Читать книгу Время муссонов - Игорь Владимирович Котов - Страница 10

Готано Шиида предвкушал сытный ужин. Его возраст перевалил за семьдесят и медленно, но неукоснительно, приближался к восьмидесяти. Его рука сжимала хаси – две деревянные палочки для лапши, и ничто не могло помешать ему приступить к трапезе, даже полицейские сирены, зазвучавшие за окном.

Сегодня днём он посетил католический храм, и воспоминания об этом всё ещё будоражили его сознание. Нет, он верил в Будду, но именно в католическом храме чувствовал его присутствие. Как всегда, во всяком случае, в последний год, к нему подошёл отец Иаков. Говорят, что он приехал из Голландии, но уж больно походил на черных, которых все чаще показывают по национальному телевидению. И, как правило, с автоматами в руках. Неужели все голландцы, черные как негры?

– Сын Готано, решили исповедоваться?

– Нет, что вы, – Готано рассмеялся беззубым ртом. – Просто мне нравится этот храм и то, как вы ведёте службу, отец.

– Спасибо, сын мой. Но я вижу тревогу в ваших глазах и боль в душе. Откройте её мне, и вам станет лучше. Мы все молимся за вашего сына, упокой Бог его душу.

– Что забрано богом, того не вернёшь, – задумчиво ответил Готано, смиренно склонив голову.

– Согласен, сын мой. Но вы знаете, – неожиданно голос отца Иакова стал тихим, как журчанье ручья, и, как показалось Готано, тот даже наклонился ближе к его уху, – мне приснился сон, где скоро к вам придёт ощущение, которое поможет вам в вашем горе. Оно позволит выстоять перед лицом опасности и скорби, которой вы полны. Рука господа нашего коснётся вас, уверяю, и благодать опустится на ваше чело, привнося спокойствие в сердце.

Тогда Готано недоверчиво посмотрел на пастора, хотя недоверие с неверием и имело одни корни, но только не тогда. А сейчас, задумавшись над его словами, он неожиданно замер, словно ещё раз захотел поразмыслить над ними.

Пока за окном нарастало завывание сирены, все настойчивей проникая в комнату, его мысли, обуреваемые воспоминаниями, категорически не хотели затухать. От чего раздражительность, пока спящая в его душе, была готова проснуться. И тогда он подумал о внучке. Всегда помогало.

Ох, уж эта молодёжь. Нет в ней ничего такого, чем стоило гордиться. У всех на уме деньги и компьютеры. Пока маленькие. Как повзрослеют – деньги и мальчики. Затем деньги и здоровье. Но в основном деньги, деньги, деньги. Раса давно потеряла воинский дух. Дух самураев.

Исчезла честь, померкла слава. Самураи работают клоунами на аттракционах, потешая гайдзинов, толпами мигрирующих по Японии. Уже туристами. Не к добру это. Да и сирена все никак не замолкнет. Может банк ограбили? Он шаркающей походкой двинулся к окну в надежде застать интересный процесс, при котором Токио–банк, через который он платит налоги, потеряет наличность.

Вся улица сияла от вспышек софитов, внизу было светло, как днём. Даже дождь не был помехой. У здания кафе человек двадцать в синей форме и в белых ремнях представляли токийскую полицию. Мигалки на машинах не выключали, отчего казалось, что наступил праздник. Среди людей в форме можно было различить пару гражданских лиц, эти были самыми опасными. Сотрудники розыскного отдела деловито опрашивали всех, до кого дотянулась узловатая рука закона, записывая их показания, практически не общаясь между собой.

– Сацу (полиция, жаргон), – презрительно прошептал Готано и отошёл от окна, расположенного на пятом этаже деревянного дома, достаточно старого, но ещё крепкого, как и он сам. – Не дали спокойно поесть.

Что ж, наверно, в этом есть какой–то смысл.

Он всегда и во всем искал смысл.

Если бы не тихий стук в двери, его рассуждениям не было бы конца. Вначале ему показалось, что он ослышался, но звук повторился и стал реальностью.

Наверно, Минори, она всегда приходит неожиданно, и, как правило, под вечер. Двадцать лет, а никакого ума. Только первый курс университета Тахо. А могла быть на третьем. Но два года пропустила.

– Сейчас, Минори, – и он поспешил на стук, с сожалением бросив взгляд на дымящуюся лапшу.

Если бы он знал, что увидит перед собой такую гору мышц, мысль о возвращении Годзиллы приобрела бы в его сознании реальные очертания, и он не открыл бы двери. Мужчина в проёме не был высок, хотя при росте самого Готано (он возвышался над землёй лишь на сто пятьдесят сантиметров), все, кого он видел рядом, казались ему Кинг–Конгами или Годзиллами. Мокрый от дождя гость внимательно посмотрел на старика.

Пронзивший до самой глубины души взгляд незнакомца был пристально насторожен, и в то же время в этих глазах–озёрах старик рассмотрел расправленный свинец, в котором отражалось его испуганное лицо. И мгновенно вспомнил слова отца Иакова. Вот оно, предсказанное ощущение, готовое стекать тёплыми струями по штанинам на пол.

Мужчина молча вошёл внутрь, несмотря на слабый протест, светившийся в глазах старика, и закрыл за собой двери. Снял обувь и сделал несколько шагов по циновке. В его поступке была своя логика, которую пытался понять Готано. Заметив быстрый взгляд на светившиеся, от полицейских мигалок окна он покачал головой.

– Аната–ва… – тихо произнёс Готано, давно не помнивший такого страха, заставляющего сжаться мышцы ягодиц. Свои годы он прожил, а чужих, ему не надо. – Я… думаю… ищут… вас?

Незнакомец чуть заметно кивнул, затем произнёс несколько слов таким тоном, что стало понятно: малейшее невыполнение приказа грозит быстрой расправой. Что–то давно забытое почудилось Готано в его словах, но пока понять этого он не мог.

– Закрой окно.

– Хай, – ответил Готано и очень быстро выполнил то, что от него требовалось, причём так, чтобы не вызвать вспышки гнева. Сказывалось волнение.

Слова, вылетавшие изо рта человека, стоявшего напротив, отдалённо напоминали Готано, в этом он был уверен, стрелы, способные пронзить насквозь. Хотя они и не были грубы, но появление этого человека явно принесёт в его жизнь скорые изменения. Если верить внутреннему чутью, которое развито у стариков особенно хорошо.

Опущенные бамбуковые жалюзи стали непреодолимой преградой для комнатного света, рвавшегося в ночь. И старику мгновенно стало неуютно. Хотя незнакомец и не пытался связать его или оглушить, или просто припугнуть. Он, вообще вёл себя не как человек, которого ищет полиция. А скорее наоборот. Но, что полиция за окном ищет именно его, Готано не сомневался, исподлобья изучая черты незнакомца.

Это был высокий, по сравнению с японцами, мужчина. В то же время он был японцем, в чём не сомневался старик. Шрам на его левой щеке, хотя и затянулся, но был ужасен, но Готано не исключал, что восемь женщин из десяти все равно назвали бы его красивым. В том числе, как это ни прискорбно, и Минори. Широкие плечи еле вмещались в проём коридора, а сильные кисти напоминали руки воина. Узловатые с увеличенными костяшками, но в то же время лёгкие и подвижные, они напоминали старику конечности роботов. Да и во всей фигуре чувствовалась сила. Жестокая, но контролируемая. Давно он, Готано, не видел таких людей. Давно.

Одетый в простые хлопчатобумажные брюки серого цвета, носки, рубашку, казавшиеся не совсем чистыми, он не выглядел бездомным. Часы на руке – дорогие, не японские, скорее швейцарские, и носит он их не как все. Циферблатом внутрь. По контуру пиджака Готано определил, что в кармане у человека лежит пистолет. И этот факт он воспринял, как само собой разумеющийся. Оружие никогда не интересовало старика, который за свою жизнь повидал его столько, что от одной этой мысли у него закружилась голова.

Пригладив ладонью вставшие дыбом волосы на макушке, Готано все никак не мог разобрать цвет глаз незнакомца. Мешал жёлтый свет лампы. Но, безусловно, они не были ни карими, ни серыми, как у большинства местных. Чуть раскосые. Очень похожие на глаза айнов.

Глубокий шрам, скрывающийся в щетине, пересекал всю левую щеку до квадратного подбородка. Длинные, спадающие на глаза волосы, делали его похожим на якудзу. От этих мыслей его сердце вновь судорожно сжалось, как и очко, находившееся в таком состоянии достаточно давно, не позволяя газам, скопившимся в животе, вырваться наружу.

– Ешь, – заметив дымящийся ужин, тихо произнёс мужчина, указывая пальцем на тарелку с лапшой. И старик неторопливо, чтобы гость не понял, как ему страшно, полный достоинства уселся за стол.

Взяв в руки хаси, он указал ими напротив себя. Но неожиданно увидел отрицательное покачивание головы. «Странно», – подумал Готано. А может, и нет, решил поспорить с ним его рассудок. Странно не то, что он отказался, а что не пытается даже присесть. И судя по взгляду, он ничего не боится. А ведь я могу позвать полицию. Например, бросить в окно что–нибудь. Сацу обязательно заинтересуются причиной. Как их много там внизу. «Но тебе не хочется этого делать, – ответил ему его невидимый собеседник, с которым он вечерами часами вёл беседы. – Потому, что в этом человеке есть нечто такое, чего уже нет у тебя. Чего у тебя никогда не было», – поправил его вечный оппонент.

Споря сам с собой, Готано не заметил, как его ужин, любовно приготовленный около получаса назад, исчез в его желудке. Отложив пиалу и палочки–хаси, Готано закрыл глаза, не обращая внимания на усевшегося у стены нежданного гостя, отметив про себя, что сел тот так, как садятся азиаты. И этот факт немного успокоил его.

Обращение к Будде не вызвало особых протестов у его второго «я». И через десяток минут, когда он получил одобрение своим будущим поступкам, оно растворилось в его мыслях, настолько хаотичных, что обладай незнакомец способностью их читать, его изумлению не было бы предела.

«Если это карма, – думал Готано, – то имеющая понятие бытия. Мир – это взаимосвязанные события, смысл которых раскрыть практически невозможно. Но если боги – Ками послали его ко мне, значит, так и должно быть. Значит, меня услышали там, в западном рае. Но как ему сказать об этом?»

Взор, брошенный на гостя, стал более учтивым. Хотя перехваченный им взгляд незнакомца, направленный на фотографию, висящую на стене его жилища, где его сын с Минори и белой рыжеволосой женщиной, имя которой Фудо скрывал от старика, стоят в обнимку и счастливо улыбаются в камеру, вызвал его удивление.

Больше трёх месяцев назад Готано Шиида потерял сына Фудо, обладавшего своенравным характером. Он не захотел платить якудза, считал Готано, и был наказан. Сейчас он – Готано – платит его долг и воспитывает его дочь. Свою внучку. Хорошо, что Минори живёт в студенческом городке. Хотя иногда, по вечерам, она навещает его. И благо, что её сейчас нет рядом. Да… Всё взаимосвязано в этом мире.

– Ты кого–то убил или ограбил банк? – спросил Готано. Сказал так, словно именно сейчас решил упасть грудью на пулемёт. Хотя на самом деле, ему хотелось сделать это на следующий день после того, как он нашёл своего сына практически на пороге своего киссатена (кафе), избитого и с простреленной головой. Он смог опознать его только по одежде.

– Да, – незнакомец кивнул. Затем повёл плечами, словно в комнате было холодно. – Убил.

– Человека? – испуганно уставился на него старик, готовый взорваться изнутри от накопившихся вопросов.

– Убийцу.

– Убийцу? – переспросил Готано, пытаясь понять логику ответа незнакомца. Почему он так просто говорит об этом. Почему не боится сказать то, что для него является тайной? Не страшится возмездия? Не страшится закона? А может он просто безумен?

– Твой сын? – не отвечая на его вопрос, спросил мужчина, указав взглядом на фотографию.

– Да.

– А кто рядом с ним?

– Моя внучка. Его дочь. Минори.

– Я – про женщину…, – пристально посмотрел в его глаза гость, так, словно от этого ответа зависела его жизнь.

– Фудо говорил, что это его невеста. Она живёт где–то рядом. Но я её ни разу не видел, – испуганно соврал старик. Он часто врал. И ложь иногда спасала его жизнь.

– Фудо? – спросил гость, но старику в какой–то момент показалось, что он знает ответ.

– Да. Мой сын. Его убили. Три месяца назад, – шестое чувство, коим старик обладал или думал, что обладает, подсказало ему, что собеседник, вломившийся к нему домой, знает Фудо или встречался с ним. Иначе он бы не спросил «твой сын?», указывая на фотографию на стене, а скорее всего, произнёс: «кто это?».

– Они не успели пожениться. Но он очень её любил. Его первая жена умерла от рака десять лет назад. Она оставила ему Минори. И вот, он встретил женщину, которую снова полюбил, – старик с вызовом во взгляде уставился на гостя. Но тот даже не почувствовал жара его огня.

– Её тоже убили, – донеслось до его ушей.

Готано окаменел. Миллионы мыслей вновь заполнили его седую голову, вызывая непонятные ему ассоциации, несовместимые с дальнейшей тихой жизнью. И эти чувства, тяжёлые как бетонные плиты, упали на его чело в готовности раздавить его, смешать с землёй, покалечить, расколоть его сознание на тысячи осколков и медленно сжечь их в топке памяти. Одно за другим.

– Убили?

Никогда в своём голосе он не слышал столько горечи. Слово, которое он только что тихо произнёс, отдельными буквами вываливалось сквозь губы как рисовые крупинки, растворив смысл его существования в этом мире, словно в какое–то короткое мгновение он потерял опору.

– Да. Но за неё отомстили, – услышал он сквозь туман своих мыслей.

– Как?

– Убили того, кто убил её, – воткнули перед стариком нож с дамасской сталью.

– Это сделал ты? – он снова, в который раз, взглянул в глаза собеседника и увидел в них ответ. И его существование вновь обрело смысл. Но он пока этого не понял.

Да, это сделал ты. Ты убил того, кто убил невесту моего сына. Но в чём причина твоих поступков? В чём связь между моим сыном, его невестой и тобой? Откуда тебе известна невеста моего сына? Откуда тебе известен Фудо? Мог ли ты встречаться с ним ранее? Сколько вопросов… и как мне на них найти ответы?

Старик тяжело вздохнул. Затем медленно встал из–за стола, убрал посуду, сложил столик, в его одинокой квартире все было под рукой. Старик вымыл руки, собираясь отойти ко сну. Пытаясь привести мысли в порядок, он механически выполнял миллионы раз повторенные ранее движения, но именно сейчас чувствовал, как этими действиями пытается удержать вырывающийся из груди стон. Столько напастей за последнее время, выпавших на его долю, могли сломать и более крепкого человека. А он всего лишь старик. Старик… Он задумался над словами собеседника, словно они внезапно возникали в его голове, выпав из давно забытой ячейки памяти. И ещё раз взглянул на нежданного гостя. Затем указал пальцем на себя и изобразил, что собирается заснуть. Заметив одобрительный кивок, расстелил циновку и медленно опустился на жёсткую постель, затем щёлкнул выключателем.

Спать….

Спустя час старик Готано всё ещё думал. И каждая новая мысль укрепляла его уверенность в правильности поступка, который он собирался совершить, касаясь пальцами стального лезвия тэнто, который всегда держал под рисовым матрацем. Он думал. И все его мысли были жутко красного цвета.