Читать книгу Высшая степень обиды - - Страница 11

Глава 10

Оглавление

   Назавтра я проспала почти до обеда.  И первый раз, наверное, за все это время выспалась по-настоящему.  Никто не будил меня на уколы и завтраки с обедами, никто не заглядывал поминутно в комнату и не топтался рядом.  Там я почти все время спала, но это был сон кусками, урывками,  и  состояние между  тоже было похоже на сон – вялое и потерянное.

   А тут я проснулась и, несмотря на всю ту хрень, что была передумана вчера вечером, чувствовала себя не так и плохо.  Все воспринималось чуть иначе, даже наличие этой самой коровы, будь она неладна!  Почему-то именно  факт ее существования стал самым ярким впечатлением  за вчера, как  ни странно.  А сейчас  стало любопытно, и  я даже уже готова была знакомиться.

   Мама нашлась на кухне, и я снова удивилась тому, как она изменилась.  Пока я и сама не определилась – в какую из сторон?  Я не видела ее после  развода.  Она просто проинформировала меня в общих чертах  (а что там было неясного?) и поставила перед фактом, что они разводятся по  инициативе папы.  Моему  предложению приехать и поддержать  ее сильно удивилась.  Оказалось, что у нее уже куплена путевка  и уезжают они в Турцию вдвоем с подругой.

   Но именно то, что изменения получились такими основательными, и говорило о том, что перенесла она все это дело совсем не так легко, как старалась тогда показать.  Да я и так сейчас все понимала.

– Мам…?

– Встала?  Сейчас будем овсянку, а на обед  куриный супчик и творожную  запеканку.  Аппарат на столе, проверь  давление.

– Вот так сразу, с кавалерийского  наскоку, да?

– Если нужно постоянно контролировать,  значит, мы будем  контролировать.  Умывайся, сейчас я расскажу тебе свою новость.

   Ванная комната в этом доме была именно что комнатой.  После квартиры в старой панельке  вообще все площади здесь воспринимались, как что-то запредельное.  Хотя к чему здесь было привыкать?  Этот дом был родным для меня,  здесь я провела почти все сознательное детство – с десяти лет  жила вместе с дедушкой и бабушкой – мамиными.

   Родители отца были  живы до сих пор, но жили на Кубе.  Мой второй  дед был темнокожим кубинцем.  Живьем я не видела его ни разу – не пришлось.  Он учился в Москве на врача, они с бабушкой  женились,  и родился папа.  Потом дед уехал, а за бабушкой вернулся только через двадцать два года.  Почему она потом поехала за  ним  – я не имела понятия.

   В том, что я не жила с родителями, виноваты  были  склады.  В начале девяностых  папа работал научным сотрудником среднего звена в известном НИИ,  а мама – фармацевтом в рядовой аптеке.  Однажды  папу вызвал кто-то из высокого начальства и в приказном порядке на него были оформлены те самые склады, раньше принадлежавшие институту, а потом оказавшиеся приватизированными на его имя.  Само собой – временно, с последующей передачей  тому самому  начальству в более удобное для этого время.

   Сначала все было тихо.  А потом начальство куда-то тихо  исчезло.  Прошли  еще месяцы, и папа поехал посмотреть на свою фиктивную собственность – она прилежно охранялась и пока никак не использовалась.  Через некоторое время пришла пора что-то решать, и мама предложила помочь в этом  уже через свое начальство.  Склады, удобно расположенные  в черте города,  были сданы в аренду  большой фармацевтической компании и на счет  нашей семьи стали капать деньги и это были хорошие деньги.

   Насколько я знаю, от наездов и попыток вторичной прихватизации   мои родители отбивались вместе с той компанией.  За мою безопасность испугались и поэтому  из города увезли. А потом я прижилась  здесь, привыкла к школе и увлеклась танцами, а потом еще и влюбилась со всей дури,  и уезжать обратно  отказалась категорически.

   Дом был каменно-деревянным.  Первый этаж был сложен из камня, а позже был  надстроен второй – из бруса.   Со временем все это состарилось и даже немного обветшало, хотя нигде будто бы пока не текло и не рушилось.  Дедушки и бабушки не стало пять лет назад и дом с участком в почти гектар земли, доставшейся  после развала колхоза, собирались продать.  Но не хотелось задешево – место было уж больно козырным.  Тогда тянули бумажки с номерами участков и деду вместе с еще одним мужиком случайно достались самые роскошные – вдоль реки напротив санатория на том берегу.

   После развода  мама вернулась сюда.  Насколько я знала, сейчас она нигде не работала,  занимаясь собой… и коровой  теперь.  Нет, нужно было закрыть этот вопрос!   Пойти и, наконец, познакомиться, что ли?  Я шла на кухню и тихо улыбалась.

   Мама предложила  собраться, взять с собой медицинские документы и прямо сейчас  купить  курс лечения в санатории.  Покупать  полную путевку не было надобности, только лечение.

– Паша еще не звонил, – не согласилась я, –  он обещал поговорить  со своим знакомым и перезвонить мне сам.

   При упоминании  о Пашке  что-то послушно отозвалось внутри,  щелкнуло и включило не те эмоции.  Наползало  болезненно-тошнотное… неконтролируемо – снова тоска, похоже.   Не только по Пашке, само собой, но и  по всему тому, что осталось там.  Плечи сами собой опустились, я ссутулилась над столом и быстро заработала ложкой.

– Одно другому не мешает.  Или он и путевку для тебя купит?

– Вот про купит…

– Деньги есть.  На соседнем участке  будут строить мостик через Таю  – соединят два берега.  Поэтому прибрежные участки на нашем  сильно выросли в цене. На них  есть покупатель, который хочет выстроить здесь гостевой коттеджный поселок.   Люди будут жить в  домиках над рекой, а на лечение ходить за речку – метров  триста всего.

– Вокруг нас будут дома? – ужаснулась я.

– Вокруг нас будет забор, – отрезала мама, – а дома – только  с одной  стороны. Сделают дорогу, поставят магазин.  И не впритык же?  Мы уже подписали предварительный договор,  я получила задаток-гарантию.

– Странно это все, мам…

– Странно сидеть на гектаре земли и нанимать  людей, чтобы его косили несколько раз за лето.  Нет… Тасе, конечно,  нужна травка и сено, но его можно купить потом… и с доставкой.

– Тася – это корова.

– Да.  Тася это наша корова.  К ней мы сходим потом. А сейчас  давай пройдем до санатория на разведку, поинтересуемся – как там с путевками?  Сегодня пятница, а там у них будет два выходных…

   В  узком  темно-зеленом платье чуть ниже колена и легком  бежевом  жакетике, я стояла в прихожей и задумчиво вертела в руках широкополую  мамину  шляпу, украшенную бежевой лентой похожего цвета.

– Солнце уже не жаркое,  зачем она тебе? Брось, – вышла мама уже полностью готовой к выходу  – в светлых брючках, разлетайке с длинным рукавом и темных очках.  Совершенно другой образ…  со временем привыкну,  конечно, но…  Задумавшись не о том, я и ответила не то:

– Боюсь, что защита 50+… вышел срок годности – не рискну наносить, а значит… – неловко бормотала я, уже понимая, что говорить этого не стоило, – так что…

   Мама молча  смотрела, как я упрямо пристраиваю на себя  объемный головной убор.

– Зоя…  Зайка…

– Мама,  давай оставим все, как есть. Пусть это будет просто моя привычка, ладно?

– Нет, Зоя, это  другое,  – расстроено отвернулась  она, – я думала, что все это в прошлом.  Ты что – все это время пряталась от солнца?  А как же витамин Д?

– Смешно, мама…  витамин Д продается.

– Нет!  Подожди – все эти годы, столько лет…?  Я бы заметила в ваши приезды!

– Нет, мама, все давно прошло.  Просто не обращай внимания, ладно?

– Я не могу не обращать внимания, Зоя, – развела руками мама, – ты сказала – прошло.

– Мама! – отчаянно мотнула я головой, –  Сысоева…  блондинка.  Я не могу, мама…  прости.  Пройдет потом –  проходило же?  Не мучь меня сейчас! На самом деле, это такая мелочь…

   Перед глазами, будто на экране, встала тонкая фигурка в  руках  Виктора – в белом халате и с  белыми почти волосами.  Наверное, это навсегда…  забыть не получится – невозможно.  И не вспоминать – тоже, хотя как же  это больно!  А  злилась я сейчас на маму.  Что ей стоило просто не заметить, просто забыть, когда я попросила об этом?

– Да-а…  трудно будет твоему Усольцеву.  Если вообще возможно, – задумчиво протянула она.

– Невозможно.  У них  это давно.  Там  выглядело…  уже  привычно.

– Как  – привычно?  Ты, конечно,  извини – я все понимаю… что тема еще  больная,  но что значит – привычно?

– Движения… отработанные, как  в танце – знаешь?  Когда шаг в шаг.  Слаженно и в такт.

– Глупости говоришь, –  отмахнулась  мама, – это извечный танец, там трудно ошибиться с движением.

– Нет, мама. И  прекрати  работать его адвокатом.  Мы идем или нет? – дернула я дверь.

– Не психуй!  И не придумывай.  Такие домыслы выматывают  страшнее любой реальности.  Не накручивай себя.

– Я вообще – никак.  Давай просто не вспоминать о нем.

   На крыльце я осмотрелась – за густыми кустами просматривалась  неширокая  Тая.  Противоположный берег  выглядел ухоженно и красиво, это была уже территория санатория.  Видно было небольшой участок  асфальтированной дорожки,  пару лавочек  с видом на реку…   С нашей стороны все место вдоль реки занимал луг  с редкими совсем еще молоденькими деревцами  – бывшее колхозное поле.  Трава  на лугу… да – она была выкошена раньше, но уже поднялась.  Вдалеке  на ней виднелось рыжее пятно  –  похоже, та самая наша   Тася.  Она отдыхала, лежа на травке.

– Научишь меня доить.

– Обязательно, Зая,  только ногти обрежешь.  Красивый маникюр, жаль, но сама понимаешь…

– Мне не жалко. Прямо сегодня  и завалимся.  Светлана еще работает?

– Да, здесь держатся за работу, а она хороший мастер.  И я тоже работаю, Зоя, – огорошила меня  мама.

– Ты не говорила.  Ты вообще почти ничего не говорила…

– Ну,  ты и сама сейчас  не особо настроена,  должна понимать.  Я работаю в таком… щадящем режиме – сменным администратором в фитнесс-клубе.  Когда девочкам нужна подмена, я выхожу.  И занимаюсь там, когда хочу, бесплатно.

– А Тася тогда? Ее же нужно доить… сколько раз в день?

– Я все успеваю.  А  по вечерам к нам приходит  Назарка. Помнишь его?  Ему уже пятнадцать.  Чистит у Таси…  хотя сейчас она все время на улице – работы мало.  Я наливаю за это молока – по два литра каждый день.  И им и мне удобно…

   Мы шли вдоль реки и говорили про эти ее заботы, про общих знакомых, мама рассказывала  про моих одноклассников, которых недавно видела.

   В городе мы перешли через мост и добрались, наконец,  до территории санатория.  Объяснили, что интересуемся путевкой и нас пропустили  через КП. Еще какое-то время нужно было идти по дорожкам вдоль изумительных по красоте клумб, мимо  знакомой скульптуры  смеющейся девочки…  Высокие кусты и ивы с длинными ветками возле беседок и внутреннего прудика…  Я притихла – вспомнилось…

   Здесь мы познакомились с Усольцевым, когда  он в августе заскочил в санаторий  проведать свою маму.  И застрял здесь из-за меня на весь месяц,  даже купил путевку с проживанием, но без лечения.   Как потом выяснилось, кинул клич своим друзьям, и они скинулись для него кто сколько смог. Тогда все случилось… бурно.   Такой яростной осады не выдержал  бы никто.  Он брал меня не измором, а штурмом.  Морская форма, этот решительный напор,  взгляды, которым я и сейчас не нашла бы названия… в них иногда сквозила не просто  мужская  жажда, а настоящая мука.  Тогда… именно тогда это нужно было мне, как воздух,  и я получала это.

    Уже через неделю  я осталась на ночь в его номере, он стал моим первым и до сих пор единственным. Уже  в сентябре мы поженились,  и я  сразу забеременела.  Он учился на четвертом курсе и уже имел свободный выход с территории училища. Поэтому почти каждую ночь проводил со мной в квартире, которую  нам  оплачивали  мои родители.  Мы будто с ума тогда сошли и ни о каком осознанном  планировании детей и даже простом  здравомыслии  речи вообще не шло.  Усольцев не высыпался хронически, потому что на сон ему оставалось от силы час-два.   Я днем отсыпалась,  готовила учебные задания,  ждала его, готовила еду… до которой порой  очередь так и не доходила.  Иногда  мы с ним выматывали  друг друга так, что вырубались в процессе… даже в поцелуе.  Этот дурдом  и не мог закончиться иначе – только  беременностью.

   Вспоминать об этом здесь, вот так…  почему-то не было больно.  Это было мое и оно у меня  было.  Помнить все равно было приятно, прошлого отнять у меня он не мог.  И даже на слезу не пробило, надо же… я удивлялась сама себе – неужели понемногу отпускает?  Просто не знала, какой лютой ностальгией меня  накроет  следующей ночью в связи с этими воспоминаниями…

   Я сама заскочила в административный корпус и спросила о путевке.  Пожалела, что не прислушалась к маме – ее можно было взять уже сейчас.  Договорилась на понедельник.  На обратном пути мы  сделали небольшой крюк, прогулявшись по парку – время позволяло.

   Уже когда повернули на выход, мой взгляд  задержался на девушке, которая шла по дорожке  рядом с  каким-то  мужчиной.  На него я почти не смотрела, а вот она…  будто кольнуло что-то под ребра.    Скорее всего, она тоже была квартеронкой, и даже во втором или третьем поколении, потому что явных негроидных черт у нее не наблюдалось.  Когда я была здорова, то моя кожа, которую я изо всех сил  спасала от загара,  была очень смуглой и чуть золотистой.  В госпитале, по словам Пашки, она  выглядела желто-зеленой, слегка разбавленной  глубокой синевой подглазников… Если бы я разрешила себе загорать, то очень быстро стала бы такой же шоколадкой, как эта девочка.

    Она была  темненькой.  И очень красивой –  экзотически, просто необыкновенно.  Я с трудом  оторвала от нее взгляд.  Наверное, это разглядывание  выглядело ужасно.  Но она заметила его и при этом  улыбалась.  Похоже, что мое внимание ее совсем не коробило.   У меня когда-то было не так… совсем не так.

   Мы с мамой  прошли  в стороне от той пары, свернули к воротам.   И так  относительное, мое  спокойствие  тихо рушилось.  Опять затягивало.  Я даже подумала о том, что зря рванула сюда, где на каждом шагу  воспоминания.  Но не к папе же было ехать с его новой дамой?

Высшая степень обиды

Подняться наверх