Читать книгу Гарики из Иерусалима. Книга странствий (сборник) - Игорь Губерман - Страница 12

Приснилась мне юность отпетая,

приятели – мусор эпохи —

и юная дева, одетая

в одни лишь любовные вздохи.

Не всуе жизнь моя текла,

мне стало вовремя известно,

что для душевного тепла

должны два тела спать совместно.

Любым любовным совмещениям

даны и дух, и содержание,

и к сексуальным извращениям

я отношу лишь воздержание.

Красотки в жизни лишь одно

всегда считали унижением:

когда мужчины к ним давно

не лезли с гнусным предложением.

В те благословенные года

жили неразборчиво и шало,

с пылкостью любили мы тогда

все, что шевелилось и дышало.

С таинственной женской натурой

не справиться мысли сухой,

но дама с хорошей фигурой —

понятней, чем дама с плохой.

Даже тех я любить был не прочь,

на кого посмотреть без смущения

можно только в безлунную ночь

при отсутствии освещения.

Храни вас Бог, любовницы мои!

Я помню лишь обрывки каждой ленты,

а полностью кино былой любви

хранят пускай скопцы и импотенты.

Она была задумчива, бледна,

и волосы текли, как жаркий шелк;

ко мне она была так холодна,

что с насморком я вышел и ушел.

Теряешь разум, девку встретив,

и увлекаешься познанием;

что от любви бывают дети,

соображаешь с опозданием.

В моей судьбе мелькнула ты,

как воспаленное видение,

как тень обманутой мечты,

как мимолетное введение.

Если дама в гневе и обиде

на коварных пакостниц и сучек

плачет, на холодном камне сидя,

у нее не будет даже внучек.

Люблю я дев еврейских вид вальяжный,

они любить и чувствовать умеют,

один лишь у евреек минус важный:

они после замужества умнеют.

Вселяются души умерших людей —

в родившихся, к ним непричастных,

и души монахинь, попавши в блядей,

замужеством сушат несчастных.

Чтобы мерцал души кристалл

огнем и драмой,

беседы я предпочитал

с одетой дамой.

Поскольку женщина нагая —

уже другая.

Вон дама вся дымится от затей,

она не ищет выгод или власти,

а просто изливает на людей

запасы невостребованной страсти.

Волнуя разум, льет луна

свет мироздания таинственный,

и лишь философа жена

спокойно спит в обнимку с истиной.

Я знание собрал из ветхих книг

(поэтому чуть пыльное оно),

а в женскую натуру я проник

в часы, когда читать уже темно.

Обманчив женский внешний вид,

поскольку в нежной плоти хрупкой

натура женская таит

единство арфы с мясорубкой.

Все, что женщине делать негоже,

можно выразить кратко и просто:

не ложись на прохвостово ложе,

бабу портит объятье прохвоста.

Во сне пришла ко мне намедни

соседка юная нагая;

ты наяву приди, не медли,

не то приснится мне другая.

У зрелых женщин вкус отменно точен

и ловкая во всем у них сноровка:

духовные невидимые очи —

и те они подкрашивают ловко.

Дуэт любви – два слитных соло,

и в этой песне интересной

девица пряного посола

вокально выше девы пресной.

Когда года, как ловкий вор,

уносят пыл из наших чресел,

в постели с дамой – разговор

нам делается интересен.

Как женской прелести пример

в ее глазах такой интим,

как будто где-то вставлен хер

и ей отрадно ощутим.

Когда я был тугой, худой, упругий

и круто все проблемы укрощались,

под утро уходившие подруги

тогда совсем не так со мной прощались.

Люблю я этих, и вон тех,

и прочих тоже,

и сладок Богу сок утех

на нашем ложе.

Как утлый в землю дом осел,

я в быт осел и в нем сижу,

а на отхожий нежный промысел

уже почти что не хожу.

Не в силах дамы побороть

ни коньяком, ни папиросами

свою сентябрьскую плоть

с ее апрельскими запросами.

Всегда готов я в новый путь

на легкий свет надежды шалой

найти отзывчивую грудь

и к ней прильнуть душой усталой.

Чем угрюмей своды мрачные,

тем сильней мечта о свете;

чем теснее узы брачные,

тем дырявей эти сети.

Женщину полночной и дневной

вижу я столь разной неизменно,

что пугаюсь часто, как со мной

эти две живут одновременно.

Супруг у добродетельной особы,

разумно с ней живя на склоне дней,

не пил я в полночь водку, спал давно бы,

уже блаженно спал бы. Но не с ней.

Есть явное птичье в супружеской речи

звучание чувств обнаженных:

воркуют, курлычут, кукуют, щебечут,

кудахчут и крякают жены.

Про то, как друг на друга поглядели,

пока забудь;

мир тесен, повстречаемся в постели

когда-нибудь.

А жаль, что жизнь без репетиций

течет единожды сквозь факт:

сегодня я с одной певицей

сыграл бы лучше первый акт.

У той – глаза, у этой – дивный стан,

а та была гурман любовной позы,

и тихо прошептал старик Натан:

«Как хороши, как свежи были Розы!»

Когда к нам дама на кровать

сама сигает в чем придется,

нам не дано предугадать,

во что нам это обойдется.

Ту мудрость, что не требует ума,

способность проницательности вещей

и чуткость в распознании дерьма —

Создатель поместил зачем-то в женщин.

Хотя мы очень похотливы,

зато весьма неприхотливы.

Не будоражу память грезами,

в былое взор не обращаю

и камасутровыми позами

уже подруг не восхищаю.

Я с дамами тактичен и внимателен;

усердно расточая дифирамбы,

я делаюсь настолько обаятелен,

что сам перед собой не устоял бы.

Не видя прелести в скульптуре,

люблю ходить к живой натуре.

Когда я не спешу залечь с девицей,

себя я ощущаю с умилением

хранителем возвышенных традиций,

забытых торопливым поколением.

Глупо – врать о страсти, падать ниц,

нынче дам не ловят на уловку,

время наплодило тучу птиц,

жадных на случайную поклевку.

Когда еще я мог и успевал

иметь биографические факты,

я с дамами охотно затевал

поверхностно-интимные контакты.

В разъездах, путешествиях, кочевьях

я часто предавался сладкой неге;

на генеалогических деревьях

на многих могут быть мои побеги.

Мы даже в распутстве убоги,

и грустно от секса рутинного,

читая, что делали боги,

покуда не слились в Единого.

Забав имел я в молодости массу,

в несчетных интерьерах и пейзажах

на девок я смотрел, как вор – на кассу,

и кассы соучаствовали в кражах.

Наши бранные крики и хрипы

Бог не слышит, без устали слушая

только нежные стоны и всхлипы,

утешенье Его благодушия.

Люблю житейские уроки

без посторонних и свидетелей,

мне в дамах темные пороки

милее светлых добродетелей.

Душевной не ведая драмы,

лишь те могут жить и любить,

кто прежние раны и шрамы

умел не чесать, а забыть.

Меж волнами любовного прилива

в наплыве нежных чувств изнемогая,

вдруг делается женщина болтлива,

как будто проглотила попугая.

С лицом кота, не чуждого сметане,

на дам я устремляю легкий взор

и вычурно текучих очертаний

вкушаю искусительный узор.

Наука описала мир как данность,

на всем теперь названия прибиты,

и прячется за словом «полигамность»

тот факт, что мы ужасно блядовиты.

Спектаклей на веку моем не густо,

зато, насколько в жизни было сил,

я жрицам театрального искусства

себя охотно в жертву приносил.

Опять весной мечты стесняют грудь,

весна для жизни – свежая страница;

и хочется любить кого-нибудь,

но без необходимости жениться.

В меня вперяют взор циничный

то дама пик, то туз крестей,

и я лечу, цветок тепличный,

в пучину гибельных страстей.

Вовсе не был по складу души

я монахом-аскетом-философом;

да, Господь, я немало грешил,

но учти, что естественным способом.

Молит Бога, потупясь немного,

о любви молодая вдовица;

зря, бедняжка, тревожишь ты Бога,

с этим лучше ко мне обратиться.

Не знаю выше интереса,

чем вечных слов исполнить гамму

и вывести на путь прогресса

замшело нравственную даму.

Встречая скованность и мнительность,

уже я вижу в отдаленности

восторженность и раздражительность

хронической неутоленности.

Когда внезапное событие

заветный замысел калечит,

нам лишь любовное соитие

всего надежней душу лечит.

В дела интимные, двуспальные

партийный дух закрался тоже:

есть дамы столь принципиальные,

что со врага берут дороже.

Петух ведет себя павлином,

от индюка в нем дух и спесь,

он как орел с умом куриным,

но куры любят эту смесь.

Подушку мнет во мраке ночи,

вертясь, как зяблик на суку,

и замуж выплеснуться хочет

девица в собственном соку.

Какие дамы нам не раз

шептали: «Дорогой!

Конечно, да! Но не сейчас,

не здесь и не с тобой!»

Семья, являясь жизни главной школой,

изучена сама довольно слабо,

семья бывает даже однополой,

когда себя мужик ведет как баба.

На старости у наших изголовий

незримое сияние клубится

и отблесками канувших любовей

высвечивает замкнутые лица.

Увы, но верная жена,

избегнув низменной пучины,

всегда слегка раздражена

или уныла без причины.

Любви теперь боюсь я, как заразы,

смешна мне эта легкая атлетика,

зато люблю мои о ней рассказы

и славу донжуана-теоретика.

Семьи уклад и канитель

душа возносит до святыни,

когда семейная постель —

оазис в жизненной пустыне.

Затем из рая нас изгнали,

чтоб на земле, а не в утопии

плодили мы в оригинале

свои божественные копии.

Чтобы души своей безбрежность

художник выразил сполна,

нужны две мелочи: прилежность

и работящая жена.

Чего весь век хотим, изнемогая

и мучаясь томлением шальным?

Чтоб женщина – и та же, но другая

жила с тобою, тоже чуть иным.

Логикой жену не победить,

будет лишь кипеть она и злиться;

чтобы бабу переубедить,

надо с ней немедля согласиться.

Проблемы и тягости множа,

душевным дыша суховеем,

мы даже семейное ложе —

прокрустовым делать умеем.

Забавно, что ведьма и фурия

сперва были фея и гурия.

А та, с кем спала вся округа,

не успевая вынимать,

была прилежная супруга

и добродетельная мать.

Зов самых лучших побуждений

по бабам тайно водит нас:

от посторонних похождений

семья милей во много раз.

Любви блаженные страницы

коплю для Страшного суда,

ибо флейтистки и блудницы

меня любили – таки да.

В семье мужик обычно первый

бывает хворостью сражен;

у бедных вдов сохранней нервы,

ибо у женщин нету жен.

Кто в карьере успехом богат,

очень часто еще и рогат.

Стал я склонен во сне к наваждениям:

девы нежные каждую ночь

подвергают меня наслаждениям,

и с утра мне трудиться невмочь.

Глаза еще скользят по женской талии,

а мысли очень странные плывут:

что я уже вот-вот куплю сандалии,

которые меня переживут.

Нет, любовной неги не тая,

жизнь моя по-прежнему греховна,

только столь бесплотна плоть моя,

что и в тесной близости духовна.

Когда умру и тут же слава

меня овеет взмахом крыл,

начнется дикая облава

на тех старух, с кем я курил.

Думаю угрюмо всякий раз,

глядя на угасшие светильники:

будут равнодушно жить без нас

бабы, города и собутыльники.

Я готовлюсь к отлету души,

подбивая житейский итог;

не жалею, что столько грешил,

а жалею, что больше не мог.

Я тебя люблю, и не беда,

что недалека пора проститься,

ибо две дороги в никуда

могут еще где-то совместиться.