Читать книгу Афганские былинки. Война и мир - - Страница 16

Базарбаев сказал, что сделает плов. Сидел на крыше, распевал что-то своё и бесконечно заунывное, – со стороны ну, вылитый душман. И сказал:

– Палов хочу делать, ош-пош!

– Чего? – не понял Линьков.

– Палов, вкусно будет.

И Самсонова тут же подхватило:

– Плов, мужики, классная вещь! Я на карантине в самоходе пробовал, – убиться можно!

И чуть не убился, дёрнувшись от волнения и полетев с крыши. Но его поймали, укрепили обстоятельно на прежнем месте и уточнили:

– А плов он вообще из чего?

– Скажи им, Базарчик, скажи! – волновался Самсон, потому что этот вопрос волновал сейчас всех.

И Базарбаев задумчиво, как песню запел:

– Мясо нужен, и рис нужен, маркоф нужен, и лук нужен, и зира… Мясо, чтоб жирный, и рис девзира.

Про «илук» с «ирисом» как-то догадались, но кое-что озадачило.

– Какой зира-зивзера? – взорвался Лиьньков. – Ты не свисти, толком скажи, что надо!

Оказалось, приправы и какого-то особого риса, и как Базарбаева ни уговаривали заменить приправу картошкой, не согласился. И снова запел:

– Шавля будет, шурпа будет, мастава будет, басма будет, палов не будет…

Тут уже и понять не пытались, захотелось сразу убить. Довёл этим пловом до невозможности, потому что седьмой день ели кукурузу. Так получилось.

Остались в «зелёнке» островком, как на острове питались подножным кормом, а под ногами валялись только раскатившиеся из мешков сухие початки. Раскатились они во время штурмовки, и никто их поначалу не замечал, но когда выели сначала сухпай а потом по всей окружности виноград, заметили и стали есть. «Вертушки» на остров летать боялись, потому что их стригли здесь по две штуки за день. Одна до сих пор догорала за кишлаком. Нормальный транспорт пройти не мог, потому что тоже горел и увязал в совершенно непроходимых минных полях. И харч на «остров» таскал с горы первый взвод, но таскал, прежде всего, не харч, а боезапас, а из харчей всё, что полегче, и получалось, сухари и галеты. Но и сухарей теперь не получалось, потому что остальной батальон оттянули за горку, где десантуре на блоках стало нехорошо. Как будто здесь хорошо, санаторий в курортной зоне.

Зелени вокруг почти не осталось, её начисто выкосило перекрёстным огнём. В крышах от миномётных обстрелов появились трещины и пробои, и туда время от времени проваливались. И, главное, сплошь хорошие люди. Замполит с политинформацией приходил, – не провалился. Танковый старшина из-за пропавшей бочки ругаться, – хоть бы что. А комбат заглянул, сделал шаг, и всё. Доставали, как слона из корабельного трюма, потому что со двора не войти, а по-другому не выйти. И пока вытаскивали, столько от него правды узнали и про жизнь эту, и про начальство, и про войну, что даже порадовались, что не заглянул особист. А теперь никто не заглядывал, только «духи». Заглянут, постучат из приличия в несколько стволов и, не дожидаясь ответа, уходят. И хорошо ещё, перестали снайперов выставлять, Гилязов их начисто отучил. А то и бочку классную, танковую продырявили, и Первухину испортили штаны, которые на ней сохли. В общем, испорчено было всё, и настроение, и бочка, и штаны. А тут плов. Оживились, конечно, стали приставать к Базарбаеву, чтоб подтвердил. И тот спел:

– И мясо, и лук, и маркоф, и зира, и девзира…

И оказалось, что из всего, что для плова нужно, у взвода есть только вода. Протекала через «зелёнку» в мутном арыке, и ночью можно было набрать, сколько хочешь. И тут уж, конечно, наоборот, – расстроились.

– Да где мы тебе мясо найдём? – возмутился Самсон. – Какая ещё зира-зевзира.

Базарбаев удивился:

– Зачем вы? Сам найду. – И запел: – и мясо найду, и лук найду, и зира найду, и девзира…

И, главное, так вкусно запел, что у всех животы подвело, хотя и было не вполне понятно, про что.

– Да где найдёшь то? – сглотнул Поливанов.

И Базарбаев загадочно улыбнулся:

– Вы не знаете, я знаю. – И опять: – И гушт, и зира, и девзира…

– Ты что же, к местным пойдёшь? – не поверил Линьков.

И Базарбаев покачал головой:

– Зачем пойду? Сами придут. Усман-ака, Эркин-джан, Сабит-джан, Хасанали, Бахтияр…

– Земляки! – догадался Поливанов.

И Базарбаев даже удивился:

– А кто другой?

И все вспомнили, что у Базарбаева, действительно, всюду были земляки, и мысленно тоже почти запели: и у танкистов, и у связистов, и у лётчиков, и у пушкарей, и в десантуре. И, что характерно, почти все повара, а, значит, при мясе, и получалось реально. Непонятно было только, как он их здесь найдёт и всё это доставит. Но Базарбаев утешил:

– Зачем искать? Сами придут, – и стал перечислять: – И Анвар-ака, и Эмин-джан, и Махмуд-ака, и Джума.

Как они придут сами, если на островок не проходили даже колонны, было неясно, но тут-то как раз и прояснилось, потому что одна колонна всё-таки должна была пройти. Танкисты между скандалом сообщили, что пойдут снимать у развилки блок, и как раз через островок. И, конечно, и горючку должны были оставить, и сухпай, что, безусловно, всех интересовало, но не так, как плов. Он ехал в колонне по частям и должен был сложиться во что-то прекрасное. И совсем не еда уже всех волновала, а именно это прекрасное и не похожее ни на что. На Базарбаева смотрели, как на сказочного джина, которому нужно было только высказать желание, и высказывали:

– Базарчик, а поострее можно?.. С перчиком?

– Можно, – отвечал тот и стрелял куда-то в зашевелившуюся ни с того, ни с сего зелень.

– А с чесночком если, с чесночком?

– И он, подумав, отвечал:

– Можно, – и снова стрелял. – Достархан будет, пальчики оближешь! – грустил он и объяснял, что такое достархан.

И оказывалось, ничего страшного. Просто стол, в смысле всё, что на нём, и, когда узнавали, что, начинали захлёбываться слюной. Потому что есть же хотелось седьмой день. А пока ели кукурузу. Шелушили початки, дробили прикладами в какой-то посудине, отчего посудина тоже дробилась и визжала осколками в зубах, как чёрная икра. Хотя, как она визжит, никто не знал, но Самсонов рассказывал.

Кукуруза, сколько её не вари, оставалась жёсткой. Потом и варить перестали, потому что не на чём, и стали просто замачивать, а это было совсем не просто, терпеть суток двое, пока размокнет. Но терпели и утешались, что с грядущей колонной приходит плов. Консервов и прочей прелести тоже ждали, но уже не так, потому что Самсонов разъяснил, что плов, который давали однажды в полковой столовой, это простая каша, которую и в консервах дают. А хотелось уже, чтобы было непросто. Душа просила не того, что давали, а именно того, что не давали: в «зелёнке» не бегать, кукурузы не есть и не спать на крышах. Да и какое там спать, их и оставили здесь, чтобы не спали. А колонны всё не было. Сначала кончилась соль, потом кукуруза, но, когда кончилась, даже обрадовались, потому что без соли есть её, оказалось, совсем невозможно. И лейтенант уже начинал нервничать и даже два раза повышал по рации голос, а на него из рации тоже повышалось:

– Рожу я тебе, что ли? Нести и некому и нечего!..

И это тоже была правда, потому что у них там не было даже воды, и, когда первый взвод завалил на горке барана, то есть его особенно никто и не стал. Там всем не есть уже хотелось, а пить. И получалось, что у третьего взвода есть главное – вода, а, значит, не так уж и плохо. И становилось уже интересно:

– Базарчик, а как по-узбекски вода?

– Сув.

– А пить?

– Ичик.

И напившись, взвод бегал осторожно по крышам, постреливал в облысевший виноградник и время от времени уточнял:

– А виноград как по-узбекски?

– Узум.

– А ворота?

– Ишик.

– Ну, тогда смотри в тот ишик за узумом… Пошли гады, пошли!

И они, действительно, пошли. На двенадцатые сутки «зелёнка» ожила» и накрыла взвод шквальным огнём. Потом поднялась и снова откатилась, чтобы накрыть, но без особого толка. Могучие дувалы спасали взвод и оставшийся боезапас. Стреляли скупо, одиночными и по-собачьи урчали:

– У-у-у, гангрены… Вот вам с перчиком, вот с чесночком!.

– Базарчик, как перец по-узбекски?

– Калампур.

– Ну, тогда посыпь им вон ту рощицу.

И он сыпал и мечтательно вздыхал:

– Ай, какой палов будет, какой достархан! – и перечислял, – И катлама, и чак-чак, и курут…

– Ну, тогда за катламу… Геныч, вруби!

– Лёха, Леха, справа смотри!.. Давай за чак-чак.

И Базарбаев печально качал головой:

– Нет, тут хашар надо.

– Чего?

– Хашар, когда вместе.

– Ну, тогда хашаром. Все вместе по счёту три… Три!

– А лейтенант покрикивал:

– Не залёживаться, не залёживаться! Всем перебегать!

И все старались перебежать поближе к Базарчику, который раскрывал над «зелёнкой» волшебный, сказочный достархан.

– А ещё у тебя в саду что растёт?

– Анор – гранаты.

– Лёха, Лёха, справа держи!.. А ещё что?

– Айва растёт, олма растёт, хурма растёт…

И прикололись. «Зелёнку» теперь не просто отбивали, а накрывали достархан, отбивались не гранатами, а анором, и изо всех сил берегли свой последний чак-чак – пулемёт.

«Зелёнка» пошла на островок, чтобы стянуть с горы батальон, вернуть его на исходный рубеж, но, когда батальон вернулся, свободным, огромным островом стала уже вся зелень. Подоспевшая бронеколонна выручила третий взвод, густой цепью раскинув десантуру и наполнив прежний островок шумом и суетой.

Весь день третий взвод спал. Потом проснулся, схватился за сухпай и вспомнил:

– Базарчик, а как же плов?

– Будет, будет вам палов, – убеждённо ответил он, но с места не сдвинулся.

И тут Линьков догадался категорически уточнить:

– Когда?

– Когда дома будем, у меня соберёмся. Какой палов будет, какой достархан! – ответил он и запел, – И анор, и чак-чак, и анжир, и хурма, и катлама…

И улыбнулся так, что застывший в изумлении взвод помолчал, помолчал, подумал и рассмеялся. Почти истерически рассмеялся со всхлипами и до слёз.

– Вот паразит, на пустом месте развёл! – стонал Чак-чак-пулемётчик.

– И, главное, ни слова ведь не соврал! – восхищался Самсон и вдруг, поглядев в печальные, усталые глаза, сказал: – Базарчик, а ты пожелтел.

И все поняли, отчего он такой печальный. Давно болел, с самого начала, но никому не сказал. И Самсонов задумчиво покачал головой:

– Восток – дело тонкое… Сиди, Базарчик, сиди.

И осторожно отобрал у него автомат.

Три дня Базарбаев лежал на крыше и жёлтыми глазами смотрел в небо, пока с этого неба не смогла спуститься «вертушка». Сапёрам, наконец, удалось расчистить дворы, и его по этим дворам понесли, потому что он так ослаб, что сам уже не ходил. Но перед самой загрузкой он их придержал. Посмотрел тусклыми и пронзительно печальными глазами и сказал:

– Вы все мои гости! И ты, Лёха-джан, и ты, Самсон-ака, и ты, Гена Чак-чак… Такой палов будет, такой достархан…

И взвод, не сговариваясь, подхватил и запел:

– И анор, и анжир, и катлама, и чак-чак!..