Читать книгу Вспомните, ребята! - Игорь Борисович Ткачук - Страница 3

Первые воспоминания о зиме связаны с холодным воскресным утром. Очевидно, по окончании войны, так как до этого выходных дней не было. Мама колет щепу для растопки буржуйки с помощью единственного в хозяйстве сточенного до обуха столового ножа с узенькой железной рукояткой и учебной гранаты, заменяющей в хозяйстве молоток. Голова и нос ощутимо мерзнут. Остальное – под одеялом. Оконное стекло покрыто толстым слоем узорчатого льда. Взрослые говорят, что температура опустилась ниже – 30 градусов. После растопки буржуйка и жестяная дымовая труба быстро раскаляются. В комнате сразу теплеет. Я вылезаю наружу и развлекаюсь видом искр, которые появляются при трении щепки о малиновый бок буржуйки. Мама приносит с улицы замерзшего воробья. Он еще живой, но двигается с трудом. Пытаюсь отогреть, завернув в тряпку, но он умирает. Жалко.

Вспоминая это чувство, думаю об особенностях восприятия. Позже, осенью, не помню года, когда ребята из старшей группы детсада во время прогулки ловили воробьев самодельными ловушками и жарили на костре под ненавязчивым присмотром воспитательницы Софьи Павловны их ощипанные тушки, я воспринимал это как естественный способ добычи еды.

Весна связана с посадкой огорода на отведенной для заводчан совхозной земле. Помню наши делянки каждый год на новом месте, в двух – трех километрах от дома. Мы обрабатывали их вдвоем, как минимум, в течение четырех лет, начиная с 1944 года. До этого мама занималась земледелием без меня. Первичный опыт давало сельское детство, а теоретические знания – курс Нежинского огородного техникума. В это учебное заведение она поступила в 1930 г. и окончила 1 марта 1932 г. по специальности техник-огородник (так в свидетельстве). До поступления в институт 3 года работала в совхозе. В последний раз мы получили огород в 1947 году. Моя работа была вспомогательной. Я бросал зерна в выкопанные мамой лунки, а когда мама, выдохшись, ложилась отдохнуть – охранял с хворостиной в руках ее от встречавшихся в тех местах змей, которых.

Летом по окончании рабочего дня на заводе мы дважды раз ходили на прополку. Помню, как в сумерках на обратном пути с огорода гудели усталые ноги. По дороге мама рассказывала о вращении земли. Обрадовавшись новым знаниям, я предложил сесть и подождать пока это вращение привезет нас домой.

В оправдание скажу, что в зрелые годы встречал в некоторых научных исследованиях предложения о внедрении в практику идей, сопоставимых по ценности с моим тогдашним озарением.

Осень время уборки урожая. Дополнительная радость в том, что для перевозки «даров огорода» домой конный двор завода дает запряженную подводу и право управлять лошадиной силой по пути на огород и обратно. Уборка совершается вечером, когда люди и животное закончили работу на заводе. Трудимся вдвоем. Урожай увозим за один рейс. Обратно идем рядом с подводой, жалея изнуренного коня. Показательно, несмотря на голодные военные и близкие к ним годы, случаев воровства с огородов не было.

Из «даров огорода» помню кукурузу и тыкву и подсолнечник. Картошку не сажали, хотя блюда из нее считались лакомством. Все собранное, за исключением стеблей (будылок) кукурузы и подсолнечника, складываем в комнате и чулане. Стебли размещаются в сарае. Кукурузные будылки идут на отопление. Из подсолнечных извлекается белое нутро, пепел которого используется для стирки белья и дает результат, не уступающий теперешним порошкам. Семечки подсолнечника отдаются на маслобойку. Оттуда получаем нашу долю растительного масла. Кукурузные початки хранятся в комнате в деревянном ящике-сундуке. После высыхания зерна «рушатся» сначала большим гвоздем, а затем трением очищенной кочерыжки по частично разрушенному плотному ряду. От этой работы горят ладони. Добытые зерна размалываются на взятой напрокат «крупорушке». Она представляет собой устройство из укрепленного на плахе конического железного восьмигранника высотой сантиметров 30 и диаметром у основания около 8 см., и надевающегося на него цилиндра с ребристой внутренней поверхностью. Снаружи под прямым углом к цилиндру приварена рукоятка. При вращении устройства зерна, измельчаясь, опускаются вниз и, доходя до консистенции крупы, высыпаются на поддон. Работа на «крупорушке» утомительна неровными движениями, требующими дополнительных усилий при каждой новой порции зерна. Не знаю, сколько початков я «порушил» и размолол, но работать приходилось усердно. Крупорушку ждала очередь.

Зимой тыква и кукурузная крупа превращались стараниями мамы в густую кашу и пресные лепешки-чуреки.

В свободные вечера мама читала вслух книжки – раскладки со стихами Чуковского и Маршака. Со временем их сменили Гоголь, Пушкин, Короленко. Четкой системы в чтении не было. Читали то, что удалось раздобыть. Часть книжек мама заблаговременно купила до моего рождения. Другие удавалось взять в порядке очереди в заводской библиотеке. Замечательные книги Жюль-Верна, двухтомник А. Гайдара и рассказы Ю. Сотника прислала из тогдашнего г. Фрунзе (теперь Бишкек) тетя Женя. Она успела выехать туда с семьей из Ростова в 1941 году и оставалась в Киргизии до 1990 года, поры, когда выращенные с ее участием ученые из представителей «титульной нации» ненавязчиво посоветовали бывшей наставнице освободить для них должности на кафедре и в диссертационном совете мединститута.

Присланные тетей книги я читал и перечитывал несколько раз уже самостоятельно.

Однажды маме удалось купить песенник, по которому мы пели по вечерам песни военной поры. Пронзительные образы «Темной ночи» и «Землянки» перекликались с окружавшими реалиями завершавшейся Войны. Та же тесная печурка, пыльный, остро пахнущий бурьян на пустыре, начинавшемся в нескольких шагах от подъезда, свист холодного осеннего ветра в проводах, пропавший без вести на фронте отец…