Читать книгу Перед Европой - - Страница 9

Опять улица Ермолова, улица, пересекавшая ее почти перед двухэтажной мечетью, за перекрестком слева на этой улице маленький одноэтажный белый дом, спускающийся с нею вниз, невидимо прогибающийся вниз от старости, с желтой вывеской со странно пляшущими буквами «Ателье мод. Пошив брюк и ремонт одежды» и стоящим рядом раздвижным железным и тоже желтоватым заржавленным двойным плакатцем, повторявшим вывеску. Ниже, повернули, еще, вот показалась коллоннада.

В левой части коллоннады рядами и кое-как стояли картины с покоящимися на стульях и складных стульчиках и ходящими и разговаривающими сидельцами и сиделицами. Картины все были разных жанров и все были ужасная дрянь. Иногда в ряд на узких светлых деревянных подставках тянулись большие и маленькие картины одного жанра. Художники были местные, было немало копий.

– Вы не знаете? – толстая сиделица в зеленой, мокрой пятнами от пота блузке, удивленно, толстому человеку, пристально смотревшему на картину, которую она продавала. – Да это Хлебач, наш классик. – Две картины и две девки с южно-азиатскими физиономиями, пляшущая с худым мужиком, с необыкновенно длинными желтоватыми худыми ногами, и сидящая на столе перед микрофоном с длинными и толстыми почти голыми грудями.

В лавках продавали бусы из разных камней и четки из разных камней, поддельные кинжалы и ножи, зажигалки, какую-то дребедень, назначение которой решительно нельзя было понять, кукол и посуду, сплетенные из соломы, посуду глиняную, стаканы для нарзана с орлами с разверзтыми крыльями и с видом Эльбруса и с тонкими носиками и т. д. В одном месте под коллоннадой были фанерные щиты на подставках с небольшими и маленькими фотографиями, и над щитами на длинном красном полотнище анархическими черными буквами было написано: «Красота космическая», а ниже: «Фотографии через телескоп».

Было очень жарко, но он, привыкший к бетонно-асфальтовому московскому летнему аду с тонким отвратным липким слоем смога и пота вечером, почти не обращал внимания. Прошли по тротуару до мостика через Ольховский ручей, перешли этот ручей, быстрый и мутный с водорослями по краям и внизу, повернули налево. Скамейки справа бульвара, деревья, фонари, черные не очень высокие и светлые высокие. Перед трехэтажным зданием, стоявшим первым на бульваре, плоский повар, державший меню в руке. На здании вверху большие буквы «Гранд-отель», внизу крыльцо со стеклянными дверьми, стоит в красном кимоно девушка с гладко зачесанными назад черными волосами, держащая на согнутой правой руке красное и белое полотенце. Дальше рестораны и кафе и красные, белые и зеленые столики и стулья и зеленые, синие и красные с рекламами газировки и пива тенты на бульваре. Кафе тянулись почти вплотную друг к другу, в каждом была разная музыка и почти везде радио и лакейские песни. Справа после «Гранд-отеля» за бульваром был небольшой сквер с небольшим фонтаном с небольшими бронзовыми уродливыми фигурками, за сквером длинное здание с высокими окнами и узкими острыми башенками.

– Это, – показала на длинное здание, – нарзанная галерея. – Хотите выпить нарзан?

У входа стояла старуха с согнутой верхней частью спины и с висящими плоскими полумесяцами грудей, с обесцвеченными, желтого цвета волосами, с накрашеными пунцовыми губами, ярко-розовыми щеками, с красным над глазами, предложившая им что-то купить. Народу было немного. Купили у женщины за конторкой за два рубля два светлых, подающихся под пальцами с тонкими поперечными рубчиками пластмассовых стакана. Пожали тугие медные широкие кнопки над краниками, тяжесть наполняющихся стаканов.

– Лермонтов как-то сказал о нарзане, здешнем: «холодный кипяток». Он очень не похож на кипяток.

– Да, стал намного хуже.

Когда вышли и, пройдя мимо продававшей старухи, мимо фонтана, в грязной мелкой воде которого бегали и прыгали и падали, катаясь и крича и визжа, дети, и вышли опять на бульвар, в одном из кафе рядом с несколькими молодыми людьми сидел Кавенин. Он увидел их, Еленский заметил, что он, кажется, раздумывал, пойти или нет, и не пошел, только весело улыбнувшись и кивнув. Один из молодых людей, полулежавший на отодвинутом на полметра от красного столика стуле, спросил его о чем-то, Кавенин ответил, молодой человек с темным и несколько топорным лицом подольше посмотрел на них.

– Надо полагать, группа поддержки Псоя Иудовича, – рассмеялась.

На бульваре тоже были лавки, крытые и нет, с шаурмой, которую медленно делал дагестанец напротив нарзанной галереи, с книгами, с пивом, сигаретами, длинными сладкими разноцветными стручками, семечками, орехами, стояли лотки, разрисованные рекламами, в которых под толстым стеклом лежало разное мороженое. Купили мороженое рядом с двумя кавказскими молодыми людьми с темными и довольно длинными и прямо расчесанными густыми волнистыми волосами, на экране сотового телефона у одного из которых он увидел мужахеда, вооруженного с ног до головы, идущего, подняв вверх гранатомет, на фоне взрыва; он узнал изображение: это было одно из изображений, которые специально для телефонов распространяют информагентства кавказских мужахедов. Мороженое оказалось такой же дрянью, которую Еленский покупал в России.

За нарзанной галереей вправо вверх уходила улица. Пошли прямо по бульвару. Миновали гостиницу, кафе за оградой, два дома, в которых были нарзанные ванны и на крыше одного из которых рос большой зеленый куст. Кафе, лавки, магазины, аптеки. Здесь бульвар был шире, по обеим сторонам были тротуары, посередине клумбы с цветами, фонари стояли по краям и между этими клумбами. Поезд с четырьмя разноцветными вагонами и черным паровозом, который едет по одной стороне бульвара, на двух вагонах сидят мальчик и девочка, гуляющие навстречу и вместе с ними люди, коричнево-бурый плотный с нездорово вздутым брюхом и свалявшейся плоскими кусками шерстью пони, бегущий впереди легкой двухколесной тележки с игравшим и иногда коротко взмахивавшим кнутом кучером и тоже с двумя детьми, дорога, которую он узнал: они ехали по ней, когда Ольга впервые показала ему бульвар.

Справа от бульвара рядом с дорогой был маленький полицейский домик. – Я покажу вам кафе – прелесть; любите сырые пирожки? ха-ха-ха! Правда? Нет, вы – правда? Ах, прелесть! Как все отлично! Прелестно! Прекрасно! Идемте, там. – Все было прелестно, лавки, бульвар, дома, прелестное небо, она, поднимающийся кое-где волнами тротуар, три сиреневых дерева, мимо которых они прошли. Армянка с долгоподведенными, чтобы казались длиннее, армянскими глазами и с начинающим отвисать карамазовским кадыком сварила им коричневый кофе с грязноватой тонкой пеной, согрела в микроволновой печи семь пирожков, которые были румяны и обжигающе горячи и с тонким слоем сырого теста. Смеясь, хохоча и почти признаваясь в любви друг другу ели пирожки за белым пластмассовым столиком; столики были слева и справа от входа в кафе, по три; кафе было крошечное, с тортами за стеклянными витринами прилавков, пирожками, шоколадками, пончиками и пирожными. На стене над ними висел плакатец, извещавший, что фирма, содержащая кафе, занимает первое место в ставропольском крае, потому что ее повара готовят наилучшим образом.