Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 22

– Кэти, Молли, у меня для вас замечательная новость, – объявила Джоан, лишь только они вышли на улицу.

– Ой, какая? Что за новость? – спросили сестры и состроили любопытные мордочки.

– Сегодня пойдем кататься верхом!

– Здорово! Наконец-то! – Девочки запрыгали вокруг гувернантки и затараторили наперебой: – А когда пойдем? А переодеваться нужно? Ой, бежим скорее на конюшню!

– Не побежим, а пойдем… – начала было Джоан, но самой не терпелось, и она оставила попытки удержать в рамках их и свой энтузиазм. – Кто знает, где находится конюшня?

– Не знаем. Забыли. Мы всего один раз там были и то давно.

– Ничего. Мне сказали, здесь недалеко. Пойдем по тропинке. Если заблудимся, спросим у кого-нибудь.

– Ой, хоть бы мы заблудились… – пожелала Кэти, которая обожала авантюры.

Пока шли, сестры занимались любимым делом – болтали. Джоан в болтовне не участвовала, иногда вставляла слово или односложно отвечала на вопрос. Она отвлеклась. Пробуждалось ощущение, будто она шла на важную встречу и не знала, чем она окончится – большой радостью или большим разочарованием. Последний раз она каталась на лошади с дядей Виктором, это было четыре года назад, но казалось – четыре столетия назад, столько всего произошло в ее жизни, хорошего и плохого. Плохого больше.

Она мечтала покататься верхом и одновременно боялась, что вид лошадей, запахи, звуки напомнят о том, чего больше нет – защиты и любви дяди, уведут ее дальше назад, в то время, которое она вспоминала как лучшее в жизни.

Человек прорастает из детства, как дерево прорастает из семечка, и все, что в детстве происходило, питает его всю последующую жизнь. Лучшее время Джоан прошло у крестной Морин – дом-развалюха был ее дворцом, а муравьи и божьи коровки были ее компанией. Потом она часто вспоминала их, но воспоминать о хорошем приятно когде тебе хорошо, иначе это приносит слишком много боли. Джоан надоело себя мучить, и она убрала воспоминания подальше в память, как убирают дорогую, но бесполезную вещь в сундук.

Теперь она шла на встречу с детством и не знала – обрадуется ли оно ей, обрадуется ли она. Она не знала, что победит – печальное или светлое, эта неопределенность ее тревожила.

Вскоре открылась широкая площадка с каменными постройками вокруг. Они ничем не напоминали небольшую конюшню дяди, укромно располагавшуюся за домом. Запахи были похожи, но все-таки другие – здесь было просторно, и в воздухе летало больше травяных ароматов, чем типично конюшенных. Работали люди, в их разговоры вплетались голоса животных, и казалось – они все переговариваоись между собой.

Тревога улеглась. Джоан потихоньку улыбнулась – победило светлое.

Едва три юных леди показались на площадке, к ним поспешил молодой конюх Робин, на ходу вытирая руки чистой тряпкой.

Он поздоровался и сказал:

– Хозяин предупредил, что вы придете. Я подготовил ваших лошадок – почистил, покормил. Пойдемте знакомиться. Уже придумали для них имена?

– Я придумала, – сказала Молли. – Моего пони назову Вики. Это сокращенно. Полное имя зависит от того, кто он: мальчик или девочка. Виктор или Виктория.

– Они обе девочки. Так что Вики подойдет. А вы, мисс? – обратился Робин к старшей девочке.

– Я еще не знаю. Хочу сначала увидеть. Какого они цвета?

– Одна пегая, другая в яблоках…

– Как это – «в яблоках»? – вопросила Молли. – В нее что, яблоками кидались, и они прилипли?

Компания рассмеялась. Конюх Робин громче всех.

– Ха-ха-ха! Веселая вы, мисс. Нет, в лошадь, конечно, никто ничем не кидал. Выражение «в яблоках» означает, что в окрасе присутствуют небольшие, круглые пятна размером с яблоко.

– Понятно. Лошадь раскрашена не однотонно, а пятнисто.

– Точно.

– А другая, вы сказали «пегая».

– Она тоже в пятнах, но неправильной формы.

– Хочу ту, что в «неправильной форме»! – крикнула Молли, торопясь заявить права.

– А мне все равно, – сказала Кэти мудрым тоном. Спорить из-за того, что еще не видели, глупо.

Робин провел их в стойло, где за низким барьером стояли две маленькие, словно игрушечные, лошадки. При появлении незнакомых людей они насторожились и замерли, нервно шевеля ушами. У той, что «в яблоках», были серые пятна, белый хвост и белая грива. У другой белые ноги и грудь, остальное в коричневых разводах. Природа проявила в их раскраске большую фантазию. Кэти и Молли уставились на пони, а пони на них. Дети и лошади рассматривали друг друга с любопытством – ни те, ни другие не видели миниатюрных копий взрослых экземпляров.

– Ну, кто какую выбирает? – Робин вопросительно посмотрел на девочек.

– Ой, не знаю, – со вздохом сказала Кэти. – Мне обе нравятся.

– Мне тоже, – поддержала сестра, проявляя редкое согласие.

– Тогда пусть они выбирают. Но сначала вам надо с ними подружиться.

– Как же мы подружимся? Мы же не можем сказать им «давай дружить». А они не могут подать нам руку, – сказала Кэти. Кажется, она умнее не только сестры, но и взрослого мужчины.

– Зато вы можете дать им что-нибудь вкусное. У меня припасена морковка на тот случай.

Робин достал из ящика длинную, узкую морковку, разломил на куски, подал девочкам и объяснил:

– Все, чем кормите лошадей, подавайте на раскрытой ладони.

Молли осторожничала и, зажав морковный кусок в кулаке, прижимала его к груди. Она к месту вспомнила, что младшая, потому имеет право трусить и подглядывать за сестрой. Кэти тоже трусила, но как старшая, которая должна показывать пример малышам, переборола страх и смело протянула руку к пони. Подошла та, что с белой гривой и «в яблоках». Только она коснулась губами руки, девочка ее отдернула. Лошадь шарахнулась назад.

– Никогда не делайте резких движений, тем более перед ее носом, – сказал Робин. – Она вас больше боится, чем вы ее. Будьте спокойной и ласковой. И животное отвечают вам тем же.

Кэти послушалась и сделала в точности, как советовал конюх – держала руку спокойно все то время, пока лошадка подбирала морковку и хрустела ею, пережевывая.

У нее получилось, и обуял восторг – хотелось прыгать и кричать, но она сдерживалась и выражала восторг шепотом:

– Ой, здорово! Какой у нее язык шершавый. И теплый. И мокрый… – Когда большие ожидания сбываются, мы любим того, кто в этом «виноват». Кэти нетерпеливо перебирала ногами и спрашивала: – Можно ее погладить? И обнять? И поцеловать?

– Подождите, пока она закончит есть. Гладить можно сверху по носу или по гриве, старайтесь не попадать ей рукой в рот. А целовать будете потом, когда она совсем к вам привыкнет.

Лошадка кончила жевать, посмотрела вопросительно, подошла ближе, потянулась мордой к девочке. Кэти осмелилась погладить ее по носу, потом по гриве, потом обняла и прижалась щекой к щеке.

– И нечего бояться, – приговаривала она, поглаживая пони. – Она же умная. Зачем ей кусать хозяйку? Правда, Белоснежка? Ой, само собой имя придумалось.

– Слишком длинно, – высказалась Молли. Недовольство ее объяснялось завистью – сестра уже подружилась со своей пони, а она еще нет. – Клички должны быть короткими. Ты сама говорила. Чтобы легче подзывать. Правда, мисс Джоан?

– Э-э-э, вероятно, ты права, – сказала Джоан. – Но мы что-нибудь придумаем…

Она стояла поодаль и не вмешивалась в процесс обучения. Он совпадал с тем, что когда-то прошла она. Джоан смотрела на Кэти и вспоминала: точно так она боялась в первый раз протянуть руку к лошади, точно так прижималась потом к теплой, подрагивающей щеке. Она, как бы, смотрела на себя со стороны, и страстное желание вернуться в то беззаботное время поднималось в ней.

Вернуться невозможно, значит – ни к чему! Джоан тряхнула головой, возвращаясь в настоящее.

– Короткое имя от Белоснежка будет Белка. Так ее и подзывай.

– Хорошо, – не слишком охотно согласилась Кэти. – Но иногда все равно буду звать ее Белоснежкой. Ласково и красиво…

Младшая повторила пример старшей сестры и подружилась с другой пони, и вскоре компания отправилась на площадку позади конюшен, огороженную забором из лежачих досок. Пока Джоан знакомилась с Мечтой, Кэти и Молли учились ездить верхом.

Если смотреть со стороны на всадников, кажется – нет ничего проще. Только не для новичков. Сидеть в седле – совсем не то, что сидеть в кресле. Сестры злились и надували губы. Почему они думали, что верховая езда – приятнейшее занятие? Наоборот! Ноги неприлично расставлены, спина гнется, и все время хочется завалиться впред. Не удовольствие, а сплошная тряска и неудобство.

Грандиозные ожидания грозили грандиозно рухнуть. Джоан не должна допустить. Если девочек сейчас не вынуть из седла, они больше никогда в него не сядут. Она предложила им закончить езду и просто погулять с пони. Робин принес лошадиные щетки и гребешки.

Дети не любят печалиться о прошлом, пусть оно и произошло всего пару минут назад. Вот уже Кэти рвет траву, растущую у забора, и предлагает Белоснежке, Молли же гребешком чешет гриву Виктории. Обе хозяйки разговаривают с лошадками, как с подружками. Мир в детских душах восстановлен, радость правит бал.

Радость правила бал и в душе Джоан. От предвкушения. Сейчас она вознесется в седло и помчится. И взлетит. В полете – абсолютная свобода, ее нет на земле.

Сдерживая нетерпеливые искорки в глазах, Джоан спросила у Робина:

– Хотелось бы проехаться не по площадке, а уехать на дальние луга, вы не против? Присмотрите за детьми?

– Конечно, мисс, не беспокойтесь. Вы уже подружились с Мечтой?

– Да. У нас получилось само собой. Наверное, я ей понравилась.

«Не ей одной», – мелькнуло у Робина. Ее искорки обжигали его. Он робел и не знал – как себя вести. Это не девушка, а леди. С ними обращаются по-другому, чем с обычными.

– Давайте я вас подсажу, – предложил он и тут же смутился – вдруг сказал нечто неприличное? Попадет от хозяина…

Предложение смутило и Джоан – дать до себя дотронуться чужому человеку, молодому мужчине… Но на Мечте женское седло, Джоан никогда в нем не сидела и одна вряд ли поднимется. У Робина прямой, честный взгляд, такой же бесхитростный, как у лошади, за которой он ходит.

Он заметит ее стоптанные сапожки, неудобно…

Отказаться?

Нет! Неважно все. Она слишком долго ждала этого момента.

– Да. Спасибо, – уверенным голосом сказала Джоан и положила руки Робину на плечи.

Он взял ее за талию и, легко подняв, посадил в седло. Надел стремена на сапожки, прикрыл их подолом платья. Шлепнул Мечту по крупу и побежал раскрывать ворота. Лошадь пошла шагом, как бы разминаясь и привыкая к всаднице, потом, повинуясь ее командам, перешла на галоп и понеслась в далекие, широкие луга.

К женскому седлу Джоан приспособилась быстрее, чем ожидала. Она попала в ритм и стала с Мечтой единым целым.

Что за удовольствие спокойно ехать на лошади? На ней надо мчаться. Джоан и раньше пускалась галопом, лишь только садилась в седло. И теперь. Она подставила лицо вольному ветру, и они помчались наперегонки.

Ветер – лучший друг. Он выдувал то тяжелое, что накопилось у нее внутри: одиночество, нелюбовь, отсутствие родителей, зло, с которым пришлось столкнуться. Легкое выветривается легко, тяжелое выливается со слезами. Джоан их не ожидала, она не собиралась плакать. Слезы лились сами по себе.

Они очистили, облегчили.

Ничто больше не тянуло к земле, и она взлетела.

Полет – волшебное состояние. Абсолютная свобода. Ее недоставало в той жизни, которую она оставила за спиной. Она забыла все: плохое и хорошее, прошлое и будущее. Важен был сей момент, и пусть бы он длился вечно…

Она не сразу заметила низкую каменную стену и поле, которое нельзя топтать. Дернула поводья, останавливая лошадь.

Резко возвращаться из волшебства в обыденность нельзя – это как упасть с высоты и удариться оземь. Джоан отрешилась от земных забот и не желала снова взваливать на их плечи. Закончился полет – закончилось счастье. Она заплакала навзрыд и закрылась руками, хотя никто ее не видел. Кроме друга-ветра. Он утешал ее ласковыми прикосновениями.

Почему на земле нельзя без забот?

Вот уже зашевелились приземленные мысли: долго отсутствовать ей нельзя, плакать тоже – увидят, подумают…

Она вытерла лицо ладонями и повернула назад. Возвращалась медленным шагом и вспоминала только что пережитые мгновения. Она мечтала пережить их еще раз и еще. Джоан никогда ими не пресытится. Теперь она раба свободы, как пьяница – раб вина.

Конюх Робин открыл ворота и помог выбраться из седла.

– Спасибо, – сказала Джоан и имела ввиду большее, чем он понял.

– Не стоит благодарности. Вы легкая.

«И красивая, – добавил про себя. – Почаще бы вы приходили кататься. Был бы праздник».

Когда она уходила, он долго смотрел вслед, потом отправился расседлывать, чистить и поить Мечту. Он делал привычные дела, а сердце пело. Робину было восемнадцать лет, и он ни разу не брал девушку за талию, не говоря про леди.