Читать книгу Перед Европой - - Страница 12

Часть первая
Глава 11

Оглавление

Проснулся оттого, что ввинчивалась вверх необыкновенно тонкая хрустальная спираль; «что это?». Лежал несколько минут и понял. Птицы. Вскочил и выбежал на балкон. Было отличное синее небо и яркие белые облака. Далекие, почти полукруглые маленькие вершины гор были зеленые и были ясны, и оттуда опять был тот чудесно пахнущий легкий ветер. Он мгновенно продрог, влетел назад. Шесть часов. Он почти не спал и спать совершенно не хотелось. Она, – спит ли? Он мгновенно все вспомнил. Быстро оделся, умылся, вышел из маленького коридора, в котором слева были двери в две ванные и справа в два сортира, в прихожую, проходя мимо ее двери, замер на мгновение, прислушиваясь. Тихо. Было тихо и никого не было, и в гостиной никого не было.

Он вышел из дома, повернув два раза колесико темного замка, прошел немного вправо по посыпанной красноватым песком дорожке мимо большой круглой клумбы посередине дома, которую окружала другая дорожка, отходившая от этой, свернул и прошел к открытой конюшне. Большой светло-коричневый дог, лежавший с цепью на шее рядом с большой и почти невидной от входа в конюшню конурой между углом конюшни и домиком, стоявшим почти вплотную к ней, с любопытством поглядел на него, но не шевельнулся, узнав его. В домике он уже знал, что была кухня и ночевали, когда не уходили к себе в деревню, бывшую где-то за грядой холмов, поросших азалиями, мимо которой они вчера ехали, конюх и кухарка-горничная.

– Вы Иван? – русский парень лет двадцати семи, с круглым лицом, весело улыбающимся, в страшно грязных голубых джинсах, в зеленой рубахе и в коротких резиновых сапогах. В руках темнокоричневый мешок, прижатый к груди. – С добрым утром. Славно! Славно прогуляться сейчас. Кого вам? Кобылку? жеребца?

Серая в яблоках невысокая кобыла, с худой шеей, черными смеющимися глазами, сперва недоуменно взглянувшими на Еленского; две гнедых кровных арабских лошади. Уже собираясь садиться, взглянул на ноги; «так нельзя», и вспомнил, что видел у себя в комнате у порога верховые сапоги. Быстро побежал, надел. Хлыст. Неуверенно выехал за черные ворота.

Там же, где и вчера, было стадо, но оно показалось Еленскому меньше. Почти на том же месте сидел тот же карачай, обернувшийся и посмотревший на него. Повернул на дороге у кошары; когда проехал кошару, услышал, как два раза сильно и низко гавкнул пес; обернулся, увидел медленно бегущую по дорожке между домом и какими-то сараями белую собаку со странно длинными и узкими ушами, ростом с метр. Добежав до того места, где за кошарой кончался небольшой овраг, отходивший от ущелья, собака остановилась и, еще раз глухо гавкнув, стояла и смотрела на него.

Слева на поляне у леса паслось еще стадо; рядом медленно ехал на гнедой светлой лошади мальчик лет десяти. Лошадь казалась под ним чрезвычайно длинной и казалась толстой. Увидев его, подъехал, говорил неторопливо и со странной важностью; темные заношенные спортивные штаны с белыми полосками сбоку и неопределенного цвета и грязная рубашка и большие ему кирзовые сапоги. Его отец и мать владеют кошарой, он младший сын. «В седьмом классе». – Улыбка Еленского. – «Ты, я думаю, Мухаммед, самое большое в третьем». Усмехнувшись: «Я в седьмом. Я маленький, зовут, – небольшой смех, – мальчик с пальчик». «Где твои родители?». «Отец со старшими братьями в Москве на скачках, три дня назад уехали. Лошадей повезли, двух». «Ты мусульманин?». Молчание, изменившееся лицо, отвернулся. Еленский повторил. «Я русский. Наша семья русские». «Вы карачаи. Ну, так ты мусульманин?». Хмурое выражение: «Я – русский».

Еленский миновал когда-то розовый дом, едва успел выехать за открытые ворота, спасаясь от собак, галопом, – тело вспоминало и он держался все увереннее, – проскакал улицу, расползавшуюся широкой грязью, и вскакал на холм слева от нее. Справа от дороги были еще два холма, совсем небольшие, этими холмами кончалась гряда, и на них, как и на холме, на который он поднялся, не было азалий, и в невысокой траве росли какие-то маленькие фиолетовые, васильковые и желтые цветы.

К югу и к востоку расстилались ровные невысокие и покрытые зеленой травой холмы, светло-зеленые вблизи и темно-зеленые дальше, по которым медленно двигались тени от облаков. На юге за равниной холмов огромные облака стояли, как горы; на востоке тянулись слегка покрытые сизой дымкой темнокурчавые горы с прелестно плоскожемчужно серевшими скалами. Севернее между ними в одном месте виднелись бледно-серые многоэтажные дома. Дорога, выходившая из деревни, по которой он ехал, входила дальше внизу в другую, покрытую темным асфальтом дорогу, постепенно заворачивавшую направо и исчезавшую за невысокими ровными холмами. Деревня казалась совсем безлюдной, людей не было видно, слышно было только редко-редко коротко собачий лай. Только за деревней рядом со стадом медленно ехал на темной лошади пастух.

Он спустился и поехал рысью. Из невысокой травы за несколько шагов перед лошадью снимались и улетали какие-то серовато-коричневые птицы. Галоп. Полный галоп. Летела темнозеленая трава. Чувствовал себя совсем уверенно и на первой равнине пустил еланью. Восторг и страх. Овраги. Через небольшие перелетал, перелетел чудом на полном галопе через большой, не заметив, внизу мелькнул поблескивающий темный ручей и скатившиеся камни. Галоп, полный галоп, елань, полный галоп, галоп, полный галоп, елань. Быстрее, быстрее, дальше, дальше. И вдруг ушла влево и вправо серожемчужная дымка и ушли большие, стоявшие как горы, светлые облака, и до краев горизонта встали блестящие белым наверху коричневатые горы. – Вот она, «серебряная цепь снеговых вершин»! Нет Казбека и нет Шата.

Отдохнув с полчаса под искривленным, с зелеными ветвями только на вершине деревом, одиноко стоящим на покрытом короткой зеленой травой холме и похожим издалека на запятую, поехал обратно. Ехал медленнее: жеребец устал, и он тоже с непривычки немного устал. У деревни повернул и поехал шагом вдоль холмов, потом поднялся.

На склонах среди азалий, начинавших осыпаться, везде были горизонтально протягивающиеся и отстоявшие одна от другой шагах в семи узенькие, в шаг, тропинки, почти все покрытые мякинной соломой, вероятно, протоптанные скотом. Он ехал, вдыхая полной грудью сильный и особенный запах. Гоняющиеся одна за другой цветные бабочки, чернотучные шмели, редкое пенье птиц и непрестанно-сухозвенящий крик цикад, стоящие высоко в синем и – он, едучи, вглядевшись, увидел – светящемся, но по-особенному, по-дневному, небе быстро машущие короткими темными крыльями и жемчужнозвенящие жаворонки. Доехал до конца гряды, поднялся на вершину холма. Гряда с противоположной стороны полого уходила вниз. Внизу была тоже деревня, которая тоже показалась ему полузаброшенной; вероятно, это была та деревня, где жили конюх и кухарка. Вверху уходившей вниз между деревянными одноэтажными домами серой улицы, переходящей потом в дорогу, поворачивавшую на холмы и шедшую по вершине двух из них и внезапно кончавшуюся, с рассыпанными на ней мелкими желтыми камнями, от которой влево недалеко от деревни отходила еще дорога, ходили и стояли несколько коров, и стадо ходило и лежало на невысоких холмах справа от деревни. К северу от холмов был лес, за ним лощина, спускавшаяся вниз уступами, казавшимися серыми от покрывавшей их сплошь старой хвои. Белые с сероватым мертвым костяным оттенком кости коровьих ног и грудины в зеленой с желтым траве.

Перед Европой

Подняться наверх