Читать книгу Бог справедливости лжёт - Кира Акслер - Страница 13

– Не трогай меня.

Кира почувствовал, как лба коснулась тёплая рука, прикрыв от света гудящих ламп, но он тут же брезгливо от неё отмахнулся.

На первом этаже было не так темно, как хотелось бы, и потому Кира чувствовал себя неуютно. Перед закрытыми глазами мерцали разноцветные пятна, и каждое из них пульсировало в такт бьющейся в голове крови. Спина упиралась в деревянную скамью, под головой чужой свитер, руки сложены в замок на груди.

Он знал, что сюда никто не придёт, и где-то в глубине души пытался понять, как вообще его удалось уговорить на подобную авантюру. Но, видимо, мигрень вынуждала по-новому отнестись ко многим вещам.

– Нет, подожди… – Кира наощупь дотянулся до рюкзака, который бросил на пол, подле себя, подтянул его выше и нашарил в боковом кармане маленькую бутылочку антисептика. – Вот, возьми.

Ему пришлось неприметно приподнять ресницы и убедиться, что случайно не ткнул рукой в лицо одноклассника. Аверин сидел совсем рядом – если чуть запрокинуть голову назад, можно рассмотреть его целиком – но видно было только немного кудрявых волос и острую линию нижней челюсти.

С того момента, как Кира едва пережил первый урок, беспомощно развалившись на парте, а после оставил вчерашний ужин в туалете, прошла, казалось, целая вечность, но на самом деле не больше десяти минут. Ленка убеждала пойти домой, Лизонька великодушно отдала всю жвачку, которую нашла в сумке, а Кира всё продолжал мотать головой и говорил, что теперь-то ему непременно станет лучше. Нужно лишь немного отдохнуть и дождаться открытия медпункта.

– Мне кажется, я имею полное право обидеться. Руки у меня чистые.

– Ради бога, обижайся. Можешь вообще уйти.

Слышно было, как Аверин растирал по рукам антисептик, а после щёлкнула крышечка колпачка. Ладонь снова опустилась на лоб, стало темнее.

– Но это была моя идея. И это на моём свитере ты лежишь. А сейчас ещё будешь нюхать, как от меня пахнет спиртом.

– В моём антисептике нет спирта. – на то, чтобы выговорить предложение целиком, ушли все оставшиеся силы. – А теперь помолчи. И я. Помолчу.

В коридоре была совершенная тишина. Даже с лестницы, под которой они сидели, не доносилось ни одного звука. Только Аверин, как будто намеренно пытаясь создавать меньше шума, с ужасной медлительностью шуршал чем-то в своём рюкзаке. А может, то был рюкзак Киры, и одноклассник просто пытался вернуть антисептик на место – не важно, что это был за звук, но лучше бы ему быстрее закончиться.

Во время мигрени слух всегда обострялся, и даже тихий шёпот становился громыхающим, невыносимым. Он как калейдоскоп переливался угловатыми узорами, дурманил и уводил мысли куда-то совсем далеко. Наверное поэтому, когда Аверин сказал, что отдыхать лучше подальше от крикливой учительницы английского, у которой в кабинете всегда пахло сырыми тряпками и немытым телом, Кира согласился так быстро. Он был готов вверить себя кому годно, и отдать любую из вещей, которые спрятал в рюкзаке (на случай, если после очередной ссоры бабушка захочет что-нибудь выкинуть), лишь бы скорее прекратить разъедающую боль.

Так и лежал он в полусне. И всё казалось, будто плыл, подхваченный волнами; или падал медленно вниз; а может и вовсе кружился, словно в танце – вот только тело не принадлежало ему, а от рук и ног тянулись нити, и посмотреть на кукловода никак не получалось, ведь он всё время выше, сколько не поднимай голову. Кира терзался, мучился, впадал в ужасный, невыносимый страх. И в этот момент хотелось подскочить с места, бежать, но каждое действие давалось с трудом, замедлялось. Связанные руки горели до тех пор, пока Кира снова не проваливался в сон. Наконец он проснулся.

Прошло не больше получаса. Всё это время он лежал без движения, и головная боль немного отступила. Кира знал, что ощущение обманчиво: стоило ему хоть немного пошевелиться, всё началось бы сначала. Рука Аверина сползла немного со лба и прикрыла подрагивающие веки. Сам он тоже сидел, не шевелясь и, судя по доносившейся мелодии, слушал музыку.

Пианино, плавный, знакомый голос, похожий на пение в церкви – всё это успокаивало, утаскивало за собой и нисколько не резало чувствительный слух.

– I’ll worship like a dog at the shrine of your lies. – повторил Кира вслед за песней. Он почувствовал, как пальцы, касающиеся его виска, дрогнули. – I’ll tell you my sins so you can sharpen your knife.

Мелодия оборвалась.

– Я разбудил тебя? – проговорил Аверин задумчиво и тоже, словно бы, сонно. – Прости, сделаю тише.

Кира, на сколько позволяло положение, потянулся. Он коснулся рукой чужой ладони и отстранил её от себя; лениво приоткрыл глаза. Рядом с лестницей не было окон, и единственный свет, который проникал туда – противно гудящая лампа на потолке в коридоре, вся пыльная и от того тусклая. Кире она показалась ослепительно яркой.

– Долго я спал?

– Нет. Урок ещё не кончился. Сейчас половина десятого. – Аверин немного помедлил, а потом добавил: – Не думал, что ты тоже слушаешь Хозиера.

Кира прищурил взгляд – перед собой он видел только стену, некогда белую, но с грязными разводами, и совсем немного от человека, которому предназначалось недовольство.

– Это ещё почему?

– Не знаю. Сложно представить, что тебе вообще нравится.

Серьёзное лицо Киры преобразилось в одно мгновение, и вдруг он зашёлся тихим и нервным смехом, как будто ответ действительно его позабавил. Он уже меньше обращал внимания на головную боль.

– Мой музыкальный вкус действительно сложный.

– Почему?

– Я люблю мюзиклы. А ещё диснеевские песни, немного органной музыки, опенинги аниме и асмр.

– Внушительно. – серьёзно ответил Аверин, не замечая весёлости в голосе. – Слушаешь асмр во время мигрени?

После внезапного, почти припадочного смеха Кира вновь стал задумчив и грустен. Он прикрыл ладонями лицо и с силой надавил на прикрытые глаза, пока не увидел в них знакомых виридиановых пятен. Казалось, он совершенно забыл про Аверина. Молчание затянулось.

– Вроде того.

– Почему не слушаешь сейчас?

Кира зевнул, запрокинул голову и, когда удалось лучше рассмотреть озадаченного одноклассника, как будто встряхнулся.

– Наушников нет. – здесь ему пришлось добавить лишнее. – С собой.

Хотелось сказать правду: «Наушников нет совсем.» Те, что были, сломались за несколько дней до первого сентября и, конечно же, бабушка не разрешила бы покупать новые в преддверии учебного года. Но для чего Аверину это знать?

– Я могу одолжить, если хочешь.

– Сейчас уже не надо.

Кира попытался подняться со скамейки: вытянул перед собой руки, немного напряг спину, но, как только оказался в вертикальном положении, понял, что его всё ещё штормит. Швы между плитками расползались в разные стороны, параллели сходились в нескольких точках, угол лестницы показался покатым, похожим на неумелую снежную горку. Кира перевёл взгляд на одноклассника – сосредоточенность поражала – почти час он не отрывал взгляд от телефона и что-то с увлечением читал, не отвлекаясь даже на музыку в наушниках. Он почти не обращал ни на что внимания, хотя умело поддерживал разговор. Впервые Аверин показал себя спокойным.

– Пожалуй, лучше ещё полежу.

Белый свитер, сложенный валиком, стал удобной подушкой слишком быстро; трещина на потолке – достаточно уютной, а мелькающие перед глазами тёмные волосы – сносными.

– Кстати, ты знаешь, что по химии получил пятёрку? – начал Аверин снова, с усилием прерывая молчание. – Ни на что не намекаю, но можешь сказать мне спасибо.

Разумеется, Кира знал. Ни одни выходные не обходились без того, что бабушка каждые два часа обновляла электронный журнал и на задержку отзывалась недвусмысленно грубо. Если она находила несоответствие между оценками, это всегда заканчивалось скандалом. («Неужели, так сложно подать учительнице дневник после урока? Почему я должна сама обо всём узнавать? Может, ты ещё и четвёрки от меня скрываешь?» – каждый раз одно и то же.)

– Я-то знаю, а вот ты откуда узнал?

Аверин наконец отложил телефон в сторону. Кира повернул голову и поймал его радостный взгляд.

– Узнал почти сразу после контрольной. Я ведь по пятницам на дополнительные остаюсь, и обычно мы с химичкой решаем пробники, но в этот раз, к концу контрольной недели, сил вообще ни на что не осталось. Она предложила помочь проверить тетради – целых восемь стопок! Так вот, твоя тетрадь попала ко мне.

Кира устало вздохнул. Он, конечно, и не думал, что хорошая оценка досталась собственными знаниями, но теперь старания и вовсе обесценились до незначительного.

– И она ничего не проверяла за тобой?

– Не-а. Я потом все оценки продиктовал, и она их сразу в журнал выставила.

– Чёрт, знал бы раньше…

– Что? Не просил бы о помощи? Но я мог и не проверять тетради.

Кира поднял руку и пихнул одноклассника в бок. Удар получился ничтожно слабым.

– Это всё удачное стечение обстоятельств.

Аверин усмехнулся и на несколько секунд замолчал.

Воздух в свете тусклой лампы казался сизым, словно утренний туман, и сквозь пелену видно было, как всё ближе приближалась учительница истории. Она бы не заметила, прячущихся под лестницей, если бы только специально не свернула влево и вниз, но школьники на всякий случай напряжённо притихли. Когда шаги отдалились достаточно, и скрылись где-то выше второго этажа, Аверин продолжил говорить вполголоса.

– От вас, миледи, даже похвалы не дождаться.

Кира брезгливо поморщил нос. Ему хотелось возразить, но именно в этот момент виток мигрени завершил свой круг, и в голове с новой силой возобновилось больное гудение. Он приложил холодную ладонь ко лбу и задышал прерывисто. К горлу подкатывала тошнота, но прямо сейчас, он бы не смог добежать до туалета, да и вообще вряд ли бы поднялся без головокружения. Оставалось лежать и надеяться, что скоро это прекратится.

Трещина на стене поползла вниз.

– Ты ведь не забыл как меня зовут, да? – измученный голос выдавал болезнь.

– Едва ли. Мне просто нравится над тобой издеваться.

– Тогда выбери что-то обидное, а не повторяй за физичкой.

– Не моя вина, что ты ведешь себя как викторианская баронесса.

Кире пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить себя подняться со скамейки. Он не стал надевать очки, всё это время забыто валяющиеся в чехле на полу, а просто прищурился и надеялся, что скорее похож на презрительного профессора, чем подслеповатую старушку.

Трещина добралась до пола.

– Сам ты «викторианская баронесса».

– Ну уж нет. Это ведь не я всегда такой надменный, с высоко поднятой головой и манерами.

– Нет ничего плохого в хороших манерах.

– Ну разумеется. Просто люди обычно не теряют сознание, когда рядом с ними кто-то ругается матом.

– Я не…

– Конечно ты «не». Нелюдь какой-то. Вампир с холодными руками и синюшной веной на щеке. Болезненный ребёнок средневековья, в жизни не видевший солнца, потому что эритропоэтическую порфирию ещё не открыли, а романтизировать фоточувствительность уже стало модно.

– Просто у кого-то больное воображение.

Кира вздохнул. На каждое замечание он мог бы найти подходящее объяснение: высоко поднимал голову, потому что постоянно хотелось расплакаться; а хорошо воспитан из-за бабушки, которая называла каждое проявление свободолюбия непозволительным поведением для умной девочки.

Сидеть ровно становилось всё труднее. Если бы рядом с находилась Мари или Ленка, Кира бы позволил себе упереться лбом в чужое плечо и прикрыть глаза, высчитывая все мерцающие пятна перед глазами. Но был только Аверин – единственный в этом душном и тесном закутке под лестницей, в миг сделавшимся ещё теснее. Он нашёл повод прогулять английский и теперь приставал с разговорами, потому что ему было скучно. А Кира никогда не умел – да и не то, чтобы стремился – развлекать болтовнёй окружающих.

Он забрался на скамейку с ногами, подтянул к груди колени и, зажмурившись, сложил на них голову. Тошнить не стало меньше, но это помогало отвлечься от боли.

– Я тоже много чего могу про тебя рассказать, но мне хотя бы ума хватает держать язык за зубами.

Кира озлобился мгновенно. Хотя, конечно, он был не в настроении уже несколько дней, но только сейчас стало видно, в каком именно разладе с самим собой он пребывал. Казалось, что подавляемая злость на бабушку перетекала в отношения со всем остальным миром. Вот только Ленка бы ответила вдвойне, а потому её трогать не стоило; Фёдор знал слишком много, и было бы глупостью нарываться на ссору; единственную подругу Кира слишком любил и скорее прикусил бы себе язык, чем сказал ей хоть одно грубое слово; а вот Аверин был совершенно никем. На него можно было срываться, как душа пожелает.

– Нечего тебе про меня рассказывать. За своими толстыми очками дальше вытянутой руки ничего и не видишь

Кира ткнул одноклассника в лоб.

– До тебя и дотягиваться не надо.