Читать книгу Запах ночных фиалок. Рассказы и повести - - Страница 4

Посёлок спит. Только окошко в домике у дороги теплится неярким светом. Настольная лампа? Через кисею занавески – силуэт женщины. Склонилась над столом. Вяжет? Вышивает? Да нет же, рисует!

– Ещё немножко, пять минуточек. Вот зелёной краской докрашу, и всё.

Но не тут-то было. И пять минут прошло, и ещё два раза по пять.

Лена уже почти год рисует. Взяли её в плен раскраски по номерам. Начинает вечером, после работы, и засиживается над холстом до поздней ночи. Она совсем не художник, простой оператор на почте.

Работа, может, и не тяжёлая, но нудная. И рабочий день длинный. И нервотрёпка с клиентами. И в компьютер всё заносишь, а он виснет. А ошибиться нельзя – программа не примет. К концу смены устаёшь так, что хочешь только одного: тишины, покоя и умиротворения.

Всё это получаешь, раскрашивая картинки.

Дома Лену никто не ждёт. Кроме старого Дымка, который мягкой подушкой укладывается хозяйке на колени и посапывает, как человек, изредка подёргивая лапами во сне. Наверное, представляет себя игривым котёнком. Сколько ему? Лет 12, а то и больше.

Дочка в 3 классе приволокла с улицы серый комок с огромными глазами и крысиным хвостиком. Из шприца с бабушкой выкормили малыша – из блюдца лакать не мог. Теперь Дымок – старичок, а дочка Лиля – взрослая. Ох, годы летят…

Сегодня под волшебной кисточкой оживала сирень. Заготовку Лиля подарила, приезжали тут на праздники с женихом. Вместе в Питере на юридическом учатся, последний курс.

Руки раскрашивают, а мысли самотёком идут.

Лиля… Доченька. Умница и красавица. Моя – да не в меня. Вся в отца, которого не видела никогда.

Кисточка по сиреневой грозди скользит, а мысли – по прошлому. Погрузилась думами в юность. В тот самый кусочек, который не яркой краской, а чёрной впору раскрашивать.

Вот так живешь, и не знаешь, что Судьба тебе приготовила.

После школы собралась, как мама, поступать в библиотечный техникум. Все книжки про любовь в поселковой библиотеке до дыр зачитаны. Грея ждала, верила, что приплывёт на трёхмачтовом галиоте под алыми парусами. Потому в Питер и стремилась, ведь там Нева, корабли, романтика. Без вечно пьяного папки, надоевшего огорода, безмозглых кур и прожорливых кроликов, без сенокоса и копки картошки. Совсем другая жизнь, городская, яркая!

А в мае приехала в посёлок бригада из Молдавии – коттеджи строить. Четверо молодых парней и бригадир постарше. Один красивый, как актёр известный, прямо похож. Местные его Мулцумеском звали.

Первый раз услышала, подумала: имя какое странное. А оказалось, «спасибо» это по-молдавски. Парень уважительный такой, все мулцумеск да мулцумеск, вот деревенские и подхватили. Статный, аккуратный, не такой, как местные парни. Интересный.

Познакомились на танцах. Звали его Афанас. Без -ИЙ, как у русских. Коротко.

И случилась любовь.

Да такая сильная, что ни про какой техникум и речи уже не шло. Заговорили про свадьбу. Потому как рожать зимой.

Мама, как узнала, в слёзы. Хороший парень Афанас, работящий, да чужой. А как к себе увезёт, в Молдавию? Но и без отца ребёнка рожать – позор, что люди скажут?

С папки-то взятки гладки – он больше пил, чем работал, на маме всё держалось, и огород, и хозяйство.

Афанас с друзьями свататься пришёл, посидели, распили с родителем бутылочку, да и загадали свадьбу на сентябрь. Мама поохала-поохала, да делать нечего. В город съездили, заявление подали, кольца купили: жених не поскупился, невесте широкое взял, чтоб сразу видно, что замужняя идёт.

За полмесяца до свадьбы домой засобирался – за родителями, за братом, за гостинцами молдавскими да за вином. Вот это – что вина молдавского привезёт к свадьбе, и решило вопрос. Отец сказал – пусть едет. И – запил сразу, как будущий зять уехал. Как же, скоро дочку в жёны отдавать, репетировать надо!

Мама ж вовсю к свадьбе готовилась: продукты закупала, деликатесы, водку. Платье мне у лучшей портнихи в городском ателье заказали.

А когда в город на последнюю примерку поехала да фату из комиссионки забирать, принесли телеграмму.

«Приехать не могу ТЧК всё отменяй ТЧК прости ТЧК Афанас».

Слова вроде понятные, да как понять?

У меня как аквариум с золотой рыбкой из рук выпал. Вся жизнь – вдребезги. Вот так жених! С готовой свадьбой на посмешище выставил.

Что там у него – выяснять не кинулись. Ни к чему. Ясно – поматросил, да бросил. Свадьбу отменили, а жизнь, что внутри зародилась – не отменишь. Ребёночек-то, что под сердцем шевелится, не виноват, ему родиться не запретишь.

Но не зря говорят: одна беда не ходит. Пришла беда – открывай ворота. Папка нажрался с горя до поросячьего визга и перевернулся на тракторе. Придавило сильно, смяло, как бумагу, лёгкие ребром пропороло, не спасли.

На похоронах мужики его свадебной водкой поминали да молдавана матюгали. Маму в больницу с кладбища на скорой увезли – инфаркт. А у меня, восемнадцатилетней, ребёночек в утробе бьётся – трепыхается. И жить не хочется.

А надо.

Тот отрезок жизни густым непроглядным туманом всегда затянут был, не вспоминала, не хотела, мысли горькие от себя гнала, а тут – на тебе – выплыло.

Лена вздохнула, кисточки отмыла, в банку с водой сунула, Дымка на руки подхватила, к груди прижала, гладить начала. Успокаивает мурканье-то. Всё-таки родная душа.

Мама после инфаркта как-то с Божьей помощью выкарабкалась. Фельдшерица на дом ходила, уколы колола.

Дочка, маме – внучка, родилась в срок, черноглазая, чернобровая, милоты необыкновенной. Говорят, смешение кровей красоту даёт. Не врут.

Имя выбирать не пришлось – давно было придумано, ещё папашей непутёвым. Лилиана. Так маму Афанасову звали, он хотел. Пусть.

Лилиана – это по паспорту. А по-нашему, по-простому – Лиля. Так её и до школы, и в школе звали. А как в Питер уехала, так Лилианой назвалась, полным именем, красиво, по-взрослому. А теперь получит диплом юриста, и вообще – по имени-отчеству, Лилианой Афанасовной станет.

Чудно.

Необычно, да? Но красиво.

Когда имя и отчество по отцу давала, ещё надеялась на чудо, думала: а как вернётся? Ну не мог он их бросить! Видно, что-нибудь на родине сильно серьёзное случилось, раз так всё…

Но чудеса, видимо, только в книжках бывают. Не вернулся Афанас. Столько лет прошло, а всё помнятся руки сильные да ласковые, и говор мягкий, плавный, не наш.

Теперь дочке 22, сама скоро мамой будет. Позвонила, мялась долго, вокруг да около всё, а потом призналась – в положении. А диплом на носу. Говорит: «Так всё не вовремя, мам!»

Эх, доченька, дети, они не выбирают, когда им родиться. Взрослые выбирают. А деткам расплачиваться.

Короче, слово с молодых взять пришлось, что распишутся они там, в своём Питере. Не надо свадьбы, ну её, перевод деньгам, главное, что вместе с первого курса, проверили, чай, друг друга. Только пусть ребёнок родится в браке. Чтоб и по документам – и папа, и мама.

И бабушка.

Лена подняла Дымка с колен, прижала к себе, как ребёночка. Покачала. Самой-то не смешно? Я – бабушка? Дымок, слышишь? Ба-буш-ка… Не знаю…

А что – нет-то? Бабушка и есть. Вон, и зрение подводит. Из-за компьютера, что ли, или и впрямь – старость не за горами? Сорок осенью стукнуло. А сорок лет, говорят, бабий век.

Зато в 45 – баба ягодка опять.

Лена прыснула и носом Дымку по ушам поездила. Похоже, раньше ягодкой стать придётся. В отпуск же собралась. В декретный. Ну, то есть в послеродовой. Скоро уже. Тогда картины не порисуешь.

Уже и бумаги все приготовлены, и на работе знают. Удивлялись, правда, ахали да охали – замену на почту найти трудно. Проверяли, действительно ли можно – бабке – и в декрет. Но дочка не зря на юриста учится, всё разузнала, научила, как заявление писать, чтоб всё, как надо, оформить. Отправит родная «Почта России» её в отпуск по уходу за ребёнком, как пить даст, отправит!

Лена тихонько рассмеялась, продолжая гладить и покачивать на коленях Дымка, как ребёнка.

Лиля родит, доучиваться будет, диплом защищать. А баба Лена с ребёнком сидеть.

– Как думаешь, Дым, справимся?

Справимся! А то! Руки-то всё помнят.

Жаль, мама не дожила. Как сердечко прихватило тогда, после папкиной смерти, так и не отпускало, пошаливало. Лилю помогла на ноги поставить, это да. Та школу заканчивала – второй инфаркт приключился. Обширный. Не спасли.

– Мальчик будет. На УЗИ разглядели. Слышь, Дым? Мальчишечка!

Наверное, тоже на деда похож будет. Моего-то в Лиле ничего нет, люди говорят. Черноглазая, чернобровая, яркая – вся в отца. И мальчик красивым будет. И умным, как мама. Сильны гены-то молдаванские.

Дочка столько лет грозится отца разыскать. По интернету.

Да как найдёшь, если я ей только имя да фамилию отцовскую правильные сказала, а дату рождения соврала? Специально напутала с цифрами. Не готова я с Афанасом встретиться.

Хотя… накатывает иногда. Хочется в глаза посмотреть. Они чёрные, бездонные. Не тёмно-карие, а как чёрные чернила, водой разбавленные. Со свинцовым блеском. Взглянуть и высказать всё, что бессонными ночами в подушку не до конца выплакано: про жизнь молодую, загубленную, и про дочку, отцовской любви не видевшую, про смерть глупую папкину, про работу постылую и про жизнь одинокую, постель холодную.

А потом раздумаешься – вроде, Афанас ни в чём и не виноват. Сама себе жизнь выбрала, самой и отвечать… А увидеться, наверное, надо. За дочку поблагодарить. За внука.

Может, дать дочке данные правильные?

А потом – с внуком в гости без предупреждения заявиться и сказать: «Мулцумеск тебе за мальчонку, Афанас!»

– Как думаешь, Дым, поймёт он, кто приехал?