Читать книгу Перед Европой - - Страница 2

Еленский сошел на узкий перрон, сразу же шагнул вперед, к поднимавшейся от края белой облупившейся невысокой ограде с плоскими железными прутьями, пропуская, вдохнул всей грудью и задохнулся от бездонного и болотного запаха, который был один из немногих запахов цветов, которые он знал: это был запах бузины, четырехметровый куст поднимался против него за оградой. За бузиной мелькали какие-то острые серые башенки, которые, когда он, подняв небольшой черный чемодан, пошел туда, куда шли все, влево, вдоль поезда с парчово блестевшими от солнца за гнусными потемневшими с коричневым налетом стеклами занавесками, он, через другие кусты и деревья, увидел, что были по краям одноэтажного красного кирпичного дома, а между башенками было прописными округло-плоскими буквами, ночью, вероятно, неоново и мягко горящими с легким сиреневым оттенком, – «Пацаны». Выше надписи были буквы меньше – «кафе», а недалеко от правой острой башенки непринужденно стояли четверо тоже неоновых молодых людей с несколько отделившимся от них и скособочившимся влево мальчиком, с левой рукой и ногой заметно длиннее, чем правая рука и нога. Были еще дома за кустами и деревьями и были другие деревья, а дальше над этими дальними деревьями высоко поднимался с движущимися медленно желтыми и повернутыми одна к другой и волнистыми по краям корзинками Ferris.

Он прошел мимо будки, впереди округло-стеклянной, в которой нельзя было понять, что продавалось, и напротив которой над перроном висела на чем-то черная жестянка, качавшаяся от ветра и вспыхивавшая и горевшая белым, мимо двух маленьких домиков, вошел под высокий железный зеленый навес с небольшими круглыми и белыми фонарями под самой крышей, протягивавшийся вдоль всего здания вокзала, двухэтажного и старого. Близ навеса и под ним стояли, разговаривали и ходили таксисты, предлагавшие везти; стояли несколько господ, очевидно, встречавших. Отказывая таксистам, прошел мимо лавки с газетами и журналами, мимо «касс дальнего следования», подходя к выходу из-под навеса, увидал сбегавшую по небольшой лестнице, бывшей за навесом, слева, темноволосую девушку в белой с низко расстегнутым воротом рубахе и в белых брюках. Сбежав, быстро шла к навесу, высматривая. «Не она ли? Кажется, она». Ее взгляд остановился на нем, не опускала его, пока не подошла и не спросила:

– Извините, вас зовут Иван Еленский? Мне очень приятно; Ольга Межина, – протянула руку с длинной кистью. В другой руке, одетой в желтую замшевую шоферскую перчатку с обрезанными пальцами, другая перчатка. Зеленые глаза с чуть заметным серым оттенком, немного улыбающиеся. – Я очень рада. Брат много говорил о вас тогда, когда вы были вместе; сейчас тоже нет-нет, да упомнит. Машина там.

Кивнула вправо, туда, где была какая-то небольшая площадь, а за ней стояли и ехали машины.

– Странно, что мы не познакомились тогда, – поднимались по той небольшой лестнице, по которой она сбежала; справа была маленькая церковь с примыкавшим к ней с противоположной стороны двухэтажным старым, как вокзал, домом, – и я даже вас ни разу не видела.

Небольшая площадь была слева ограничена путями, с одним его поездом с запыленным грузным электровозом; на противоположной стороне, где тянулось еще одно здание вокзала, выходившее напротив на площадь и ограничивающее ее с этой стороны, стояла длинная голубая электричка. На той части, которой вокзал напротив них выходил на площадь, наверху была остроконечная башенка, а на ней – большие круглые часы с прямыми черными стрелками, показывавшими на два с половиной часа больше, чем часы Еленского.

С правой стороны тянулись ступени, отделявшие дальше небольшую часть площади. На этой части недалеко от церкви стояло летнее кафе, со всех сторон закрытое темно-синим полотнищем с рекламами пива и с прорезанными по бокам окнами, за которыми виднелись светлые деревянные столы и лавки и несколько человек, сидевших за столами. Дальше стояли несколько машин, и с десяток машин были на дороге, примыкавшей дальше к площади.

Сели в поцарапанный и с вмятинами джип, пискнувший, когда, подойдя, Ольга достала из кармана черный маленький брелок. Повернули за церковь, миновав подымавшуюся за дорогой большую зеленую гору с видневшимися сквозь зелень крышами и стенами, миновали спускавшуюся вниз и мощеную темными булыжниками улицу со спускавшимися тоже вниз и вплотную стоявшими на левой стороне лавками и висевшим вдалеке высоко пересекавшим ее тонким мостиком, проехали вокзал, дорога опускалась, слева начались деревья, за которыми скрылся Ferris, справа потянулась невысокая каменная стена. Дорога повернула, по обеим сторонам потянулись высокие сиреневые и наполовину облетевшие деревья.

– And there are the Elysian fields of this place[1], – деревья отошли назад, ушло назад округлое высокое здание со стеклянным низом, где за стеклом он увидел каменную стену и воткнутые в нее тонкие краны, и вправо и влево потянулся бульвар с большими клумбами посередине, с деревьями и с фонарями, с гуляющими людьми. Отвернулась, все еще улыбаясь. Продолговатое довольно тонкое лицо, тонкий, чуточку приподнимающийся к концу нос. Она была совсем не похожа на Межиных – на Александра и Алексея Дмитриевича, межинские были только кудрявые волосы, впрочем, каштановые, а не черные, и небольшой нежноочерченный и с крошечными складочками в углах рот. Но вместе с тем в лице было что-то неуловимое, отчего было видно несомненно, что она Межина. Зеленые с серыми вкрапинками глаза в машине стали темно-серыми. «Очень мила; очень». Она несколько раз взглянула на его загибающиеся прозрачные ногти, которые были в полтора раза длиннее, чем ее, покрашенные едва заметным розовым лаком.

Дорога въехала перпендикулярно в другую улицу, повернули налево и начали подниматься. Что-то строящееся невысокое за забором слева и деревья, стоящие вдоль дороги на возвышении, справа деревья и кусты, за ними овраг, ушел назад светлый мостик через него.

– Это Березовый ручей, – улыбаясь, поведя длиннокудрявой головой, – течет из Березового ущелья, мы живем над ним. Километров шесть от города. – Деревья кончились, к дороге подступили дома, потом, уже слева, показался опять мостик, за ним светлые колонны с крышей. – Это называют здесь коллоннадой, – повела длиннокаштановой головой на колонны. – За мостиком начинается, вернее, кончается, Курортный бульвар (это Elysian fields), а мостик над ручьем, который течет из Ольховского ущелья. Недалеко от того места, где мы повернули, этот ручей впадает в наш. Перед этим в Ольховский ручей впадает Кабардинский, а после в Березовый впадает Белый, а в конце концов Березовый ручей впадает в Подкумок.

«Студеные ручьи, встречающиеся в конце долины, бегущие дружно взапуски и наконец бросающиеся в Подкумок». О, как хорошо!». Под коллоннадой, рядом было множество картин, прилавки и лавки, гуляли и сидели люди; рядом на дороге стояли машины.

Выше, выше. Поворот, выше, поворот, еще выше, поворот. За железной оградой белый двухэтажный дом с зелеными буквами над дверью «мечеть», все окна открыты, переехали перекресток за мечетью, выше по этой же улице. Пошли почти все одно- и двухэтажные дома, скоро асфальт, потрескавшийся, изъезженный и выщербленный, с сошедшими в полтора метра кусками, кончился, бетон, тоже выщербленный и истершийся, снова асфальт, потом опять бетон. «В полукилометре, – кивнула вправо, – Березовая улица – она внизу – переходит в Березовое ущелье». Он не видел ни улицы, ни ущелья: справа вдоль дороги поднималась высоко земля с высокой травой и кое-где кустами и деревьями. За предполагаемой улицей тянулись зеленые горы.

Проехав метров семьсот, свернули вправо, поехали другой дорогой, которая была просто убитой землей с рассыпанными камнями и шишками. Поднялся слева холм, поросший зеленой травой, с соснами наверху, с противоположной стороны потянулись сосны и ели, сквозь которые иногда было видно какие-то серые и желтоватые скалы. За холмом завернули направо, большая поляна, деревья слева и справа, идущие в разные стороны и почти все заросшие травой колеи, влево, справа за деревьями несколько домов, показавшихся ему заброшенными. Потом деревья по сторонам дороги расступились и он увидел холмы, потом деревья слева отступили дальше, открыв постепенно восемь или десять коров и рядом с ними идущего, ведя под уздцы гнедую лошадь, пастуха в круглых поблескивающих очках и в белой округлой папахе. Пастух помахал им.