Читать книгу Под прусским орлом над берлинским пеплом - - Страница 12

Весеннее солнце двадцатого апреля должно было осветить свадьбу Мичи и Максимилиана. Суета приготовлений, захлестнувшая дом, обходила меня стороной – я предпочитал более увлекательные занятия, нежели погружение в водоворот кружев и лент. Однако сквозь стены моей комнаты доносились отголоски бурной деятельности: сестра моя, смирившись с волей матери и дав согласие на брак, словно получила в руки оружие против неё же. С холодным расчётом она диктовала свои условия, капризничала, испытывая безграничное материнское терпение на прочность, словно мстя за причинённые обиды.

Её голос, то резкий и требовательный, то холодно-ироничный, переплетался с усталыми ответами матери, подобно мелодии, в которой нежные звуки флейты заглушаются резкими ударами барабана. Я представлял, как Мичи, как будто полководец, раздаёт приказы, указывая, где добавить кружев, где изменить цвет лент, а мать, словно армия, вынуждена беспрекословно подчиняться, стараясь создать хоть какое-то подобие свадебной гармонии.

Эта бурная прелюдия к предстоящему торжеству забавляла меня.

Похоже, Ганс, подобно мне, предпочитал держаться в стороне от свадебного водоворота. Из его комнаты доносились приглушенные звуки – шорох бумаги, скрип пера – свидетельствующие о какой-то важной, поглотившей его деятельности. Однако дверь оставалась плотно закрытой, совершенно точно, он возвёл вокруг себя невидимую стену, ограждаясь от всеобщего ликования.

С Мичи они не обмолвились ни словом с тех пор, как Максимилиан преклонил колено, протягивая кольцо. Ревность, ядовитым плющом, оплела сердце Ганса, отравляя его душу горечью. Он, привыкший быть центром внимания сестры, не мог смириться с тем, что её сердце теперь принадлежит другому.

Его молчание было красноречивее любых слов – это была молчаливая обида и своеобразный протест против перемен, которые ворвались в их привычный мир. Он заперся в своей комнате, подобно раненому зверю, зализывающему раны в одиночестве, отказываясь принимать участие в празднике, который для него стал символом потери.

Отчасти, я понимал его чувства, но не мог разделить их. Жизнь не стоит на месте, и перемены неизбежны. Но думается мне, его молчание было тяжёлым грузом для неё, омрачающим предстоящее торжество.

Но после разговора в беседке, когда Ганс был не согласен с Мичи, я считаю, что он не отступит от своих убеждений. Может, когда Мичи съедет, он станет гораздо спокойнее.

Мои убеждения, подобно мечу, закаляются в печи размышлений, обретая все большую прочность. Они уже давно вышли за рамки сухих экономических теорий, охватив саму суть моего мировоззрения. Я, подобно Марксу, отвергаю существование Бога – для него нет места в моём сердце, занятом стремлением к справедливости. Никакие гадания, никакие секты не способны поколебать мою уверенность.

Вопрос, озарил мой разум и застрял в нём навечно: почему церкви, эти якобы духовные организации, призванные нести людям Божью помощь и утешение, вводят ограничения, заставляя затягивать пояса потуже, собирают налоги? И почему Бог, если он существует, допускает такое вопиющее неравенство, что пропасть между государем с его двором и простым народом столь велика, что с одной стороны не видно другой? Знать и крупные капиталисты, утопающие в роскоши, и понятия не имеют, каково бедняку волочить жалкое существование. А волочит он его потому, что не может вырваться из пучины безграмотности.

Церкви и соборы превратились в моих глазах лишь в памятники великому труду строителей и архитекторов, но не в обители духовности.

Я нахожу утешение и вдохновение в нашем движении, где нет фальшивого уважения к возрасту, где среди интеллектуалов я чувствую себя равным. Здесь высоко ценят тягу к знаниям, неважно, сколько тебе лет. Каждый находит себе ответственную работу – мы словно большой механизм, где каждая шестерёнка важна.

Это движение – настоящее пристанище для моих взрослых взглядов. Но порой, даже здесь, я ловлю себя на детской неуверенности, на неловкости в поступках. И все же я стремлюсь к совершенству, стараясь перенять небрежно—интеллигентские манеры, которые замечаю у Юстаса. Я хочу быть достойным того дела, которому посвятил себя.

Сегодня, заглянув в зеркало, я задержал взгляд на своём отражении дольше обычного. Черты лица, некогда мягкие и детские, обретали резкость, твёрдость взрослого мужчины. В глазах, наполненных печалью и усталостью, горел огонь свободы, невиданная доселе энергия и жажда жизни. Под глазами залегли синяки – следы тяжёлой работы и недосыпа. Но разве важен сон, когда столько дел ждут своего часа?

Юстас пообещал познакомить меня с тремя членами социал-демократической партии – влиятельными фигурами, настоящими рычагами в управлении партией. Предстоял съезд, естественно, нелегальный.

Я готовился тщательно, словно к боевому выходу. Выписал на листок все интересующие меня вопросы, заучил их наизусть, но листок все же оставил при себе – на всякий случай. Оделся проще, чтобы не привлекать внимания. Заранее приготовил верёвку, выпустил её из окна, привязав второй конец к ножке кровати. Не раз мне приходилось ночевать в мастерской, не успев вернуться домой до того, как Гидеон запрет дверь. Но сегодня так поступать было нельзя – после съезда я должен был немедленно приступить к работе над газетой, посвящённой этому событию. Для заметок я взял ещё несколько листков и карандаши – ни одно важное слово не должно было ускользнуть от меня.

Предстоящая встреча волновала меня. Я чувствовал, что она может стать поворотным моментом в моей жизни и открыть новые горизонты в борьбе за справедливость. Сердце билось чаще, в груди разгорался огонь предвкушения. И он горел до тех самых пор, пока я не попал в большую квартиру в самом центре города, прямо перед полицией. Хитрый ход, господа революционеры.

Квартира встретила нас полумраком и эхом пустоты. Тяжёлые тёмные шторы, словно театральный занавес, скрывали окна от внешнего мира, а скудное освещёние от редких ламп создавало атмосферу таинственности. Обстановка квартиры кричала о временности, словно это было не жилище, а перевалочный пункт для тайных встреч: мебель, укрытая белыми простынями, напоминала призраков, застывших в ожидании.

На призрачной мебели уже расположились люди – муравьи в сложном механизме подпольной борьбы. Многие из них, узнав Юстаса и Майю, приветствовали их короткими кивками и шёпотом, словно боясь нарушить хрупкую тишину. На меня же смотрели с насторожённостью, но, видя одобрительный кивок Юстаса, расслаблялись и впускали в круг своих шепотков, делясь драгоценными крупицами информации.

Я бродил по комнате, впитывал обрывки разговоров, пытаясь собрать мозаику из разрозненных фраз. Воздух пропитывался табачным дымом, смешиваясь с горьковатым ароматом крепкого чая, создавая своеобразный аромат подполья. В углу комнаты стояла группа молодых людей, их взгляды были прикованы к окну.

– Эй, новичок, иди к нам – улыбнулся смуглый парень с пронзительными глазами.

Рядом с ним стояли двое: пышноволосая блондинка с дерзким взглядом и ослепительной, несмотря на щели между зубами, улыбкой, и низкорослый мужчина, на котором шинель болталась, словно на пугале.

– Рады новым лицам в наших рядах – сказал он, и, хотя его губы изображали улыбку, уголки рта упрямо ползли вниз.

– Ты с Юстасом? Он отличный парень! – воскликнула блондинка. – Я Агнешка, это – кивок в сторону мужчины в шинели – Юзеф, а это Маркус. Он тебя у Юстаса видел, недели две назад. Книжки ты тогда получал. Ну как, прочитал? Вник в идею?

– Мне ещё многому нужно научиться, многое непонятно, особенно в экономике, но основную идею я понял и разделяю.

– Главное – не бояться её пропагандировать! Ты, как и мы, – голос этой идеи. Правда за нами, а правду нельзя бояться говорить. Мы не станем обещать людям золотые горы, как капиталисты, но мы сделаем так, чтобы образование, медицина, земля, достойный труд стали доступны каждому, а не только избранным! – Агнешка говорила страстно, её глаза горели огнём веры.

– И получать по голове от заводских и жандармов тоже не бояться нужно – добавил Маркус, многозначительно глядя на Юзефа.

Юзеф резким движением расстегнул шинель и задрал тельняшку, демонстрируя последствия своей "пропаганды". Его худое тело было испещрено синяками и ссадинами.

– Моряки… Я им толкую, что капитаны их в рабов превратили, а двое стукачей на меня накинулись. Ну, я им тоже показал, где раки зимуют! – Юзеф ухмыльнулся, и его язык мелькнул в темной пропасти выбитого зуба.

– Часто такое бывает? – спросил я, невольно пряча руки в карманы.

– Случается, но ноги надо тренировать, чтобы быстро уносить, – Юзеф не успел закончить фразу. В комнату вошли люди, которых мы ждали. Их взгляды, полные решимости и целеустремлённости, не оставляли сомнений – начиналось важное. Я вновь оказался рядом с Юстасом.

Невысокий человек в пенсне, которого Юстас мне представил, как Коха встал за трибуну, разложил несколько листочков и взглядом обвёл комнату.

– Товарищи! – хорошо поставленный ораторский голос прозвучал в тишине комнаты. – Мы собрались сегодня в тайне, в тяжёлое для нашего движения время. "Исключительный закон против социалистов", принятый железным кулаком Бисмарка, нанёс нам тяжёлый удар. Наши организации разгромлены, газеты запрещёны, собрания разгоняются, многие товарищи брошены в тюрьмы или вынуждены скрываться.

Но мы не сломлены! Мы не потеряли веры в наше правое дело! Мы знаем, что наша борьба справедлива, и мы уверены в нашей победе! Товарищи! Мы должны отдавать себе отчёт в сложности обстановки. Враг силен и коварен. Он использует все средства для подавления рабочего движения – полицейские репрессии, судебные преследования, пропаганду лжи и клеветы.

Но враг не всемогущ! У него есть слабые места. И наша задача – найти эти слабые места и нанести по ним сокрушительный удар.

Наша сила – в единстве и организованности!

Мы должны укрепить связи между разрозненными рабочими организациями. Мы должны создать единый фронт борьбы против капитализма и реакции.

Мы должны активнее работать среди профсоюзов, привлекая их к политической борьбе. Мы должны расширять сеть подпольных типографий и распространять нелегальную литературу. Мы должны вести пропаганду среди рабочих и крестьян, объясняя им их истинные интересы и призывая их к борьбе за свои права.

Товарищи! Мы должны быть смелыми, решительными и неутомимыми! Мы должны быть готовы к любым жертвам ради нашего святого дела – дела освобождения рабочего класса вперёд, к победе социализма!

Я, словно загипнотизированный, ловил каждое слово товарища Коха, его голос, прорезающий полумрак комнаты, звучал как боевой клич. Мои пальцы летали по бумаге, стремясь удержать ускользающие звуки, превратить их в строчки, которые станут свидетельством этого исторического момента.

На краткое мгновение воцарилась тишина: все присутствующие замерли, впитывая в себя услышанное, будто сухая земля – живительную влагу. Но затем тишину взорвал шквал голосов, словно прорвало плотину, и бурный поток дискуссии хлынул в небольшое помещёние. Мой грифель отчаянно скрипел по бумаге, стараясь угнаться за стремительным течением мыслей и аргументов.

В этом бурлящем котле страстей и идей ковалась наша будущая борьба, наш ответ на вызов тирании. Каждое слово, каждый взгляд были искрами, из которых разгоралось пламя революции, пламя, которое должно было очистить мир от несправедливости и угнетения.

С горем сообщались потери подпольной армии и с ожесточённой ненавистью имена и клички предателей. Обсуждалась помощь революционерам, попавшим в беду. И планы помощи в освобождении тех, что были в тюрьмах и ссылках. Ни у кого даже мысли не было бросить своего товарища в беде.

Здесь, я закрепил содержание съезда, чтобы вы лучше понимали то, что происходило.

N СЪЕЗД СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТОВ В ПРУССИИ (1886 Г.)

Место: Ораниенбургерштрассе д. 144

Время: Поздний вечер, тусклый свет керосиновой лампы освещает небольшое помещёние.

Участники: 15 человек, представители различных рабочих организаций Пруссии, в том числе члены подпольных ячеек Социал—демократической партии.

Повестка дня:

1. Обсуждение текущей политической обстановки в Пруссии.

2. Разработка стратегии и тактики борьбы с "Исключительным законом против социалистов".

3. Укрепление связей между разрозненными рабочими организациями.

4. Распространение социалистических идей среди рабочих и крестьян.

5. Выборы делегатов на предстоящий съезд Социал—демократической партии Германии.

Ход съезда:

Товарищ Кох (председательствующий): Товарищи, мы собрались сегодня в трудное для рабочего движения время. "Исключительный закон" Бисмарка нанёс тяжёлый удар по нашим организациям. Однако мы не сломлены! Мы продолжаем борьбу!

Товарищ Мюллер: Полиция преследует нас, наши газеты запрещёны, собрания разгоняются. Но мы не можем опустить руки! Мы должны найти новые формы борьбы.

Товарищ Фишер: Я предлагаю усилить работу среди профсоюзов. Профсоюзы – это наша опора в массах.

Товарищ Леманн: необходимо расширять сеть подпольных типографий и распространять нелегальную литературу. Рабочие должны знать правду!

Товарищ Шмидт: Мы должны стремиться к союзу с крестьянством. Крестьяне также страдают от капиталистического гнёта. Вместе мы – сила!

Товарищ Шмидт: Товарищи, я вижу, что у нас единое мнение – борьбу надо продолжать! Мы должны быть смелыми, решительными и неутомимыми! Вперёд, к победе социализма!

Съезд продолжался несколько часов. Были приняты решения об усилении подпольной работы, расширении пропаганды среди рабочих и крестьян, укреплении связей между рабочими организациями. Съезд избрал делегатов на предстоящий съезд Социал-демократической партии Германии.

Вернулся я под утро. Уже началось зарево рассвета и полоской растянулось по небу. Моё отсутствие как обычно никто не заметил. Комната была заперта. У меня есть три—четыре часа на сон, и нужно будет печатать.

Я ложусь спать с чувством тревоги и надежды. Впереди много трудностей, но я верю, что всё задуманное сбудется.