Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 33

Сквозь сон Эдвард почувствовал, что кто-то голый и гладкий прильнул к нему, положил голову на грудь и поглаживает. Чьи-то волосы упали на руку и щекотали подмышкой. Чьи-то губы шептали на ухо ласковые слова и пытались дотянуться до его губ.

Не просыпаясь и не двигаясь, он смутно сообразил – женщина. Молодая, судя по упругости грудей, которыми она на него легла.

Во сне не бывает ничего не исполнимого, а здравый смысл блуждает в темноте.

«Джоан?»

Не такое уж глупое предположение, других молодых женщин в доме нет.

Наконец-то…

Не открывая глаз, он повернулся к ней, положил руку на голое бедро, притянул к себе. Другой рукой нежно взял ее голову, поцеловал в макушку и вдохнул.

В нос ударил приторный запах ванили. Эдвард узнал его. «Это не Джоан». Он вмиг проснулся, открыл глаза и увидел улыбавшуюся Мойру.

– Наконец-то, мы вместе, мой дорогой, – шептала она странные, непонятно к кому обращенные слова. Эдвард и в мутных утренних мыслях не мог допустить, что именно ему она их посвящала. – И останемся вместе навсегда. Делай со мной, что хочешь. Я подарю тебе сына, будущего наследника.

Она откинула простыню и заскользила рукой вниз по его животу. Он перехватил ее руку и грубо отбросил от себя. Он столкнул нахалку на пол с отвращением, как скользкую гидру.

«Не зря она мне с самого начала не понравилась. Надо было сразу уволить. Она же сумасшедшая. Какова ее цель? Как она оказалась ночью в доме? Кто сообщники?».

Пока она валялась на ковре, он вскочил, надел халат, запахнул, накрепко завязал пояс.

– Как ты сюда попала? – почти крикнул Эдвард и тут же снизил голос, чтобы не разбудить спавших поблизости племянниц. Он стоял и соображал, что делать: позвонить дворецкому, чтобы убрал ее с глаз? Избить ее? Сбросить с лестницы? Нет, прежде – выяснить обстоятельства. Он подошел ближе, ожидая, что Мойра застыдится, поднимется, чем-нибудь прикроется.

Она и не думала подниматься или прикрываться. Она лежала на спине, согнув ноги в коленях – раздвигала их и снова сдвигала, заманивая и соблазняя.

На гидру Эдвард не соблазнится.

– Кто тебе открыл дверь? Дворецкий или экономка?

Мойра улыбнулась. Какое это имеет значение? Он все еще не понимает, зачем она пришла. Надо подсказать. Она распахнула пошире колени, будто настежь открыла дверь, и пригласила в нее войти.

– Не бойся меня, любимый, не отталкивай, – проговорила и протянула к Эдварду руки. – Лучше ложись рядом. Будем, как муж и жена. Займемся любовью. Тебе понравится, обещаю. Я знаю, ты хочешь меня. Я видела.

Он глянул на ее густо поросшую черной шерстью промежность и брезгливо поморщился, будто ожидал, что оттуда выползет волосатый змей. Он не верил тому, что видел. Ситуация настолько абсурдна, что не может быть правдой. Он спит и видит кошмар. Он ходит, как лунатик. Надо проснуться. Пошевелиться. И кошмар исчезнет.

Эдвард закрыл глаза, приложил руки к лицу, потер. Похлопал себя по щекам. Открыл глаза – Мойра не исчезла. Она все так же улыбалась и подставляла ему свою змеиную пещеру.

Он наклонился, схватил ее за руку, резко поднял.

– Отвечай – кто твой сообщник? – прошипел Эдвард. Он взял ее за горло, притянул ближе и оскалил зубы, собираясь укусить.

Мойра поняла его жест по-своему: слова не важны, важны дела, граф притянул ее к себе, значит, хочет поцеловать. Она обвила руками его шею и потянулась губами навстречу его рту.

Он дал ей пощечину и потащил из спальни вниз туда, где проживали дворецкий и экономка – выяснить, не состоят ли они в заговоре.

Мойра все еще находилась в плену разбушевавшегося воображения и мало что соображала. Происходящее она принимала за игру, по дороге хохотала, как сумасшедшая, и целовала пальцы Эдварда, когда он зажимал ей рот. Порой она нарочно спотыкалась, и ему приходилось ее поддерживать, хватая за голое тело. Прикасаться к ней было противно, он надавал ей оплеух, чтобы пришла в себя.

Она пришла в себя и заплакала.

Слезы – лишь соленая вода, но они всегда имеют значение, и у каждого человека оно разное.

Слезам Мойры Эдвард не верил. Наоборот, раздражался от знания, что они фальшивые, и предназначены вызвать жалость к персоне, которую он с удовольствием бы вышиб на улицу вместе с входной дверью. Впрочем, дверь было бы жалко.

Одной рукой Эдвард крепко держал Мойру за плечо, другой колотил в комнату дворецкого.

– Бенджамин!

Тот открыл через две секунды, которые потребовались, чтобы откинуть одеяло и прыгнуть к двери. Бенджамин уставился сонно моргающими глазами на хозяина, потом перевел их на голую Мойру и нутром почуял скандал. Розовые со сна щеки его побледнели, глаза расширились и перестали моргать. Он переместил их опять на хозяина со страхом и мольбой о пощаде. Графского кулака ему еще не приходилось отведать, но он слышал от конюхов…

– Вы с ней сговорились? – вопросил Эдвард тоном, не предвещавшим ничего доброго, и в полный голос, сдерживать который теперь не имело смысла. – Как она оказалась в моей постели? – Он дернул Мойру так, что она ойкнула и залилась новой порцией фальшивой воды.

– Не могу знать, сэр… Понятия не имею, откуда и куда она… Эй, Дафна. Ты же сказала, что все ушли. А Мойра?

– И Мойра тоже, я сама слышала, как она протопала… – Дафна в скомканной ночной рубашке встала рядом с Беном. У нее было мятое лицо и виноватый вид за все сразу – за родственницу, за рубашку и за то, что ее застали у любовника.

– Протопала да не туда! – рявкнул на нее дворецкий и повернулся к Мойре. – Ах, ты, стерва. Бесстыжая шлюха. Мало тебе деревенских жеребцов? – Он замахнулся кулаком.

– Не надо, – сказал Эдвард спокойнее. Милтонхолл – не место для шумных экзекуций. Надо поскорее замять скандал. Надо, чтобы к утру все угомонилось, и племянницы с гувернанткой не догадались о происшествии с голой горничной. Особенно – гувернантка. У нее и без того подозрения на его счет.

– Что прикажете с ней делать, сэр? – Бенджамин уловил, что хозяин не собирается его бить или допрашивать, и почувствовал себя увереннее.

– Избавьтесь от нее раз и навсегда, – сказал Эдвард и толкнул Мойру от себя.

Бенджамин сцапал ее за то же плечо и потащил по коридору, захватив ключ от входной двери, который ему услужливо сунула в руку Дафна.

– А ну пойдем. Сейчас покажу тебе дорогу домой, а сюда чтоб дорогу забыла. Увижу поблизости, разукрашу так, что себя не узнаешь…

Отперев замок, он вытолкнул ее на улицу.

– Вали бегом. И не вздумай возвращаться!

Голая Мойра топталась босыми ногами на месте, хлюпала носом и пыталась что-то сказать. Бенджамин захлопнул дверь, повернул ключ, вдобавок задвинул два штыря – вверху и внизу, которые использовал в случаях особой опасности.

– Отдайте одежду, – услышал он с улицы жалобный голос и постукивание. – Она лежит на кухне под столом.

– Пошла вон! – крикнул он в замочную скважину. – Будешь стучать – получишь по шее. Уходи подобру-поздорову.

Подошел Эдвард, за ним, кутаясь в платок, следовала Дафна. Она поглядела в окошко возле двери.

– Ушла? – спросил дворецкий.

– По-моему, да.

– Сэр, простите мою невнимательность. – Бенджамин повернулся к хозяину. Он стоял в белых ночных штанах, босиком на холодном полу и от возбуждения не замечал неудобства. – Я и предположить не мог, что она способна на такое. Она же ненормальная. Ты разве не знала? – спросил он у Дафны, перекладывая ответственность. Она поручительница, пусть отвечает.

– Э-э… Насчет работы у меня претензий к Мойре не было. Слышала, ее кое-кто в деревне чокнутой считает. Потому что помолвку с хорошим парнем разорвала. Говорят, она богатого джентльмена хотела окрутить… Ой. Неужели вознамерилась… – Дафна глянула на хозяина и прикрыла рот платком. До нее дошло то, что она вслух не решилась бы сказать. Забормотала под нос: – И правда чокнутая. Хитрованка. Я же слышала, как она, уходя, хлопнула дверью. Еще подумала «можно и потише»…

– Как только додумалась – раздеться догола и ходить по дому… – вторил ей Бен. – Где ее одежда? Она что-то про кухню говорила. Сэр, позвольте сходить посмотреть.

– Да, сходите.

Бенджамин отправился в кухонное крыло, торопливо перебирая ногами от холода и от усердия, Дафна последовала за ним – они удалялись, как два привидения, одно в штанах, другое в юбке.

Ясно, что эти двое в заговоре не состоят. Гнев Эдварда утих. Он смотрел в окно – не вниз на дорогу, а вверх на луну, которая сияла так ярко, будто светилась от радости. Она заглядывала в дом и смеялась над только что произошедшим. Да, со стороны посмотреть – комедия получилась. Молодая горничная влюбилась в хозяина и вознамерилась его соблазнить с далеко идущей целью. Эдвард усмехнулся. Рассказать Дермоту, обхохочется…

– Точно! – проговорил вернувшийся Бенджамин. В руках он держал ворох одежды. – Люк в кухню был откинут…

– А мы его на ночь всегда закрываем, чтобы утром в темноте и спешке не провалиться, – подхватила Дафна. Она чувствовала себя виноватой и пыталась загладить вину, заговорить.

– Там и лежала ее одежка. Что прикажете с ней делать?

– Спрячьте подальше. Если в течение недели никто за вещами не придет, выбросьте. Но чтобы этой девки я здесь больше не видел! В моей спальне лежит ее ночная рубашка. Заберите. И еще. Думаю, излишне напоминать, но все же. О сегодняшнем происшествии никому ни слова. Не обсуждайте даже между собой. И ни в коем случае в присутствии детей или гувернантки.

– Да, сэр, конечно, – сказал Бенджамин и отправился прибирать комнату хозяина.

– Да, сэр, конечно, – сказала Дафна и понесла вещи Мойры в кладовку.

Эдвард посмотрел на часы. Полвторого. Только и всего? Он думал – полночи прошло. Спать не хотелось. Он поднялся на второй этаж, прошел в гостиную и прямиком к шкафу с бутылками. Налил треть бокала виски, сделал длинный глоток. Постоял, подождал, пока виски вольется в кровь и распространит тепло по телу. Ощутил внутри горячую реку, открыл двери на веранду и вышел в ночь.

Ночь – это нечто необычайное, недооцененное, мощное. Она топит в себе человеческие потрясения – большие и малые, накрывает их собой и гасит, как одеяло гасит огонь. Конфликты надо решать в темное время суток, тогда они покажутся мелкими, не стоящими жертв. Ночь создана для любви, не для войны, так сказала природа – она сильнее и умнее человека, что бы он о себе ни возомнил.

Было оглушающе тихо и до странности бездвижно, живое и неживое спало глубоким сном. Лицо Эдварда не овевал ветерок, ощущалось лишь едва заметное волнение воздуха, вроде, кто-то большой и свежий дышал рядом.

Виски – лучшее лекарство от нервных потрясений, действует быстро и безотказно.

Эдвард допил, и недавнее напряжение покинуло его. Он устроился в кресле, прикрыл глаза и вернулся мысленно в недавние события. В романтичной тишине, под веселящим действием выпивки воображение его отправилось в свободный полет.

Что если бы на месте служанки оказалась Джоан?

Он бы ее не оттолкнул. Наоборот. И получилось бы как в древней легенде. Она была бы прекрасной богиней Луны – Селеной, а он был бы царь Элиды – Эндимион, которого греки считали эталоном мужской красоты и строили в его честь храмы.

Нескромно?

Возможно.

Но почему бы нет?

Вот лежит он, божественно красивый и обнаженный, в гроте у подножия горы Латмос и спит, едва прикрытый тонкой тканью – точно так он лежал недавно на кровати, едва прикрытый простыней. Вдруг пещера озаряется голубым светом – это Джоан в образе Селены явилась к нему. Она давно любит Эндимиона и наконец улучила момент, чтобы приблизиться к нему и поцеловать.

Ее поцелуи волшебны, им невозможно противостоять. Эндимион тоже влюбляется в Селену, и они рожают пятьдесят прекрасных дочерей. Это согласно легенде. Ну а в жизни Эдварду хватило бы и пяти дочек, лишь бы они походили на мать…

Губы его сами собой раздвинулись в улыбке.

Распаленное воображение летело дальше и собиралось показать множество нескромных картин, о которых умолчал греческий миф. Они слишком приятны, но Эдвард в данный момент не был расположен к пустым мечтам. Он тряхнул головой, чтобы вернуть загулявшее воображение на веранду. Открыл глаза. Белое светило глядело прямо на него. Мимо пролетело облачко, и показалось – луна подмигнула. Селена согласна.

А Джоан?

«Способна ли моя строгая гувернантка на сумасшедший поступок вроде того, что совершила горничная?

Нет, конечно. Предлагать себя – не ее стиль. Слишком гордая. Хочет, чтобы ее завоевывали. Чтобы сражались и умирали в ее честь. Чтобы дарили розы, окрапленные кровью. Чтобы, умирая, произносили ее имя…

Ах, ерунда. Ничего сверхъестественного ей не надо.

Тогда что?

Не знаю. Пока. Но вот что скажу.

Дорогая моя Джоан. Ты упряма, а я упрямее вдвойне. Я уже решил. Удивлю тебя и заполучу без борьбы. Сделаю предложение, от которого ты при всем желании не сможешь отказаться. И будет так, как я сказал. Аминь».