Читать книгу На пути к мечте - - Страница 3

2

Стас

Бывают такие дни, когда кажется, что мироздание решило жестоко пошутить над тобой и все, за что бы ты ни брался, летит в тартарары. Так вот, ответственно заявляю: сегодня именно такой день. Он не задался с самого утра.

Сначала сломалась кофеварка, и я остался без утреннего кофе, который необходим мне, как рыбе жабры, чтобы нормально функционировать в семь утра. Потом отец решил подбросить меня до школы, хотя мне и пешком всего пятнадцать минут, и за пять минут пути успел выесть мне мозг по поводу поступления и вообще моего будущего. Для отца это больная тема. Он очень хочет, чтобы я пошёл по его стопам и продолжил славную династию врачей Камаевых, благо задатки к этому у меня есть. Я ничего не имею против медицины, и с биологией и химией у меня все хорошо, но проблема в том, что я не хочу быть врачом. Больше всего на свете я хочу быть музыкантом. С детства мне нравилось играть на гитаре и петь, а последние несколько лет я отношусь к этому гораздо более серьезно. Когда я пою или трогаю струны гитары, я словно переношусь в какой-то неведомый волшебный мир, мир, полный звуков, фантазий и тайн, которые жаждут быть открытыми. Но отец считает, что музыка – это просто блажь, хобби, что это хорошо, чтобы «девчонок цеплять во дворе» (его цитата). Он постоянно повторяет мне, что не против того, чтобы я играл для себя, – но что жизнь свою необходимо связать с чем-то более серьезным и прибыльным. И это, по разумению отца, медицина. В последнее время он, видимо, начал понимать, что профессия врача ну никак вообще меня не цепляет, и стал «в качестве компромисса», как он говорит, предлагать идти учиться на программиста, как мой лучший друг и по совместительству крестный сын отца Мишка. Информатика – отличная наука, но и к ней душа у меня не лежит.

Самое фиговое, что все остальные взрослые, которые имеют на меня влияние, тоже не на моей стороне. Мои крестные Антон и Лера, Мишкины родители, топят за программирование – оно и понятно, все-таки их сын выбрал эту специальность. И даже мама, хоть и не говорит этого прямо, но тоже не думает, что музыка – это та сфера, с которой стоит связывать жизнь. Ведь у меня нет никакого блата, а без него не пробиться на вершину звездного Олимпа и не заработать кучу денег. Да только не все ведь в жизни измеряется деньгами и славой… Я хочу заниматься музыкой совсем не по этой причине, но уже понял, что пытаться донести свою точку зрения до родных бесполезно.

Отец говорит, что я ещё молокосос, не нюхавший жизни, и потому должен слушаться старших, которые уже знают, что к чему. Так-то оно так, но ведь речь идёт о моей жизни, разве нет? И меня ужасно бесит, что все вокруг – ну, или почти все – считают себя вправе решать за меня, как эту жизнь жить.

Я очень люблю отца, и у нас с ним отличные отношения, но эта тема – натуральный камень преткновения между нами. А в последнее время он заводит её все чаще. Иногда я огрызаюсь, а иногда, когда на споры нет сил, просто угукаю в ответ, делая вид, что слушаю. Так поступаю и сегодня, но, когда выбираюсь из отцовского джипа и спешу к школьному крыльцу, голова у меня уже пухнет.

Но это оказываются далеко не все неприятности, уготованные мне на сегодня. На английском выясняется, что я забыл дома тетрадь с домашкой, и в журнал напротив моей фамилии летит двойка, спасибо, что карандашом. Двойки – это мамин пунктик. Вообще за оценки меня не ругают, вернее за тройки не ругают. Но когда в дневнике появляется пара, мама расстраивается до слез. Уж не знаю почему. Может быть, в эти минуты ей кажется, что я непременно пойду по кривой дорожке и ничего не добьюсь в жизни. Хотя, честно говоря, у нее нет оснований так думать. Учусь я вполне прилично, с плохими компаниями не связываюсь, не курю, музыкалку окончил, в языковую школу много лет ходил, с носителем продолжаю заниматься. Золото, а не сын.

Пятым уроком стоит история, по которой я должен читать доклад. Вчера я готовился весь вечер, даже не пошел в гараж с пацанами, хотя Кир звонил дважды, а Лео аж три раза. Варвара Олеговна – человек очень въедливый, и может докопаться до чего угодно. Ко мне она относится вроде как благосклонно, но портить отношения не хотелось бы, и поэтому я чуть ли не назубок свой доклад вызубрил. Знать бы, что напрасно.

Аккурат перед звонком на урок мне звонит отец. Это очень на него не похоже – обычно он так не поступает, когда я в школе, максимум может сообщение в вайбере скинуть. Поэтому я внезапно испытываю абсолютно иррациональный страх и, несмотря на то, что звонок должен раздаться меньше чем через минуту, а Варвара Олеговна уже пригласила всех в класс, поднимаю трубку.

– Да? – мне кажется, паника в моем голосе очевидна. Но отец ничего не замечает, он сам взбудоражен:

– Стаська, выручай, дуй домой, я папку с документами на столе оставил! Только сейчас заметил, а через час она мне нужна позарез.

– Какую папку? – спрашиваю я, медленно выдыхая. Звенит звонок. Варвара Олеговна стоит на пороге класса, выжидающе поглядывая на меня и делая поторапливающий жест рукой.

– Да какая разница, какую-какую, важную! – сердится отец. – Там бумаги для совещания, говорю же, оно через час! Дуй домой срочно, привезешь мне ее. Давай быстрее!

И он отключается.

Я медленно опускаю руку с телефоном и смотрю на историчку.

– Камаев, вы, конечно, представительный молодой человек, но я уже устала вас ждать, – говорит она. Отличительная черта Варвары Олеговны – она ко всем ученикам обращается на «вы». Даже к пятиклассникам.

– Извините, Варвара Олеговна, я не пойду на урок, – говорю я. Она меняется в лице:

– Что значит вы не пойдете? Камаев! У вас что-то случилось?

– Ничего страшного, не волнуйтесь, отцу надо помочь, – говорю я, торопливо роясь в рюкзаке. Где этот чертов доклад? А, вот он. Подхожу к ней вплотную и всовываю скрепленные листы ей в сухую ладонь.

– Я готовился, честно. Но так получается. Извините еще раз!

– Камаев! – несется мне в спину, но я уже убегаю. Перескакивая через три ступеньки, несусь на первый этаж, сворачиваю в коридор, ведущий к раздевалке, и тут меня резко хватают за рукав. Пытаясь не упасть от экстренного торможения, я цепляюсь за того, кто меня остановил, так, что мы оказываемся прижатыми друг к другу, и только потом понимаю, что передо мной стоит Марика.

– Ну наконец-то мы обнимаемся, – мурлычет она, по-прежнему не выпуская мою рубашку.

– Мари, мне, честно, некогда, – говорю я, аккуратно высвобождая ткань из ее наманикюренных пальчиков. Но едва мне это удается, как она тут же закидывает руки мне на шею.

– Я соскучилась, Стасик. Почему ты меня игноришь? Мы уже сто лет не были вместе…

Она смотрит на меня томными светло-голубыми глазами в обрамлении длинных ресниц и призывно облизывает пухлые красные губки. Марика не моя девушка, если что. Мы просто периодически спим вместе. Секс без обязательств, так это, кажется, называется? Я ни с кем не завожу серьезных отношений, все мои встречи с девчонками – это только ради секса, и обычно подружки у меня не задерживаются. Однако с Марикой все оказалось иначе – ее вполне устроило то, что я мог ей предложить, и наше общение слегка затянулось. Она мне даже нравилась – красивая, веселая, фигурка что надо. Но в последнее время Марика стала меняться. Начала рассуждать о том, как было бы здорово сходить куда-то компанией с ее подружками и их парнями, даже звала на ужин с родителями. Ну какой, к черту, ужин? Сразу ясно, к чему она ведет. Поэтому последние несколько дней я старался избегать ее, прикрываясь занятостью по учебе. И мне это удавалось. До сегодняшнего особенно везучего дня.

– Ста-а-ас, – капризно тянет Марика, вися у меня на шее, – ну поцелуй уже меня!

Наклоняюсь и быстро прижимаюсь к кроваво-красным губам, а потом решительно снимаю с себя ее руки.

– Мари, мне правда некогда, убегаю. Срочные дела. Извини, давай позже поговорим?

Она хочет что-то сказать, но я, уже ничего не слушая, влетаю в раздевалку.

Через пятнадцать минут я уже поворачиваю ключ в замке собственной квартиры. Шагаю вперед и тут же чувствую, как нога в новом белом кроссовке попадает во что-то мягкое, вязкое и… вонючее.

– Мякиш, черт тебя дери!

Включаю в прихожей свет. Конечно – ровно возле порога красуется свежая коричневая кучка, в самую середину которой я смачно наступил. Белый и очень пушистый кот по кличке Мякиш с интересом таращится на меня от входа в кухню.

– Зараза ты эдакая, ты когда начнешь в лоток свои дела делать? – рычу я, стаскивая кроссовок и закидывая его в ванну. У Мякиша есть пунктик – если он сходил в лоток по-маленькому и там еще не убрано, а ему приспичило по-большому, в грязный лоток он ни за что не пойдет, присядет рядом, там, где удобно. Удобно, конечно же, чаще всего прямиком у порога.

Я спешно убираю лоток, прихожую, мою руки, хватаю со стола в кабинете оставленную отцом папку, переобуваюсь в старые найки, решив вымыть новые кроссовки по возвращении, потому что время уже поджимает, и, сорвав с крючка ключи от машины, выскакиваю на улицу. Что за суматошный день, а!

К отцу на работу я приезжаю без происшествий, успеваю за десять минут до часа икс и даже ухитряюсь по дороге позвонить своему преподавателю по вокалу, чтобы отменить занятие, на которое при всем желании уже не попадаю. Отец, весь напряжённый и взвинченный, при виде заветной папки сразу светлеет лицом и заметно успокаивается. Я выхожу от него с улыбкой на лице, с этой же улыбкой и насвистывая сквозь зубы треки, звучащие по радио, проезжаю примерно полпути до дома – ровно до того момента, как, попав задним правым колесом в небольшую ямку на дороге, слышу противное "пш-ш-ш" и обнаруживаю, что колесо пробито. А я уже было понадеялся, что неприятности на сегодня закончились!

Дома в результате я оказываюсь после трех и только тогда, наконец, удосуживаюсь поглядеть на телефон, который не вынимал из кармана с тех самых пор, как ушёл из школы. Там по паре пропущенных от Кирюхи и Лео, их же сообщения в нашем общем чатике – что случилось, куда я свинтил и нужна ли мне помощь. Ещё смс от Мишки, моего лучшего друга и по совместительству друга детства, с предложением пересечься на выходных и пять пропущенных от Марики. Я досадливо вздыхаю, глядя на её имя, подсвеченное красным. Так и не пойму, что теперь с ней делать.

Обсуждением этого вопроса я и занимаюсь весь следующий час, пока кормлю Мякиша, орущего дурниной, снова мою его лоток, чищу кроссовки, ем сам и делаю уроки. Обсуждаю, разумеется, с парнями в нашем чате, предварительно коротко поведав все перипетии сегодняшнего дня. Мнения друзей полярно разные – Кир, которому Марика никогда не нравилась, предлагает порвать с ней и найти "нормальную" девчонку, Лео же советует "не тупить и пользоваться моментом, пока такая горячая цыпочка сама идёт в руки". Подумываю написать на ту же тему Мишке, но, поразмыслив хорошенько, не делаю этого – тот уже полгода встречается со своей однокурсницей, и у них "все серьезно". Мой подход к отношениям его не вдохновляет, так что я и без запроса знаю, что он в очередной раз мне скажет. "Завязывай трахать всех девчонок подряд и влюбись уже наконец". Я влюблялся однажды – в Асю. Ничего, кроме боли, это мне не принесло…

Резкий, настойчивый звонок в дверь выметает из головы все мысли. Я откладываю недописанный русский и лениво направляюсь в прихожую. Не посмотрев в глазок, распахиваю дверь, почему-то решив, что это родители – хотя знаю, что их не будет до позднего вечера, – и от неожиданности делаю шаг назад. На пороге, кутаясь в длинный, до пят, фиолетовый пуховик, стоит Марика. "Как она в нем ходит и не путается?" – машинально думаю я, во все глаза пялясь на гостью. Её густо подведенные глаза лукаво блестят, когда она улыбается и говорит:

– Привет.

Только теперь я вспоминаю, что сам давал ей чип от калитки и домофона.

– Мари…

Не уверен, что я готов выяснять какие бы то ни было отношения и отвечать на вопросы "почему ты меня игноришь".

– Ты сказал, что мы поговорим позже, – перебивает меня она, – я пришла поговорить.

Изгибая бровь и по-прежнему улыбаясь, Марика резким движением распахивает свой невозможно длинный пуховик, одновременно приспуская его с плеч. Под пуховиком нет ровным счётом ничего, кроме замшевых коричневых сапожек. Вот же черт!

– Твою мать, Мари, – говорю я и хватаю её за руку. – Иди сюда.

Её глаза горят торжествующим огнём, когда я втаскиваю её в квартиру и запираю дверь.

Час спустя мы все ещё лежим в постели. Не разговариваем. Она обнимает меня, и её острый коготок вычерчивает на моем животе какие-то геометрические узоры. Я лениво кручу на пальце любимое кольцо с двумя воющими (поющими!) волками, которое ношу не снимая, и думаю о том, что сегодня все-таки принял сторону Лео.

– Во сколько сегодня вернутся твои родители? – нарушает тишину мелодичный голосок Марики.

– К девяти-десяти, – отвечаю я. – А что?

– О, это просто отлично, – радостно щебечет она, – тогда мы можем остаться у тебя подольше и провести время более интересно…

Её тонкая ручка скользит по моему животу вниз и собирается исчезнуть под одеялом, но я вовремя перехватываю её.

– Подожди, подожди. Что значит "более интересно"? Более интересно чем что?

Марика приподнимается на локте и смотрит на меня. Выглядит при этом раздосадованной.

– Ну, милый, ты что? Чем эта дурацкая дискотека, конечно же!

Я так ошарашен, что даже пропускаю мимо ушей "милого".

– Дискотека… Она что, сегодня? – потрясенно спрашиваю я и бросаю быстрый взгляд на часы.

– Ну да, – безмятежно подтверждает Марика и запоздало удивляется: – Стас, что с тобой?

Твою мать. Увлекшись домашкой, а потом и Марикой, я забыл, я совсем забыл про то, что сегодня пятница. Сегодня пятница, сегодня дискотека, посвящённая четырнадцатому февраля, которая начнётся… Уже через десять минут, и мне обязательно, обязательно нужно быть там. Вот же черт!

Не обращая внимания на протесты Марики, я резко сажусь на кровати и начинаю одеваться.

– Собирайся скорее, – бросаю я ей, не оглядываясь, – мы идём в школу.

– Но как же так? – Марика выглядит уязвленной, недоуменной, возмущенной одновременно. – Зачем? Я же ясно дала понять, что не хочу…

– Зато я хочу, – довольно грубо прерываю её я и встаю, чтобы застегнуть джинсы. – Мне нужно быть там сегодня.

– Зачем? – обиженно спрашивает Марика и по-детски смаргивает.

Так я тебе и сказал, ага.

– Надо, и все. Ты будешь одеваться или как?

Марика внезапно обворожительно улыбается.

– Но, милый, мне особо нечего надевать… И, думаю, ты не захочешь, чтобы я шла в школу в этом наряде, – она грациозно проводит рукой вдоль собственного тела. Проклятье, я совсем забыл, что она пришла ко мне только в чёртовом пуховике.

Решение находится быстро.

– Поехали к тебе, я подожду в машине, пока ты нормально оденешься. Потом в школу. Или, если хочешь, оставайся дома, но я иду на дискотеку в любом случае.

Марика кривится, но я знаю, что она выберет.

– Как скажешь. Я пойду с тобой, – и она наконец поднимается с кровати. Давно бы так.

Через пять минут мы выходим из дома.

Из-за того что Марика собирается невероятно медленно – я уже успеваю несколько раз потерять терпение, – мы появляемся на дискотеке почти через час после её начала. Всю дорогу я вынашиваю план, как слинять от своей спутницы, но так и не успеваю придумать ничего толкового и решаю действовать по ситуации. И о чудо, видимо полоса неудач закончилась и Фортуна вновь стала благосклонна ко мне – возле самого входа Марику перехватывает стайка девчонок, её подружек. Они окружают её, что-то говоря наперебой, и я, пользуясь представившейся возможностью, осторожно отступаю и покидаю зал. Максимально быстро, стараясь при этом не шуметь, иду под лестницу. Интересно, она уже там? Ждёт ли, как ждала каждый год?

Под лестницей пусто. Почему-то я чувствую лёгкий укол разочарования и горечи.

– Ну что ж, подождём, – бормочу я себе под нос и, согнувшись в три погибели, проскальзываю на все ещё стоящую под лестницей скамейку. Да, раньше помещаться там было попроще. Сажусь и в нетерпении поглядываю на часы, барабаня пальцами правой руки по согнутым коленкам. Она придёт. Должна прийти.

Я и сам не знал, что тогда, четыре года назад, дёрнуло меня пойти за незнакомой девчонкой, когда она, едва сдерживая слезы, выскочила из зала. Пожалел её, наверное. Столько боли было в её глазах, что я просто не мог остаться равнодушным. А потом, во время разговора с ней, я параллельно прокручивал в голове те слова, которые одноклассники бросили в её адрес. "Кто захочет тебя поцеловать, уродина", – крикнула та золотоволосая ехидна. Но плачущая передо мной девчонка не была уродиной. Она была красивой. Правда красивой – темно-рыжие вьющиеся волосы, аккуратный нос, большие глаза орехового цвета, все залитые слезами и казавшиеся хрустальными. Я понял, что должен показать ей – её можно хотеть поцеловать. Она не должна думать о себе как об уродине или каком-то изгое. Поэтому я и чмокнул её в губы – слегка, едва коснувшись. Мне было четырнадцать, к тому моменту я уже пережил свой первый настоящий поцелуй, и кое-какой опыт у меня имелся. Но целовать эту девчонку по-настоящему я, конечно, не собирался. Как не собирался, впрочем, и говорить того, что зачем-то сказал – что мы будем встречаться с ней здесь под лестницей каждый год в этот день. Сказал – и сам себе удивился. А потом подумал – а пусть. Даже интересно, как эта нерешительная, робкая девчонка изменится через год. И изменится ли…

Я не спросил, как её зовут, в каком классе она учится, – и не собирался узнавать о ней ничего. Зачем? Я пожалел её, но никакого интереса она у меня не вызвала. А потому я просто стал спокойно жить дальше. Видел, конечно, эту мелкую периодически – в одной школе же учимся, здоровался даже, а она каждый раз испуганно таращила и без того большущие глаза и мило краснела до ушей. Это было даже забавно, и я по-своему ждал следующего четырнадцатого февраля. И не забыл о своём обещании, как не забыла и она. "Для чего тебе это?" – тихо спросила она, прежде чем приблизиться ко мне. "Чтобы придать тебе смелости" – в шутку ответил я, но потом, анализируя собственные слова, подумал, что, возможно, не очень-то и шутил. Кроме того, я старался всегда держать данное слово.

Почти незнакомая девчонка с медными волосами стала моим секретом, о котором я не рассказал никому – даже Мишке, с которым у нас вообще-то друг от друга не было тайн. В этом году мой выпускной, а значит, для меня это последняя дискотека в День всех влюблённых и наш последний поцелуй. Я по-прежнему ровным счётом ничего не знаю об этой девчонке, а в последнее время даже в коридорах её вижу гораздо реже. Хотя, может, мне обзор загораживает Марика. Я был уверен, что девчонка придёт, что будет ждать меня, как ждала каждый год. Но, не увидев её под лестницей, я расстроился и стал нервничать. А вдруг она вообще не появится? Мало ли почему – заболела, не захотела, не смогла… Мне нужно, чтобы она пришла. Я сам не могу внятно объяснить себе почему – но чувствую, что это важно для меня. Что это правильно.

Я сижу под лестницей, наверное, добрых полчаса, то злясь на девчонку, что её нет, то ругая самого себя, что забыл про дискотеку. Может, она приходила и ждала меня, пока я, как дурак, ждал Марику? А может, просто решила меня продинамить? За это время Марика успевает позвонить мне раз сто, но я перевожу телефон на вибрацию и игнорирую звонки.

Дробный стук каблуков раздаётся по коридору, я вскидываю голову и прислушиваюсь. Звук все ближе, ближе; под лестницу падает тень, и в пятне света возникает тоненький силуэт. Это она; чуть задыхается от того, что быстро шла, и опирается ладонью о нижний край лестницы. Я убираю телефон и улыбаюсь:

– Думал, ты не придёшь.

– Это я думала, что ты не придёшь, – парирует она. – Собственно, тебя и не было поначалу.

Я чувствую удовлетворение – значит, ждала-таки. Не забыла!

Она чуть сдвигается вбок. Теперь она больше не тёмная фигура на ярком фоне, и я могу толком её рассмотреть. Забавно, но за прошедшие годы с той нашей первой беседы под лестницей я ни разу больше внимательно ее не разглядывал. А сейчас мне вдруг хочется это сделать. И черт побери… Когда я это делаю, то чувствую, как мой пульс ускоряется, дыхание становится рваным и потеют ладони, а по груди разливается необычное тепло. Девчонка выглядит сногсшибательно. Длинные медные волосы закручены в небрежные локоны и волнами спадают по груди и спине. Глаза на пол-лица удивительного орехового оттенка кажутся огромными, и, взглянув в них, я чувствую, что падаю в пропасть. Пухлые алые губы изгибаются в улыбке. Таких губ хочется не просто легко касаться в мимолетном поцелуе, их хочется целовать по-настоящему, до одури, до распухания. Короткая кожаная юбка не скрывает длинных, почти бесконечных изящных ног. На девчонке чёрная блузка с глубоким вырезом, и я вижу нежную ложбинку и часть упругой груди, отчего у меня перехватывает дух. В штанах вдруг становится тесно. Я с трудом отвожу взгляд и сглатываю. Твою мать, что со мной такое? Красивых, фигуристых девчонок я видел – и трогал – не один раз, и буквально только что был с такой же. И их полно в школе – с классными задницами, стройными ножками, большой грудью. Ни на одну из них я не реагирую и никогда не реагировал так, как среагировал сейчас на эту девчонку. Когда она успела стать такой горячей? Или всегда была, а я просто не замечал? В последний раз, когда мы столкнулись в коридоре, на ней, кажется, была мешковатая худи.

– Ты выглядишь потрясающе, – хрипло говорю я, усилием воли заставив себя дышать ровно и вновь повернувшись к девчонке, успевшей уже сесть рядом со мной. Мы не касаемся друг друга, но я буквально кожей чувствую исходящий от нее жар, отчего меня бросает в дрожь. Она открыто улыбается, обнажая ровные зубы, и мой взгляд вновь прилипает к её губам. До дрожи хочется опустить его ниже, но я кое-как держусь.

– Спасибо, ты тоже весьма неплох.

Весьма неплох? Что это значит?

Пока я теряюсь, обдумывая эти слова, девчонке, по-видимому, надоедает ждать.

– Эй, – негромко говорит она. – Посмотри на меня.

Мы встречаемся взглядами, а в следующую секунду она проводит холодными ладошками по моим щекам и прижимается своими губами к моим. Она целует меня не так, как все эти годы я целовал её. Она целует по-настоящему, и я не могу не ответить ей. И когда я это делаю, происходит взрыв. Сталкиваются планеты, разрушаются вселенные. В моей голове вспыхивают и гаснут мириады созвездий. Я чувствую внутри космос и, кажется, забываю, как дышать. Я никогда не ощущал ничего подобного, и это захлестывает меня с головой.

Её губы мягкие, нежные и очень тёплые. Она слегка приоткрывает их, и мой язык тут же оказывается у неё во рту. Когда он встречается с её языком, меня поражает удар молнии. Это как разряд тока, то, что я чувствую, целуясь с этой девчонкой. Разряд тока, способный пробудить к жизни.

Она первой отстраняется от меня, и в её глазах я вижу отражения тех самых звёзд, что вспыхивали в моей голове.

– Ого, – выдыхает она мне в губы, и я понимаю, что она почувствовала то же, что и я. А потом мне срывает крышу. За одну секунду я хватаю её – она оказывается лёгкой, как пушинка, – и усаживаю к себе на колени. А затем снова приникаю к её губам, жадно, неистово. Она не возражает, целуя меня с той же страстью. Наши языки сплетаются. Её руки в моих волосах, мои руки на её спине. Мы теряем счёт времени. Все моё тело горит, жар в груди спускается ниже, член болезненно пульсирует. Из последних сил сохраняя остатки разума, я отпускаю её губы и прислоняюсь своим лбом к её. Мои руки дрожат, мы оба тяжело дышим. Мысли скачут наперегонки, не давая мне успокоиться. "Что, черт возьми, это сейчас было?!" – "Хочу ещё". – "Но что это было?!" – "Неважно, я хочу целовать её ещё".

– Кажется, все немного вышло из-под контроля, – шепчет девчонка. Она по-прежнему сидит у меня на коленях, но руки положила мне на плечи. Её грудь тяжело вздымается и опадает, губы распухли от долгого поцелуя.

– Почти вышло, – поправляю её я. – Могло бы выйти минутой позже, если бы мы продолжили в том же духе.

Её прекрасные губки трогает улыбка, а потом, не сдержавшись, она начинает смеяться. Я фыркаю и тоже присоединяюсь к ней. Мы сидим под лестницей и хохочем, как два дурачка, но, честное слово, так хорошо я себя давно не чувствовал. Мне становится легко-легко. Губы девчонки по-прежнему притягивают меня. А ещё я ловлю себя на мысли, что не хочу расставаться с ней. Не хочу её отпускать.

– Пойдём погуляем, – неожиданно для самого себя говорю ей я и осторожно касаюсь её лица, убирая с губ прилипшую прядь. Кажется, она задерживает дыхание. А затем улыбается:

– Пойдём.

Когда она спрыгивает с моих коленок, я чувствую укол разочарования. Ногам сразу становится как-то холодно. Но она уже выныривает из-под лестницы, и я тороплюсь за ней следом.

– Подожди, – я хватаю её за ладонь. Она оборачивается и смотрит на наши руки. Вдруг застеснявшись, я выпускаю её пальцы. Девчонка взглядывает мне прямо в глаза. В её огромных ореховых глазищах отражается гамма чувств, но нет ни доли той робости, с которой прежде она смотрела на меня при встречах. «Орешек», – приходит мне в голову ласковое прозвище, и я едва сдерживаю улыбку.

– Да?

– Я Стас, – неловко говорю я.

Девчонка улыбается, и словно яркий свет озаряет полутемный коридор.

– А я Рита.