Читать книгу Высшая степень обиды - - Страница 16

   Если стараться не вспоминать и не думать о грустном, то да – лето помогает.  Чуть отвлечешься на него,  или займет мысли еще что-то постороннее и тут как тут иллюзия, будто опять живешь полной жизнью.  Какие-то интересы в себе ищешь…

   Страшно было сломаться, когда немного обвыкнусь тут и уйдет новизна впечатлений.  Вот только наступит осень и все – я уже сейчас знала, что поплыву вместе с ней, изойду тоской и слезами.  Включится такая программка, обязательно включится.  Я вообще тяжело переносила  неприкаянное время года, а полярную ночь всегда ждала с ужасом.   Да еще сейчас  вся, как оголенный нерв – достаточно легкого касания,  малейшего раздражителя  и я дергаюсь и искрю.  Или хлюпаю в углу – есть и другие варианты, но все они так себе…

   А пока я не могла наговориться с мамой – на самые разные темы, иногда неожиданные.   Почему-то боялась не успеть, упустить что-то – как с папой.  Раньше  он часто звонил мне сам. А когда мы приезжали к ним в отпуск,  разговаривал со мной, как с маленьким ребенком – это  раздражало.  Все эти  «да что ты говоришь?»,  «да ладно?» –  со смешком, с улыбочкой.  И я однажды не утерпела – высказалась:

– Папа, прекрати говорить со мной, как со слабоумной!  Я взрослый человек и привыкла, чтобы со мной считались.

   Сколько мне тогда было… тридцать?  С тех пор папа  сам не звонил, только передавал приветы через маму.  Когда мы приезжали, общался корректно –  считался.  Что-то я тогда испортила… но никак не могла понять – что именно?  Ничего обидного как будто сказано не было…

   Я не стала говорить ей о встрече с Артемом.  Зачем?  Она знала о нем, когда-то они заставили меня рассказать о причине той моей истерики.  А эту нашу  встречу я спокойно переживу сама, здесь помощь мне не нужна.

   Сейчас  же я старалась  разговорить  ее и узнать, что она делала здесь, пока не было меня, как жила одна эти полгода?  И оказалось что, кроме Таси, у нее  есть старые подруги и с двумя из них она иногда встречается, а еще есть ее приятная  и «непыльная» работа,  телевизор и интернет…

    Мы с ней устроились  на кухне и  делали сразу два дела – я готовила суп из белых грибов, а она сидела на диване и наблюдала.  И еще мы  разговаривали:

– Нужно было  в медицину, Зайка.  Зря я не заставила, не настояла. Лингвистика – только звучит  красиво.  Толку от нее – ноль, – вздыхала она.

– Красиво звучит…  и изучает не только факты речи, но и помогает понять причины поведения носителей живого языка.  Я тогда иногда жалела, мам,  что учусь на заочном, так… чуть-чуть.  Для заочников  все курсы  лекций перед сессиями давали сокращенно,  – хмыкнула я и глянула   с сомнением – шокирую сейчас.  Ну и ладно – встряхнемся обе.

– Хочешь пример?  Такой… живописный?  Ну во-от… семь занятий по обсценной, то есть ненормативной  лексике для нас  сжали в одно.  Представь, как было слышать,  когда,  цитируя Мокиенко, препод говорил:

– Интересно отметить, что семантические изменения современного эвфемизма «трахать» практически повторяют слово «е…ь».

   Он вел лекцию очень профессионально и серьезно.

– И что конкретно  это знание тебе дало? – хмыкнула  мама.

– Его лекция? Что мат – это спонтанная речевая реакция на неожиданную и, как правило, неприятную  ситуацию.  И что функции применения  обсценной  лексики насчитывают  двадцать семь пунктов.  В том числе – когда она воспринимается,  как искусство.  А в психоанализе  она применяется для лечения нервных расстройств.  Почему  я говорю только об этих двух пунктах?  Тебе интересно?  Я не сильно гружу тебя?