Читать книгу Қасымжанов Ағын. Өнегелі өмір. Ш. 32 - Коллектив авторов - Страница 10

Политические мыслители часто прибегали к выработке модели идеального общества, совершенного государства. Это не означает, что мыслитель целиком отвлекается от реальных обстоятельств и реально существующих форм государства. Последние рассматриваются под углом зрения соответствия их стандарту совершенства. Платон задал определённую традицию в этом направлении. Но он не считал свои рассуждения как сугубо теоретические, академические, а предлагал их в качестве практических рекомендаций для восстановления подлинной греческой жизни. Сама методика платоновского подхода оказалась чрезвычайно живучей, переносилась в другие цивилизации. Тому немаловажным примером является деятельность Фараби. К его времени «Государство, «Законы», «Политика» были уже известны в арабских переводах (латинский Запад в то время не был знаком ни с одним из них). В известной мере можно рассматривать конструкцию Фараби как преломление политической теорию Платона к условиям, которые были принципиально отличны от тамошних, связаны со всей спецификой Халифата (в том числе и с необходимостью веры в священное слово, облечённое высшим авторитетом творца) и того кризиса, который он претерпевал в это время.

Будучи менее знаком с Платоном, чем с Аристотелем, «арабский мир все таки знал Платона гораздо лучше, чем его могли знать латиняне»46.

Это касается прежде всего отношения «арабского мира» к платоновскому политическому учению. Известный историк науки А. Койре, затрагивая данную тему, даёт характеристику Фараби как «наименее изученного, но быть может, самого крупного исламского философа». Такую же оценку давал известный историк науки Дж. Сартон. Кульминационный момент политической доктрины Платона оп видит в «двоякой идее идеального города и идеального правителя города, правителя-философа, усвоившего идею блага, вечные сущности интеллигибельного мира и подчинившего город господству закона блага». Далее А. Койре даёт трактовку концепции Фараби. «Переосмысленный Фараби идеальный город становится городом ислама; место правителя – философа занимает пророк (т.е. Магомет), что достаточно чётко просматривается. Быть может, – продолжает Койре своё понимание связи политического мышления ислама, нуждающееся в коррективах, поскольку в действительности имело место расхождение между стремлением к теократии и реальной властью, – с еще большей ясностью это дано у Авиценны, который представляет пророка, или имама, как правителя-философа, этакого платоновского «Политика». Ничто здесь не упущено – даже миф о пещере и её прозревающем узнике». Далее историк очень чётко толкует виды представления счастья как человеческого совершенства в сокровенной и «публичной» философии «Пророк правитель-философ (и в этом состоит его превосходство над просто философом), – это человек действия, наделённый способностью (который лишён просто философ) переводить интеллектуальную интуицию в термины воображения и мифы, доступные простому смертному. Таким образом, пророк – правитель-философ – является законодателем города; просто философ способен лишь интерпретировать закон пророка и раскрывать его философский смысл; именно этим в конечном счёте объясняется согласие между мыслью философа и законом… правильно понятым законом»47.

– философа занимает пророк (т.е. Магомет), что достаточно чётко просматривается. Быть может, – продолжает Койре своё понимание связи политического мышления ислама, нуждающееся в коррективах, поскольку в действительности имело место расхождение между стремлением к теократии и реальной властью, – с еще большей ясностью это дано у Авиценны, который представляет пророка, или имама, как правителя-философа, этакого платоновского «Политика». Ничто здесь не упущено – даже миф о пещере и её прозревающем узнике». Далее историк очень чётко толкует виды представления счастья как человеческого совершенства в сокровенной и «публичной» философии «Пророк правитель-философ (и в этом состоит его превосходство над просто философом), – это человек действия, наделённый способностью (который лишён просто философ) переводить интеллектуальную интуицию в термины воображения и мифы, доступные простому смертному. Таким образом, пророк – правитель-философ – является законодателем города; просто философ способен лишь интерпретировать закон пророка и раскрывать его философский смысл; именно этим в конечном счёте объясняется согласие между мыслью философа и законом… правильно понятым законом»47.

Подобно ІІлатону Фараби думал о том, как избавить общество от распада, коррупции, разгула низменных страстей.

Весьма показательно, что предмет и функции политической науки подвергаются обозрению в той же главе «Ихса ал-Улум», в которой разбираются ФИКХ (юриспруденция) и КАЛАМ (теология). Это связано с общей линией рассуждений Фараби, направленных на то, чтобы связать сугубо мусульманскую и доминирующую традицию (о чём мы выше говорили) с философией, с рациональным методом науки н доказательностью, причём придать философии главенствующее значение. В своей классификации наук он отделяет часть теоретическую от чисто практической. Первая имеет дело с бытием независимым от субъекта познания и действия и состоит из математики, физики и метафизики или теологии. Практическая философия имеет предметом то, что зависит от сознания, воли и активности субъекта, а именно – блага, в зависимости от того, как толкуется благо с точки зрения его отнесенности, практическая философия распадается на этику и политику (гражданскую философию). Если речь идёт о благе индивидуума, то соответствующая дисциплина будет именоваться этикой. Если рассматривается социальная совокупность, различного рода объединения людей, то это – компетенция политической науки.

Строго говоря, трудно отделить этику от политики. Политическая наука в системе наук для Фараби – высшая, поскольку она подводит философию к кругу реальной философии жизни, само- определению человека в смысле самой ценности его жизни, её смысла, поскольку счастье как благо предпочитаемое ради него самого и есть предельное счастье. Этика, указывая пути к достижению счастья, не может обойтись без науки об обществе, без политики, ибо политическое объединение – коренное условие человеческого бытия, и, следовательно, обретения совершенства.

Политика или наука управления обладает приоритетом не только перед этикой (поскольку цели целого, общества имеют приоритет перед целями отдельных членов общества), но и по отношению ко всем совокупностям наук, образующих теоретическую философию, поскольку помимо этического совершенства человеку должно быть присуще теоретическое совершенство, знание того, что такое истинное счастье и отграничение его от мнимого, ложного счастья. А для этого надо дойти до начала начал, до постижения бога. Если классификация наук исходит у Фараби из разделения между наукой теоретической и наукой практической, то он не остаётся на этой дихотомии, а именно для того, чтобы определить, как лучше жить людям для достижения высшего бытия, считает необходимым связать политику с мета- физикой, поскольку совершенство человека, счастье зависит не только от его действий и поступков, но и также от сознания, от мнения людей как «жителей» определённого сообщества. Тут мы подходим к коренному деликатному пункту. Все науки могут рассматриваться в служебном и функциональном плане по отношению к коренным задачам, которые стоят перед гражданской философией. Она рассматривает весь цикл теоретических дисциплин в определённом разрезе, а сверх этого еще пророчество и шариат. Излагая метафизику (собственно философию), Фараби не упоминает откровения ничего не говорит о пророчестве, оставляя эти сюжеты для «книг по гражданской философии». Пророчество предстает для него как сугубо политическая акция, оправданная социально, вопрос об его истинности для Фараби не является вопросом, подлежащим открытому обсуждению.

Пророчество политически связано с тем, что пророк не только посредник между богом и человеком, но прежде всего законодатель, устанавливающий законы и справедливость, указывающий путь к счастливой жизни в дольном и потустороннем мире. С такой политико-юридической трактовкой религии Фараби считался. Отсюда сохранение им иллюзорной идеи о совмещении в одном лице политической и духовной власти, которую можно уподобить надежде Платона на установление государственного строя с философом как правителем во главе его.