Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 40

Крупные части костюма лежали на кровати: черная атласная курточка, платье с белым лифом и воротничком стойкой, шляпка, перчатки, миниатюрный хлыст. В коробке на полу лежали мелочи: пуговицы, брошки, банты – Джоан открыла и закрыла, разбираться в них потребовалось бы полдня. Она посчитала не удобным надевать полный костюм – слишком наряден для обычной прогулки, надела курточку поверх серого платья и перчатки, чтобы не повредить поводьями пальцы.

По дороге она то ли шла, то ли летела. Легко и спокойно было на душе, хотелось петь так же беззаботно, как птичка, которая, перелетая с ветки на ветку, следовала за ней.

У конюшен кипела работа, которая ладится, когда молодые, здоровые люди с удовольствием делают свое дело и хорошо в нем разбираются. При появлении девушки движение там разом замерло и даже звуки, вроде, застыли в воздухе. Но уже через мгновение поднятые взгляды опустились, повернутые головы вернулись на места. Лошади продолжили ржать, молотки стучать, конюхи переговариваться.

Подбежал Робин и сказал, что хозяин просил Джоан подождать: он присутствовал при родах берберской кобылицы Фортуны, жеребенка от которой давно ждал, и следил, чтобы роды прошли нормально.

– Постойте здесь, я пойду оседлаю Мечту, – сказал Робин.

Вскоре он подвел лошадь к хозяйке. Тут уже мужчины, которых почему-то оказалось в два раза больше, чем несколько минут назад, прекратили работать и уставились на двух красавиц, стоявших рядом – зрелище, которое им нечасто доводилось видеть. Многие позавидовали Робину, запросто болтавшему с девушкой. Кто-то из конюхов сказал шутку, на нее никто не засмеялся – когда пытаешься высмеять истинно прекрасное, сам выглядишь дураком.

Эдвард задерживался. Джоан не терпелось прокатиться, и она попросила Робина помочь взобраться в седло.

Тут уж ему позавидовали все, кто имел глаза, в том числе лохматый пес Дюк, внешность которого совершенно не подходила к благородной кличке – он был низкорослый, пыльный и не чесаный с самого рождения. Он жил при конюшне и считал своим долгом не пропускать ни одного значимого события. Он подбежал поближе и уставил выпуклые глаза – как воплощение всеобщего любопытства.

В тот момент Стив выводил хозяйского Миража. Конь находился не в духе и, как избалованная монаршая особа, всячески это показывал. Он тряс головой, вырывал удила, фыркал и бил копытами. Они вышли из конюшни в тот момент, когда Робин протянул руки к Джоан, чтобы взять ее за талию и подсадить в седло. Мираж с возмущениме заржал, Стив бросил поводья, подбежал к Робину, оттолкнул со словами:

– Я здесь старший и я решаю, кто подсаживает даму. – Он повернулся к Джоан, она отшатнулась, будто сам воздух вокруг Стива представлял для нее угрозу. – Идите сюда, мисс. – Он протянул руку, улыбаясь, предвкушая триумф: он покажет конюхам, кто здесь хозяин после графа, и покажет Джоан, что не отстанет, пока не добьется своего. – Идите, не бойтесь.

Она боялась так, что перестала слышать все остальное, кроме его голоса. Если бы Стив говорил беззвучно, она бы разобрала слова по шевелению губ, и не стоило бы напрягаться – все, что из него выходило, внушало ей отвращение. Джоан попятилась, намереваясь укрыться за Мечтой.

Робин встал у Стива на пути. Он был примерно той же комплекции, чуть ниже ростом. Он вознамерился защитить свою честь после публичного унижения, а также честь Джоан, которая явно не горела желанием воспользоваться услугами наглеца.

– Ты мне не начальник, – сказал Робин. – Уходи. Разве не видишь, девушка не хочет принимать твою помощь.

– А кто ее будет спрашивать! – крикнул Стив и без предупреждения ударил.

Робин ответил.

Завязалась драка, в которой старший конюх бил младшего с наслаждением и сатанинским выражением лица. Он наносил удары, которые предназначались не причинить боль, но убить.

На происходящее Джоан смотрела сквозь пелену полнейшего непонимания и ужаса. В голове не укладывалось – зачем Стив надумал совершить святотатство и испортить грязной дракой тихий, светлый день? Он ненормальный. Не человек. И не зверь – те убивают по необходимости, и только люди бывают бессмысленно жестоки. Он разрушитель. Служитель ада. Воплощение всех злодейств мира. Он убил добро дня и ту птичку, которая только что беззаботно пела. Он осквернил землю человеческой кровью. Он показал – как неразумны люди, и Джоан стало стыдно за него перед животными, которые стояли и смотрели.

Робин упал с глухим шмяком, Мечта шарахнулась в сторону. Джоан бросилась на Стива, получила от него удар наотмашь, отлетела к колодцу, ударилась головой. Боль обожгла. Но сильнее боли жгло ее ощущение несправедливости и желание остановить убийцу. Кое-как Джоан поднялась.

– Сейчас же прекрати! – крикнула она Стиву.

Бесполезно – он вошел в раж и не слушал. Не слышал. Наслаждался.

Она крикнула конюхам, которые стояли и наблюдали с безопасного расстояния:

– Помогите кто-нибудь! Прекратите это!

На помощь никто не поспешил – не хотели связываться со Стивом, чтобя не оказаться на месте Робина в следующий раз. Он им не брат и вообще не родственник, за чужих заступаться себе дороже. Как подрались, так и помирятся. Еще неизвестно, кто виноват. Может, Робин сам напросился…

Крики Джоан гулко разносились по территории и достигли Эдварда. Он выскочил и увидел – не драку, но избиение, переходящее в убийство. Стив наносил удары ногами и кулаками не кое-как и куда придется, но точно, расчетливо, даже театрально, будто красовался перед зрителями. Джоан заливалась слезами и, протягивая руки к Стиву, говорила едва слышным голосом:

– Остановись. Довольно крови. Сейчас же прекрати.

Он обращал на ее призывы внимания не больше, чем на комариный писк. Он вообще ни на что не обращал внимания, кроме жертвы. Он не заметил, откуда получил удар, от которого попятился. Удивление мелькнуло на лице, и тут же вернулась злость. Двойная – на Робина, что еще шевелился, и на обидчика, что отвлек. Едва он собрался наказать последнего, как получил второй удар, от которого посыпались зубы, и помутилось в голове.

Жажда мести застилала глаза, он не узнал хозяина и двинулся на него, сжимая кулаки. Конюхи подумали: он что совсем с ума сошел? Выступать против графа – верх непочтительности, безрассудства и вообще игра с жизнью. Он умеет укрощать не только лошадей, любого грубияна поставит на место.

– Что, хочешь и со мной помахаться? – спросил с насмешкой Эдвард.

Стив что-то угрожающее промычал и получил за это под челюсть, от чего голова дернулась назад. Пока он возвращал ее на место, Эдвард окинул взглядом Джоан. У нее кровь, слезы и порванная курточка амазонки. Подонок посмел ее обидеть, за это жестоко поплатится.

– Проси прощения у девушки, – сказал Эдвард тоном, который говорил лучше слов.

Стив опять промычал что-то, теперь не угрожающее, но неуважительное, и опять напрасно.

– Не хочешь по-хорошему, получится по-плохому.

Почти не замахиваясь, Эдвард двинул ему под дых, Стив схватился за живот и согнулся в три погибели, будто поклонился Джоан.

– Вот так лучше. Теперь проси прощения у Робина.

Язык не ворочался, дыхание остановилось, Стив мотал головой и топтался на одном месте. Он выигрывал время: придет в себя, отомстит всем – и хозяину, и девчонке. А Робина прикончит.

Времени опомниться Эдвард ему не дал – как только тот стал выпрямляться, погнал его кулаками к стене. Там драчун, в конце концов, лег без сил, раскинув руки и распахнув окровавленный рот. Эдвард пнул его ногу, Стив не отозвался. В ближайшие минуты он вреда никому не причинит.

Эдвард снял окровавленные перчатки, бросил на землю.

– Немедленно отвезите Робина в больницу, а Дэвиса чтобы я больше здесь не видел, – сказал он конюхам и поспешил к Джоан.

Она представляла жалкое зрелище: на бледных щеках потеки крови, руки судорожно прижаты к груди, губы шевелятся, как у человека, близкого к помешательству. Если ее сейчас же не привести в чувство, состояние усугубится. Эдвард сказал:

– Простите, что вам пришлось стать свидетельницей столь жестокого зрелища. Оно не для девушек, но иначе его было не остановить.

Джоан не ответила, не пошевелилась. В августовской жаре она дрожала, будто очутилась на декабрьском морозе. Эдвард легонько тряхнул ее за плечи – она не отозвалась. Притянул к себе, слегка прижал, чтобы унять дрожь. Положил ее голову себе на плечо, получилось с трудом – шея одеревенела. Он обнял Джоан, согревая теплыми руками. Провел пальцами по волосам, наклонился, шепнул на ухо:

– Успокойтесь, дитя мое. Самое ужасное закончилось. Не переживайте, все остались живы. Робин выздоровеет. А драчуна я хорошенько проучил, мы его больше не увидим.

Джоан приподняла голову и, как маленькая девочка, которая жалуется, когда ее обидели, проговорила:

– Он еще три дня назад нападал на меня. Мы гуляли с девочками в парке. Вас в усадьбе не было. Если бы не садовник Эверт… – она всхлипнула и уткнулась носом в его плечо.

– О. Я не знал. Значит, это не первый раз? Прикажу его связать и вызвать полицию. Теперь забудьте о нем. Вы согрелись?

Джоан молча кивнула. Судя по всему она не собиралась освобождаться от объятий Эдварда – в них ей так же тепло и надежно, как белочке тепло и надежно в дупле. Она не испытывала ни малейшего беспокойства за репутацию – в экстремальных ситуациях на первый план выходит жизненная необходимость. Ощущать безопасность было необходимо, а не то, что подумают чужие люди.

Люди не обращали внимания на графа с гувернанткой. Одни хлопотали возле Робина, другие готовили повозку, третьи ловили разбежавшихся лошадей и разводили по стойлам. Жизнь возвращалась в русло, которое резко изменилось полчаса назад.

Милая головка доверчиво лежала на плече Эдварда, и большего счастья он в тот момент не желал. Он поцеловал волосы Джоан, вдохнул их цветочный запах. Он согласился бы стоять так и дальше, прижимая девушку к груди, наслаждаясь ее ароматом, поцелуями осушая слезы…

Фантазия – такая вещь, которой достаточно намека или маленького толчка, чтобы заставить ее мчаться во весь опор. Эдварду вспомнилось, как сегодня утром они точно так же стояли в коридоре, прижавшись друг к другу, и не желали расходиться. Волнение от недавней драки сменилось волнением от присутствия девушки…

Нет! Обуздать фантазию, сейчас для нее не место и не время.

– Пойдемте отсюда, вам следует отдохнуть, умыться, переодеться. Обопритесь на меня.

С одинаковым нежеланием Эдвард и Джоан отлепились друг от друга и под ручку отправились к дому.

На подходе их заметил дворецкий Бен. Он позвал Дафну, которая позаботилась о Джоан. Позаботилась по-честному, а не перепоручила служанке – помогла умыться, раздеться, лечь в постель, принесла горячего чаю с медом и лимоном и целый день потом заходила проведать.

Экономка оказалась полной противоположностью самой себе, той, которая впервые встретила Джоан в Милтонхолле. Остались не известными мотивы ее доброты, забота ее была очень к месту. Джоан приняла ее за искреннюю. Так легче. Надоело везде и всюду выискивать подвох. Надоело быть несправедливой к окружающим. Хозяин тоже оказался не тем, кем она его представляла. Обижала его недоверием, подозрениями, а он ей жизнь спас, так размышляла Джоан, лежа в кровати.

Бен собирался с неменьшим усердием позаботиться о хозяине, но тот в заботе не нуждался. Едва утолив голод и жажду, он отправился к лестнице, намереваясь проведать Джоан, когда явился посыльный с известием – Стив сбежал. Эдвард сказал дворецкому:

– Слушайте внимательно, Бенджамин. Дэвис опасен. Примите самые строгие меры безопасности. Проверьте все двери в доме. Следите за персоналом. Входную дверь держите на замке. Если мисс Джоан выйдет с детьми на улицу, сопровождайте их неотступно. Если увидите Стива, немедленно сообщите мне.

– Хорошо, сэр.

Эдвард ушел и весь остальной день занимался делами – следил за отправкой Робина в больницу, организовывал ночное дежурство на конюшнях, ездил в Беверли к инспектору полиции Мосу.

Поздно вечером, вернее уже ночью он вернулся домой, с аппетитом поужинал и приказал приготовить ванну. Он сидел в горячей воде, вдыхал розовые ароматы, которые Дафна добавляла в воду, и ощущал, как усталось вытекала из него. Вместо нее в тело вливалась лень, которая сейчас была самым желанным гостем.

Мышцы отдыхали, мысли нет.

Сумасшедший день, странный и, несмотря на все плохое, в нем произошедшее, очень удачный. Даже счастливый, если отбросить драку и кровь. Два раза счастливый: утром в коридоре и в полдень, когда они с Джоан стояли рядом и фактически обнимались, но выглядело это – в коридоре невинно, на конюшне естественно. Он защитил девушку, и она спряталась в его руках – трепетная, испуганная, как ласточка, которую преследовал коршун.

Так вот в чем секрет: путь к сердцу женщины лежит через спасение ее от негодяя. Банальный сюжет, описан во всех любовных романах. Но все еще действует. И будет действовать… до тех пор, пока женщины не научатся защищать сами себя.

Что же тогда делать мужчинам?

Нет, пусть все остается на своих местах и ничего не меняется. Женщинам – слабость, мужчинам – сила. Невозможно представить Джоан раздающей тумаки. И ни к чему. У нее для этого есть Эдвард. Он будет драться за нее, не отступит ни перед великаном, ни перед оборотнем – за то доверие, которое она ему оказала. Она многое позволила сегодня и позволила бы больше, если бы они вместе уехали в поля. Помешал случай на конюшне.

Что же там на самом деле произошло? Из-за чего Стив напал на Робина? Из-за девушки или по другой причине?

«Другая… Вряд ли. Скорее всего, при виде моей гувернантки взыграл в нем жеребец. Ничего удивительного. Кто бы устоял… И дело не в одной лишь милой внешности. Есть женщины, красота которых восхищает – и только. У Джоан это не красота, но колдовство. Ему невозможно противостоять. Как не сумел великий Мерлин противостоять чарам Девы Озера, хотя знал, что она его погубит.

У Джоан тот же самый дар – сводить мужчин с ума, заставлять делать дерзкие вещи. Нет, ее дар сильнее, потому что влюбляет она в себя, не имея тайного умысла и не прикладывая усилий. Она не флиртует и не строит глазки. Не улыбается загадочно, не говорит двусмысленностей. Наоборот, держится строго, как новопосвященная монашка. Сохранить репутацию – ее заповедь. Быть незаметной ее цель. Но все же… При строгости и простоте она манит к себе неудержимо. Непреодолимо. Необъяснимо. На грани здравого смысла и волшебства.

В холодности ее секрет? Доступное не привлекает. Недостижимое заманчиво. Каждый мужчина желает ее заполучить. От конюха до графа. Граф пока один, но это потому, что другие ее не видели. Когда увидят, присоединятся к толпе обожателей. Но к тому времени она потеряет свободу выбора, уж я позабочусь. Хотя легко не придется. За несколько месяцев, что я знаю Джоан, пришлось уже два раза отбивать ее от назойливых поклонников. Что же мне – драться за нее до тех пор, пока не постареет, не перестанет быть болезненно привлекательной?

Долго ли ждать? Некоторые женщины до сорока лет сохраняют внешность двадцатилетних, а то и дольше. И хорошо! Надеюсь красота моей невесты быстро не померкнет. Но и себя не стоит запускать. Быть мужем красивой женщины – почетная должность, и она не для слабаков. Надо быть выносливым рысаком, чтобы каждый раз выигрывать дистанцию и завоевывать жену как приз. Иначе обгонят, отодвинут, отберут.

Не здесь, конечно, здесь у меня конкурентов нет, но в Лондоне, куда мы переедем, когда поженимся. Там не знают ее истории и примут как равную. Да, хватит Джоан прозябать в глуши. Хочу показать ей то, чего она никогда не видела. Страну, Европу, мир. Будем ходить в театры, музеи, на выставки, ну и на балы иногда. Девушки любят потанцевать…

А в Милтонхолл будем приезжать на лето отдыхать от развлечений. И поселимся опять, когда появятся маленькие Торнтоны. Дети должны проводить первые годы жизни на здоровом деревенском воздухе. В Германии учиться дисциплине. Взрослеть в Италии, впитывая сказочную красоту картинных и реальных пейзажей, созерцая великолепие дворцов и садов. Получать образование в Сорбонне. Только потом, постигнув вечные истины и окрепнув характером, возвращаться в Лондон. Да, там царство порока и интриг, но там же кладезь неисчерпаемых возможностей. И каждый находит то, что ищет».

Порой кажется – то, что мы подумали, уже произошло. Эдвард кивнул сам себе, будто все было решено: Джоан уже согласилась стать графиней Торнтон, осталось сыграть свадьбу и готовиться к большому переселению. В предчувствии приятных хлопот Эдвард улыбнулся и тут же улыбку погасил. Не стоит торопиться и бежать впереди лошади. Вышеподуманное – всего лишь план, но в одиночку его не осуществить. Требуется согласие второго главного действующего лица.

И он его получит! Прямо сейчас. Нет, не сейчас. Поздно… То есть рано – начинать с предложения руки, сердца и титула. Надо девушку подготовить. Когда? Завтра?

Ох, не терпится…

Попробовать сию минуту?

Нет, надо успокоиться, остыть. Время заполночь, она спит.

Эдвард с головой окунулся в воду. Всплыл. Выбрался, растер распаренное тело, походил голышом по комнате. Тело остыло, мысли нет. Он оделся так, будто собрался в гости, лишь вместо сюртука надел расшитый драконами атласный халат. Сел в кресло подумать. Не сиделось и не думалось. Он вскочил, опять прошелся. Позвонил дворецкому.

– Не знаете, гувернантка спит?

– Точно знаю, что нет, сэр. Дафна приносила ей недавно чай. Сказала – мисс Джоан чувствует себя хорошо. Читает книгу.

«Пойду навещу больную, – решил Эдвард. – Ей сегодня прилично досталось. Бедная девочка. Сумела ли оправиться? Естественное любопытство, хоть и в поздний час».

Дверь в ее спальню стояла приоткрытой. Эдвард постучал и, получив разрешение, вошел. Джоан лежала в постели – целомудренная, как ребенок. Ни одного кусочка голого тела не выставлено напоказ. То, что не прикрыто одеялом, прикрыто полотняной ночной рубашкой, воротничок завязан под горлом, рукава доходят до кистей. Рубашка наверняка достаточно длиная, так что если бы Эдвард откинул одеяло, не увидел бы ничего непозволительного. Она целомудренна даже наедине с собой. Джоан сильна ею. Чтобы ее нарушить, надо быть последним подлецом.

Он ожидал обнаружить бледность щек, дрожь пальцев и бессознательный взгляд – светская барышня имела бы все причины разыграть роль полумертвой. Только не Джоан. Девушки ее положения не могут позволить себе быть избалованными и падать в обморок даже по причине.

У нее были розовые щеки и вполне ясные глаза, правда, чуть припухшие. При виде Эдварда она слабо улыбнулась и отложила книгу. Он заметил на обложке золотой меч экскалибур. Хорошая тема для начала разговора, чтобы не начинать с неприятностей.

Эдвард присел на край постели, взял руку Джоан – теперь он имел на это право. Пальцы холодные, но не ледяные и не дрожат.

– Читаете легенды про короля Артура? – сказал он, кивнув на книгу.

– Обожаю их.

– И конечно влюблены в одного из рыцарей?

– Конечно.

– Позвольте угадать. В Ланселота?

– В Ланселота я была влюблена в школе. Теперь в Тристана.

– За что же вы разлюбили достойного рыцаря, первого помощника короля Артура?

– За то, что он его предал и прелюбодействовал с его женой. Но и ей изменял. Ненавижу непостоянство и подлость.

– А Тристана за что полюбили?

– Именно за то, чего не было у Ланселота, и больше всего за преданность.

Эдвард хотел спросить «похож я на Тристана?», но сдержался. Джоан, вроде, догадалась, ее пальцы в его руке едва заметно дрогнули, она опустила глаза.

Надо что-то сказать, нейтральное. И не переходить на слишком личное, иначе нарушится то хрупкое доверие, которое между ними образовалось. И постараться никогда его не нарушать, иначе она разлюбит его, как Ланселота.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Эдвард и возблагодарил себя за находчивость. «Как вы себя чувствуете?» – золотой вопрос, помогает в любой ситуации.

– Хорошо. Миссис Клинтон помогает мне. Приносит еду и питье. Я действительно чувствую себя лучше. Спасибо, что пришли меня проведать. И что спасли сегодня от Стива. – Голос стал тише и беспокойнее. – Это монстр. Я испугалась, что он и вас покалечит…

– Ну, что вы. Со мной не так легко справиться. Я служил в Индии, в действующих войсках. В разных переделках пришлось участвовать, в том числе в рукопашных боях. Герои, подобные Стиву, мне не страшны. Как я понимаю, он несколько дней назад тоже нечто подобное совершил?

– Да. Напал на меня… – И Джоан рассказала о происшествии в парке. – Садовник Эверт появился вовремя. С дубиной. До драки не дошло. Конюх с проклятиями и угрозами удалился восвояси.

– Почему вы мне сразу не сообщили?

Джоан секунду помолчала. Если бы они разговаривали днем, при ярком свете, она ни за что не решилась бы сказать. Признания делаются легче при слабом свете свечи.

– Не хотела скандала. Думала, не стоит поднимать шум из-за одного раза. Да и садовник сказал: «Стив получил отпор, больше не сунется». Я поверила. Хотела поверить.

Джоан выдернула руку из рук Эдварда и принялась теребить собственные пальцы, будто пересчитывала. Когда она опять заговорила, голос был еле слышен и тороплив.

– Мне все это ужасно неприятно, сэр. Не знаю, почему со мной всегда что-то плохое происходит. Стараюсь держаться подальше от мужчин. Не разговариваю с ними, чтобы не дать повода к грубости или пошлости. Дорожу репутацией и не позволю в ней усомниться. А Стив… Он тогда, в лесу, пригрозил, что расскажет, будто я назначила ему свидание. Это ложь. Но я боялась… Боялась, что меня обвинят в недостойном поведении. Слухи дойдут до вас. Отстраните меня от воспитания Кэти и Молли. А я не заслужила… Стараюсь изо всех сил. Я же просила вас отправить нас обратно в Доунхилл. Там, по крайней мере, спокойнее. Нет молодых мужчин…

Судорожный всхлип прервал речь Джоан, она прижала ладонь ко рту, чтобы не разрыдаться вслух. Слезы хлынули молчаливым потоком. Останавливать их было бесполезно и ни к чему. Они явились в подходящий момент. Они выплескивали давние обид и недавние страхи. Джоан ощущала освобождение и в то же время ужасную неловкость перед гостем.

Молча плакать умеют только сильные личности. Равнодушно смотреть, как другие плачут, умеют только негодяи. Кто сочувствует твоим слезам становится близким человеком, тот кого они не трогают – врагом.

Эдварду стало жалко девушку, жалко ее чистых, безвинных слез. Он поискал глазами салфетку или полотенце. На столике рядом с кроватью нашел белую тряпицу, потянулся взять, взгляд скользнул по какой-то непонятной вещи, похожей на… причудливой формы вазу… нет, на кривую тарелку с отростками… нет, в общем, непонятно на что, светящееся изнутри перламутром. Для разглядывания момент неподходящий, Эдвард отвел глаза и тут же про вещь забыл. Протянул салфетку девушке.

– Успокойтесь, Джоан, – произнес он, с тайным удовольствием пропуская холодное словечко «мисс». – Я ни в чем не собирался вас обвинять. Никогда не сомневался в ваших моральных качествах. Высоко их ценю. И восхищаюсь. Простите, если был слишком строг. Забудьте о том. Я на вашей стороне и никогда не поверю человеку, который захочет вас очернить. Такая гувернантка, как вы – большая удача для… – Эдвард хотел сказать «для меня», но остерегся и сказал: – для Кэти и Молли. Самоотдача, с которой вы их воспитываете, достойна самой высокой похвалы…

Лесть делает чудеса, а если она еще и правдива, то становится лекарством. Мягкий голос и сладкие слова Эдварда, который между делом снова нашел руку Джоан и легонько ее поглаживал, подействовали чудесным образом. Девушка забыла о слезах и слушала со слегка удивленным, слегка недоверчивым выражением, уголки губ дрогнули и поползли в стороны.

– Значит, вы мне доверяете?

– Абсолютно.

– Боже мой, а я думала, прогоните меня. Ой, опять хочу заплакать! Теперь от радости. – Джоан закрылась салфеткой. – Пожалуйста, не смотрите на меня. Я ужасно выгляжу.

«Ты выглядишь прекрасно в любое мгновение, – возразил ей Эдвард про себя. – Когда улыбаешься и когда плачешь. Когда дрожишь от страха или бродишь, задумавшись. Ты прекрасна как фея любви, но в мир твой нет доступа простым смертным. Ты живешь на острове, который скрывается за туманом от недостойных глаз. Рано или поздно я найду тебя и увезу с собой, как Тристан увез свою Изольду».

Жаль, тот момент еще не наступил.

– Джоан, уже поздно. Пора вам отдохнуть от дневных перипетий. Что же касается Стива. Я попросил прислать полицейских для охраны усадьбы. Но всего не предусмотришь. Пока он на свободе, будьте осторожны. Посидите с детьми дома. Если же надоест, выходите на поляну. Но дальше ни ногой. Договорились?

– Договорились.

– Вот и хорошо. Теперь отдыхайте. Спокойной ночи.