушай, пойдем после работы в кабак? Она тоже хочет.

– Нет, друг, извини, не хочу, у меня есть свои перепендюльки.

Не хотелось пачкать свои новые чувства еще раз, особенно сегодня, когда, по всей видимости, опять надвигалась гроза. Кипели чувства к девушке, и я собирался что-то предпринять. С русским студентом, Максимом (все называли его Мэд Макс, потому что чокнутый был слегка, как в фильме), пошли в кабак и я ему все рассказал. Он был подобного склада ума, с филфака, и уговорил меня написать ей поэтическое письмо, которое он предлагал перевести потом на русский. Идея понравилась мне. Если она такая, которую люблю, ей понравятся мои неуклюжие мысли и еще более нелепые стихи. Под действием легких наркотиков табака, пива и стихов, сочинили что-то великолепное. Полностью не приведу. Слишком краснею. Началось довольно, по моему, мило: «Ниночка, Нина, Ни-ноч-ка! Все в тебе, ну все в тебе по мне! Я нахожу себя глядя на тебя, вечно на горизонте! Даже тогда, когда горизонта нет». Но, по-моему, он слишком дословно переводил. Да и у него самого был очень низкий уровень английского, и мы редко понимали друг друга. Похоже, ему нравилась необычайность дословных выражении, и получилась какая-то каша непонятная – то ли высоких чувств, то ли низких похотей, на вкус ни горячая ни холодная, грубая, более похожая на овсянку, когда хотелось манной. Мне так казалось, но я не совсем понимал то, что он писал, мой-то русский был хуже его английского.

Он даже согласился сам ей передать в руки на следующий день и обяснить. Я ждал, и нервы у меня выпухли. Я руки ломал и краснел и бледнел одновременно. В коридоре он подошел и передал, долго объясняя. Я смотрел из своего кабинета в ужасе и не знал, чего ожидать. То ли она прибежит сейчас и бросится в мои руки, и мы будем три дня и три ночи лежать в чистом поле, как в сказке, и родится богатырь, то ли она убежит прочь, хохоча все время над моей любовью, поставленной под таким нелепым углом, и я ее никогда больше не увижу на горизонте. Кишки у меня ужаснулись.

Но зря.

Максим так объяснил (и, видимо, так понял), что она ничего впоследствии не поняла, думала, что это какое-то домашнее задание от Эдуарда, типа перевести обратно на английский, и даже не подозревала, что я причастен. Оглядываясь на прошлое, я бы сказал, возможно, это был роковой момент.

Максим вскоре исчез, и я узнал, что он психбольнице – не хотел он в армию. Сказали, будто три недели поживет там, и ему дадут справку, и не надо будет в армию идти.