Читать книгу Бог справедливости лжёт - Кира Акслер - Страница 7

В доме номер четырнадцать по улице Брюллова каждое утро начиналось одинаково.

Кира просыпался рано. Раздражительный и недовольный проникающим из коридора светом, с ненавистью смотрел на свою комнатушку; впереди был ещё один безрадостный день. За школьные годы ему порядком осточертело делать всё по указке, надоело видеть перед собой одно и то же кошмарное будущее и натыкаться без конца на виридиановые стены. Кира наизусть мог рассказать, что большую часть его комнаты занимал внушительных размеров стол, пребывавший постоянно в беспорядке. Слева от стола было окно; в дальнем углу комнаты – крошечная по площади, но высокая ниша, увешенная полками – импровизированная библиотека и гардероб одновременно. Там складировалась учебная литература, архитектурные энциклопедии, художественные принадлежности и те книги, которые Екатерина Филипповна посчитала нужным не выставлять на показ в основной библиотеке на первом этаже.

Кира с раннего детства привык: виридиановая комната единственная во всём доме не имела двери. Явление это никак не объяснялось и злило не потому, что вынужденно принималось как данное, а потому, что действительная причина, никогда вслух не озвученная, и так была ясна.

Ещё Кира привык, что бабушка всегда вставала на полчаса раньше и словно специально, с особым усердием, старалась создавать как можно больше шума: она шлёпала босыми ногами по полу, с надрывом кашляла, вздыхала, гремела посудой и вслух разговаривала с телевизором. Словом, она делала всё, чтобы разбудить своего воспитанника. В отместку, Кира никогда не покидал постели раньше собственного будильника. Таким был его ежедневный бунт против бабушки.

Сразу же после завтрака Екатерина Филипповна с привычным недовольством смотрела на воспитанника и просила его повторить вслух всё, что он успел выучить накануне вечером. Была ли это формула закона Джоуля-Ленца, движущие силы эволюции, классификация неорганических веществ или порядковый номер магния – единственным обязательством Киры являлось назвать всё без единой запинки. Если случалось так, что ответ вызывал затруднения, Екатерина Филипповна нервно начинала кашлять, а после разражалась долгим негодованием о том, что её воспитанник – негодный недоучка и лентяй. Она никогда не стеснялась в выражениях и порой произносила совсем уж обидные вещи.

Благодаря бабушке, Кира выучился не плакать на людях. Он редко встречал чуткое к себе отношение, а потому стал гордиться приобретённым самообладанием, которое позволяло ему не выражать никаких эмоций. Он научился сохранять внешнее спокойство, не показывал переживаний, но никогда не мог скрыть страх.

Кира до ужаса боялся громких звуков. Они вспыхивали в его голове ослепительно белоснежными вспышками и были похожи на яркий свет хирургической лампы. Крики казались ему ощутимыми, тяжёлыми, такими неподъёмными, что приходилось покорно склонять голову и плечи под их тяжестью.

Екатерина Филипповна не умела говорить тихо. В её ругательствах, которые она повторяла изо дня день как выученное напутствие, давно не осталось смысла. Но они всё равно разносились оглушающим эхом и отскакивали без конца от виридиановых стен.

Чаще всего попадало за четвёрки по химии.

– Почему, интересно, ты не можешь сложить в своей голове простую формулу угольной кислоты?! – кричала бабушка. Её тёмные глаза смотрели на воспитанника с нескрываемой ненавистью, руки вжимались в учебник химии, который от постоянных ударов об стол уже к концу сентября начинал выглядеть так, будто его грызли собаки. – Почему я, старуха, до сих пор это помню, а ты нет?! Если ты ещё хоть раз – хоть раз ещё, слышишь меня? – придёшь домой с четвёркой, я тебя даже на порог не пущу! Ты посмотри, стыдоба какая. Это же надо… И не дай бог кто-то твой дневник увидит. Что я потом буду говорить? Что это я в твоих оценках виновата? Я? Конечно, давайте теперь вообще во всём меня обвинять!

Обычно Кира не спорил с бабушкой и, когда ему наконец позволялось уйти, спешил спрятаться с ванной. Несмотря на выученное безразличие, он целиком находился во власти собственных чувств и никогда не решился бы заговорить, ведь знал, что голос его дрогнет. Кира хотел бы не любить свою бабушку также, как она сама не любила его, но что-то всякий раз мешало. Он оглядывался на жизнь с улыбкой, чувствовал горечь на языке и радовался, что родился с умением иронически относиться ко многим вещам. Он ещё в детстве стал понимать, что взросление вдали от отца и матери навсегда искалечило его отношение к самому себе и к окружающим.