Читать книгу Запах ночных фиалок. Рассказы и повести - - Страница 16

Люба вплотную прижалась лбом к холодному оконному стеклу. Показалось. Шум за воротами, не Ваня приехал. Хотя уже пора бы. Позвонил, что задерживается. Знает, что жду. Хотя чаще наоборот бывает – он уже дома, а я, как всегда, опаздываю. Не работа, а нервотрёпка сплошная. Одно радует – дома ждут.

На улице темень, какая бывает осенью. Не золотой осенью, что бабьим летом зовётся, а пора, когда слякоть празднует победу над скупыми солнечными лучами. Когда дождь каждый день моросит, как из сита, и собака из будки выходит только по большой нужде. Когда золотые листья жухнут, и, напоенные влагой, напоминают о том, что всё – тлен. Скорей бы уж мороз, первый снег и предзимье. Фонарь возле дома раскачивался и скрипел, как несмазанная телега. Под ним в столбе света капли моросящего дождя превращались в блестящие драгоценные нити.

Как всё относительно. Под каким углом смотреть…

Женщина шагнула назад, в тёплое пространство уютной кухни, рукой взялась за занавеску, чтоб задёрнуть, но взгляд упал на плетистую розу у забора. Вокруг – грязь и умирание, а эта цветёт. Пышно. Шикарно. Ярко. Не то ли сейчас и с ней происходит? И пусть на пузатых баночках крема, что выстроились по росту перед зеркалом, блестящим по глянцевому сияет, как говорят, 45 плюс! Разве это приговор, если самый нежный и родной человек на свете носит её на руках?

Родители дали ей красивое имя Любовь.

И этой самой любовью, только с маленькой буквы, была она ранена дважды. Оба раза – до полусмерти. Но – выжила. И расцвела. Пусть – осенью, а не весной, но – буйно.

И теперь цветёт и пахнет, как большой куст за окном, что поднят из грязи и подпёрт в нужных местах Ваниными руками. Цепкий и колючий цветочный куст зажил новой жизнью, приняв помощь не очень опытного, но трудолюбивого и аккуратного садовода. Это относилось и к плетистой розе за окном, и к её хозяйке – по эту сторону стекла.

Оказывается, всё, что было нужно и розе, и Любе – это надёжная опора. Которая, как оказалось, рядом была много лет. Просто в глаза не бросалась. Люба давно была знакома с Иваном, но смотрела не на него, а поверх и мимо.

Эх, сколько времени упущено…

Люба аккуратно поправила занавеску и тихонько опустилась в кресло. Плетёная качалка, Ванечка подарил. Обычно он встречал её, уставшую после работы, поцелуем. Брал на себя роль гостеприимного хозяина. Отправлял помыть руки, разогревал ужин, ждал, пока переоденется в домашний халатик и усаживал в кресло. Протягивал любимую керамическую кружку с горячим травяным чаем. Пушистым пледом укутывал ноги, садился рядом, прямо на ковёр, и осторожно, как ребёнка, начинал качать. Нажимал рукой на полозья и смотрел на Любовь большими, чуть навыкате, серыми глазами. Ни о чём не спрашивал, позволял расслабиться, сбросить груз дневных забот. Перестроиться на тихий ужин в кругу семьи.

Она любила эти минуты бесконтактной близости. Считала их по-настоящему интимными: сокровенными и задушевными. В этом весь Ваня. Умел быть рядом, не напрягая, но давал понять, что при первой же необходимости подаст руку, подставит плечо, прикроет, поможет, спасёт…

Люба тихонько раскачивалась, мысли текли неторопливо, и в такт укачивающим движениям:

– Сейчас у меня все хорошо. И на то, что было, смотрю, как со стороны. Всё не как у людей. Слепо, как в омут с головой, влюблялась в красавцев. И хватала горькое – взахлёб. С Ваней все по-другому. Странно, кто бы мне раньше сказал, что я полюблю такого – не поверила бы. Вот ни разу не мой типаж. Но почему-то с каждой неделей, с каждым днём, и даже часом становится он ближе и родней. И не хочется теперь той любви: бурной, буйной, испепеляющей. Хочу такую, как сейчас: она тихая, домашняя, надежная. С ним не надо стараться быть другой, играть роли, чтоб понравиться. Я такая, какая есть. Меня домашнюю он и любит.

Но чтоб это оценить, надо было нахлебаться дерьма. Теперь я точно знаю, и дочери скажу: нельзя мужчину любить безумно. И не дай Бог позволить ему манипулировать твоей любовью – станешь вещью.

Я знаю, что говорю. И Пушкин прав. Опыт – сын ошибок трудных. Первый раз влюбилась в 21. Приехала по распределению работать в деревенскую школу. Рисование детям преподавать. Увидела парня, и сошла с ума. Статный, красивый.

И всё. Больше никаких достоинств. Тракторист, избалованный младший сын и брат. Как в омут с головой нырнула. И закрутила меня любовь, утонула я в ней. Не могу понять до сих пор, чем он взял? Нет, здесь что-то большее, чем красота. Может, на каком-то химическом уровне? Сейчас много пишут про гормоны, мол, вырабатываются при виде вожделенного объекта. А потом провоцируют мозг на выработку гормона счастья. Ну, это как шоколаду наесться до отвала. Тогда я не знала про химию, просто порхала, как бабочка, рядом с ним, до небес взлетала, если за руку брал, в глаза смотрел по-собачьи.

Замуж хотела со страшной силой, ребёночка ему родить. Но без штампа в паспорте ничего, хоть и с ума от любви сходила, позволить не могла: не так воспитана. Сейчас уверена – он обладать мной хотел, и всё.

Ну, поженились. Прожили 8 месяцев. И на втором месяце беременности я от него бежала, куда глаза глядят, ночью. Пришёл пьяный, избил, чуть не задушил. У соседей пересидела, утором к маме уехала.

А у мамы в гостях тетя родная была. Я все бросила, уволилась с работы, и взяли мы вместе билеты на самолёт. Так попала я на Север. Она там работала. Улетела, чтоб не видеть, как деградирует любимый. Пить он сильно стал, а пьяный – совсем безумный. Я себя спасала. И дитя, что выносить надо было. Домашние уговаривали избавиться, не портить жизнь, не связывать себя ребенком. А тетя сказала: «Решай сама».

А что решать?

Это был мой ребенок. Живой! Желанный! От любимого! И я его должна выносить и родить, несмотря ни на что! Ребёнок не виноват, что папа его оказался… слова не подберу, кем. Бог ему судья, сейчас это опустившийся человек, недолго ему осталось небо коптить. Зато есть сыночек мой, моя гордость, моя радость и отрада! Какое счастье, что я никого тогда не послушала! После развода вернула девичью фамилию, и сыну её дала. Её он носит, мой сын. И прославит, даст Боженька. Всё к этому идёт…

А дочка – от второй любви безумной. Которая ещё меньше времени длилась. Просто огненная вспышка в памяти: озарила всё вокруг – и погасла. Даже с собой разговор на эту тему портит нервную систему. Ну их, красавцев, Бог с ними. Главное – дети красивые. Мои дети!

Хлопнула калитка. Любовь вскочила, побежала к двери, поправив на ходу у зеркала волосы.

– Ванечка! Ну что ты так долго-то? – заждалась, Любушка-голубушка?

Она прильнула к мокрому лицу, вдохнула запах одеколона, и почувствовала, что тает. Как мороженое на горячем солнце.

Нет, точно, любовь – это химия. Непостижимая наука.

А по химии у Любы в школе тройка была. Единственная, между прочим.