Читать книгу Синяя чашка красная - - Страница 10

На следующий я переехала в соседнюю деревню Аль Бейда. Она отличалась своими размерами по сравнению с Умм Сайхун. На одной улице было всего несколько домов, и никого из жителей этого поселка я не увидела.

Я не попрощалась с Аминой и отказалась от завтрака в ее доме. Я попросила Омара отвезти меня на машине, он единственный с кем мне хотелось и я еще могла продолжать общение в этой семье. По-моему, он единственный кто ни разу не солгал мне за все это время. Уровень его адекватности меня удивлял. Вероятно потому, что он был учителем в школе. Или наоборот. Он слишком сильно отличался от своих братьев по характеру и умом от своих сестер.

Он остановил машину у дома, ворота которого ничего не обозначали. Розово-песочный цвет стен меня не озадачил, а расслабил мою восприимчивость. Все тот же желтый, теперь уже раскаленный песок под ногами. Я понадеялась на что-то лучшее. Железный ворота с громыхающим лязгом откатились в сторону и пригласили меня внутрь.

У моего нового хоста было лицо шайтана. Говорил он в той же манере. Мы сидели и пили чай за столом. Мне показалось, я успокоилась, все мои переживания остались в той деревне. Он сказал, что ночевать мы будем сегодня в пещере, ее нужно будет подготовить к приезду туристов.

Я не возражала, мне было интересно. Мы погрузились в машину, приехали в пещеру, он сделал небольшой ужин и мы поговорили о чем то неважном. Я не чувствовала никакой опасности, меня даже ничего не насторожило. Когда мы легли спать, он пытался меня соблазнить, предлагая массаж и рассказами про туристку, которая остановилась в его пещере и призналась, что у себя дома в Америке она снимается в порно. Когда я отказалась играть по его правилам и не проявила никакого интереса к его услугам, пропустила все мимо ушей и притворилась, что не поняла его намеков, как уставшая жена притворившись спящей, на следующий день он сказал мне, что я буду жить и работать у его соседа – Гассана, у него есть для меня место.

Гассан немного отличался от других бедуинов, что я здесь видела. Дреды до пояса, бандана на голове как у расты, а не у бедуинов, браслеты на руках, но все же его страстное желание быть непохожим на других, немного озадачило меня. Он рассказал, что какое-то время жил в Германии, поэтому позиционировал себя как совершенно другой вид бедуинов, непохожий на то, что я видела раньше. Когда меня пытаются в чем-то очень сильно убедить, я начинаю невольно сомневаться.

Мы стали обсуждать условия работы, сели за стол в его доме, он приготовил чай и сказал мне:

– За один год в этой стране ты можешь получить многое, почти все, что захочешь, но тебе нужно быть серьезней.

– Серьезней? Ты думаешь я не серьезна?

– Серьезно… Я имею в виду не говори о себе никому ничего. Никому.

Пауза. Я пытаюсь понять, что он имеет в виду, а не что он говорит. Слова я слышу, но не понимаю значения слов, что он произносит.

– Как ты видишь свою жизнь?, – спросил он, чтобы сбить меня с толку или сменить тему.

Я не люблю этот вопрос. У меня срабатывает защитная система и оповещающий красный сигнал со звуковой сиреной, потому что кто-то пытается влезть в мою жизнь, запустить в нее свои руки и вытащить правду наружу, которой я ни с кем не хочу делиться.

– Я вижу её в периодах, ответила я. Не знаю, что это могло бы означать. Но я знаю, что сейчас использую свой прошлый опыт для того, чтобы построить своё будущее. И кажется это неправильно. Когда у меня не было собственного опыта, в моей двадцатилетней жизни я была свободна представлять себе любое будущее, которое мне могло бы прийти в голову. Придумать его и эмоционально прочувствовать. Поверить в него. А теперь, когда я вижу реальное положение дел в свои тридцать, и с некоторым опытом за плечами, я чувствую себя в клетке своего разума.

Гассан предоставил мне комнату. В ней не было кровати, но был матрас на полу. Я поняла что он спал там. Я попросила заменить постельное белье. В тот вечер шел сильный дождь. Он постучался в комнату под предлогом что-то забрать и спросил, может ли он спать здесь рядом на полу, потому что на улице дождь. Что это опять за бред? Я удивилась: Здесь? А почему бы не где-нибудь еще?

–Потому что на улице дождь, ответил он. Я буду спать здесь у двери, как собака.

«Что за чертовщина?», – опять подумала я. После этого случая мне показалось, что мы оставили неразумные дискуссии. Но позже он припомнил мне этот случай.

В первое утро, когда я проснулась в Аль Бейде, множество черных жуков было повсюду, и в моих волосах в том числе. У них был «сезон», они размножались и передвигались стаями с огромной скоростью. Иногда можно было заметить двигающееся черное облако в воздухе. И это было только начало.

Потом я стала натыкаться на скорпионов в доме и странных пауков, похожих на гибридов скорпиона и паука с двумя гигантскими клыками на месте головы. Я погуглила их по фото. Разновидность паука-верблюда черного окраса, также известные как ветряные скорпионы или солнечные пауки, представители семейства сольпуги.

Печатного цвета фаланги бегали повсюду в пустыне, но из-за их песочного окраса не казались мне такими устрашающими. Эти же черные, которые водились у нас дома, к счастью только с наружной стороны, вызывали во мне вопиющий ужас.

До сих пор по интернету ходит легенда о том, что они способны отъедать кусок плоти, у обездвиженного сном человека, благодаря своим клыкам и сильному анельгетику в составе их слюны. Судя по историям, такое иногда случалось с солдатами в Ираке. Ты спишь пока он жрет твою плоть.

Мы начали работать вместе с Гассаном. Он предложил делить доход пополам. Я буду заниматься домом, маркетинговой частью и бронированиями, встречать и развлекать гостей. А он будет возить туристов и устраивать им бедуинские ужины в пещерах пустыни. Наступал высокий сезон, поэтому мы получали сразу же много бронирований и многие из гостей покупали дополнительные услуги, в том числе туры и завтраки, поэтому ручеек кэша сразу же был довольно хорошим. Работа была довольно простая, хоть и объемная, и не предвещала никаких поразительных поворотных событий. За месяц, особо не напрягаясь я заработала довольно крупную сумму. Сумму, которую мне пришлось бы зарабатывать с трудом на работе, если бы я осталась в России. Здесь же я вовсе не чувствовала, что работаю, я как будто бы развлекалась, потому что мне нравилось то, чем я занималась.

Мне казалось, что отношения с Гассаном установились вполне в рамках моей морали – по-дружески рабочие. Он не переходил границ, соблюдал дистанцию после того случая, когда он хотел примоститься возле моего матраса, и меня это устраивало. Его манера общения была комфортной для меня, он не давил своими правилами, как это делали в предыдущем доме. Я просто выполняла свою работу. Гассан оставлял меня наедине с собой, когда мне это было нужно, и в то же время мы много времени проводили вместе. Мне нравились эти дружеские разговоры, поездки по делам, пустыням и пещерам, ощущение того, что мы вместе делаем одну работу.

Но за этим радужным началом скрывалась не совсем разборчивая подоплека, которую я начала осознавать не сразу. Я поняла, что Гассан часто недоговаривает, а иногда откровенно врёт. Он мог смотреть мне прямо в глаза и рассказывать свои фантастические истории, которые звучали иногда весьма неправдоподобно, даже для меня, повидавшей людей разных. Самым ходовым коньком были истории о его благочестивости. Рассказы о его прошлом и настоящем менялись как картинки диафильма в зависимости от ситуации, от того, с какой стороны он хотел себя показать. Сегодня он был героем, который спасал голодных брошенных детей в пустыне и ругал за неподобающее отношение к ослам, завтра – человеком, который "никогда не влюблялся", а в другой день – бедуином, который провел свои лучшие годы жизни за пределами Иордании, в Германии. Меня это даже не раздражало, но я все время делала пометки, и держала оба образа в голове: правдивый, тот что видела я, и лживый, тот, что он хотел мне продать. Мне было всё равно, что он там о себе навыдумывал. Его вымышленные истории не затрагивали меня лично, не мешали мне жить и работать. Я воспринимала его рассказы как легенды которые передаются в этих краях из уст в уста, и они не требуют подтверждения, потому что это всего лишь часть местного наследия – культурного развлечения. Иногда я даже находила в этом что-то забавное. Я не пыталась разоблачить его, не задавала наводящих вопросов, которые бы могли подсветить фальшивость его слов. Игра в супергероя, которую он вел, меня совершенно не интересовала. Его истории были чем-то вроде фонового шума, который можно было игнорировать, не теряя основного фокуса.

Пока Гассан соблюдал дистанцию, у меня не было поводов для беспокойства. Я видела, как он общается с другими людьми, как легко он может сближаться с туристами – иногда слишком легко и слишком близко. Его манера общения с женщинами была особенно выразительной: комплименты, шутки, лёгкие пока ничего не значащие прикосновения. Но со мной он все же держался иначе. Как бы то ни было, мне казалось, что между нами установилось негласное соглашение – ни о чем таком и речи быть не может.

Свойство многих арабов – подменить мелкую оплошность на крупную манипуляцию, пока ты отвернулся за добавкой. И если никто его не остановит, не схватит за руку в моменте, он начинает переходить границы разумного и здравого смысла в своих поступках, не замечая, что со временем они становятся вопиющими.

Возможно, я недооценила Гассана из-за своей наивности. Его изворотливость создавала иллюзию безобидности, но за этим поведением скрывалась недалекая игра в дурака. И хотя в тот момент меня все устраивало, позже я начала запинаться об одну и ту же мысль: не была ли эта визуальная дистанция, которую он показательно соблюдал, всего лишь иллюзией?