Читать книгу Очарование тьмы - Мэри Пирсон - Страница 22

Гриз издал низкий рык; Рейф только что узурпировал его заявление. Как только Гриз поднял мою руку перед кланами в Санктуме, для него я стала королевой одного единственного королевства.

Я бросила на него суровый взгляд, и Гриз схватился за бок, поморщившись так, словно это и стало причиной его несвоевременного проявления недовольства. Однако оно потонуло в последовавшей за этим тишине. Взгляды людей буквально душили.

Казалось, сейчас быть венданцем в стенах этого форпоста было гораздо предпочтительнее, чем дерзкой принцессой, бросившей своего драгоценного жениха-принца у алтаря.

Я расправила плечи и подняла подбородок выше, пусть это и обнажило еще несколько колец грязи на моей шее. Мне вдруг стало больно от всех этих попыток, больно за то, что я всегда оставалась не при делах, больно, что, когда Паулина, Берди и Гвинет были рядом и обнимали меня, тесно прижимаясь друг к другу, я была непобедима. Меня захлестнула тоска по сотне утерянных и ушедших вещей, которые я уже не смогу вернуть, включая Астер, которая беззаветно верила в меня. И эта боль была настолько глубокой, что мне внезапно захотелось пролить кровь наземь и исчезнуть.

Но моя пытка все никак не прекращалась. А потому я выпрямила спину и по-королевски выдвинула челюсть. Мой голос стал твердым и уверенным; я будто слышала, как это говорит моя мать, хотя шевелились мои собственные губы.

– Уверена, у вас всех накопилось немало вопросов, на которые, я надеюсь, мы сможем ответить позже, когда приведем себя в порядок.

Оттолкнув полковника в сторону, вперед сразу же шагнула худая белокожая женщина с выразительными скулами. Ее волосы цвета воронова крыла были тронуты серебром и стянуты в неумолимо тугой пучок.

– Покои для ее высочества тоже будут подготовлены, – подчеркнуто обратилась она к Рейфу. – А пока она может отдохнуть в моих, где мы с другими девушками займемся ее нуждами.

Женщина посмотрела на меня исподлобья, и ее тонкие губы сжались в линию.

Уходить с ней мне совсем не хотелось. Скорее я предпочла бы привести себя в порядок в солдатских казармах и одолжить там еще одну пару штанов, однако Рейф поблагодарил ее, и меня выпроводили взмахом руки.

Уходя, я услышала, как Рейф приказал удвоить число часовых у ворот и сократить смены на сторожевых башнях, чтобы солдаты там все время находились начеку. Он не назвал причин, но я знала, чего он опасался, – что где-то там, за стенами, все еще могли скрываться рахтаны. После стольких недель, проведенных в напряжении, меня мучил вопрос, сможем ли мы теперь хоть когда-нибудь перестать оглядываться. Сможем ли мы снова обрести мир?

Окружающие нарочито старались держаться подальше от меня и не прикасаться. Интересно, то было из-за моей грязной наружности или все же из-за моего положения? В ответе на этот вопрос я не была уверена, но, когда я последовала за этой тоненькой угловатой женщиной, толпа широко расступилась, предоставляя мне простор. Она представилась мне как мадам Рэтбоун. Я было оглянулась через плечо, однако люди уже снова сгрудились вокруг Рейфа, и он исчез из поля моего зрения.

* * *

Пока я ожидала, когда мне наберут ванну, мне предложили присесть на табурет в гостиной мадам Рэтбоун. Две другие дамы, представившиеся как Вила и Аделина, удалились в свои собственные покои, откуда вскоре начали возвращаться с разнообразной одеждой, пытаясь подобрать что-нибудь подходящее для меня. Стояла неловкая тишина, они шаркали вокруг меня, раскладывая на стульях и столах различные предметы гардероба, оценивая их по размеру на глаз, но не поднося ко мне. Это потребовало бы еще большего сближения, а я все еще была невыразимо грязной. Их взгляды были слишком настороженны, а я слишком устала, чтобы пытаться завязать какую-либо светскую беседу.

Сама же мадам Рэтбоун сидела напротив меня на широком мягком диване. И не сводила с меня глаз.

– На вас кровь, – наконец произнесла она.

– Клянусь богами, да она вся в крови! – огрызнулась Аделина.

Вила, которая, вероятно, была всего на несколько лет старше меня, вслух поинтересовалась:

– Что, черт возьми, они могли там с ней делать?

Я опустила взгляд на свои руки и заляпанную красным грудь, затем потрогала лицо и ощутила на пальцах хрустящую шершавость засохшей крови. Венданской крови. Я прикрыла глаза. Все, о чем я могла сейчас думать, была Астер. Мне представлялось, что вся эта кровь принадлежала ей.

– Ты ранена, дитя?

Я подняла глаза на мадам Рэтбоун. В ее голосе прозвучала нежность, которая застала меня врасплох, и в моем горле поднялся болезненный комок.

– Да, но уже давно. Это не моя кровь.

Три женщины обменялись взглядами, и мадам Рэтбоун процедила длинную цепочку горячих проклятий. От ее глаз не укрылось и то, как слегка отвисла моя челюсть, и ее брови поднялись.

– Разумеется, путешествуя с солдатами, ты слышала и нечто похуже.

Вообще-то нет. Не совсем. Я не слышала подобных слов с тех времен, как играла в карты в дальних комнатушках таверн со своими братьями.

Мадам Рэтбоун сморщила нос.

– Давай-ка снимем с тебя все это, – сказала она. – Ванна уже должна быть готова.

Она провела меня в смежное помещение – по-видимому, офицерское жилище, небольшое и квадратное: гостиная, спальня и чулан для ухода за собой. Стены здесь были отделаны гладкой белой штукатуркой и украшены изящными гобеленами. Солдат поставил последнее ведро для ополаскивания с валящим из него паром рядом с медной ванной и быстро вышел через другую дверь. Мадам Рэтбоун сразу же опустила за ним засов.

– Помочь тебе принять ванну или лучше оставить в уединении? Как будет лучше?

Сама не зная, чего хочу, я уставилась на нее во все глаза.

– Тогда мы останемся, – решила она.

* * *

Я заплакала. Я не могла этого объяснить. Это была вовсе не я. Но теперь я стала другой. Той, которой никогда не была прежде. По моему лицу медленно катились слезы, пока с меня сдирали одежду, когда развязывали шнурки на моих ботинках и снимали их с моих ног, пока мыли губкой мою шею и волосы. Все до последней капли крови на моей коже было смыто в воду.

«Ты измучена. Вот и все», – сказала себе я. Но это было подобно крови из вскрытой артерии, которая отказывалась сворачиваться. Даже когда я закрывала глаза, пытаясь остановить этот поток, соленая жидкость медленной струйкой просачивалась сквозь мои веки, находила уголок рта, а затем растекалась по губам.

– Выпей это, – произнесла мадам Рэтбоун, ставя большой кубок с вином на столик рядом с ванной.

Я отпила, как и было приказано, а затем откинула голову на вытянутый медный бортик ванны, уставившись в бревенчатый потолок. Женщины загребали цитрусовые кристаллы прямо горстями и втирали их в мою кожу, очищая ее от грязи, запаха и страданий тех мест, где я побывала. Они долго трудились над моими руками и ногами, бережно обходя стороной зашитые раны. Я сделала еще глоток, и круги тепла потекли по кончикам моих онемевших пальцев, разглаживая мышцы, расслабляя шею, натягивая веки до тех пор, пока они не сомкнулись.

Вила снова поднесла кубок к моим губам.

– Глотни еще, – мягко сказала она.

Так знакомые мне места, поля с виноградниками, шелковистое небо, кожица, пачкающая мои пальцы, бархат… дом.

– Морриган, – прошептала я.

…Да.

…караваны привозят его.

…самое лучшее.

…полковник Бодин не пропустит ни единой бутылки.

…много.

Я и не заметила, как заснула, и лишь смутно запомнила, как вставала с чужой помощью, чтобы ополоснуться. Я легла на толстые мягкие одеяла, и женщины продолжили втирать в мою кожу ароматные масла. Мадам Рэтбоун внимательно оглядела зашитые шрамы на моих ноге и спине.

– Стрелы, – пояснила я. – Тавиш вырезал их.

Аделина судорожно втянула в себя воздух.

До меня опять донеслось низкое жужжание женских голосов.

Потом мадам Рэтбоун смазала рубцы маслянистым бальзамом, заявив, что это поможет заживлению. В воздухе разлился аромат ванили.

На животе, которым я ударилась о седло Ульрикса, также расцвел огромный темно-фиолетовый синяк. Массирующие пальцы нежно обводили его по кругу, и я снова ощутила, как соскальзываю в небытие, а голоса рядом стали отдаляться.

– А это что? – спросила Вила, кончиками пальцев касаясь рисунка на моем плече. Он больше не был свадебной кавой. А может, никогда ею и не являлся.

Я вспомнила, как Эффира описывала надежду Венды: «Коготь быстр и свиреп, лоза медленная и прочная, но оба сильны, каждый по-своему…»

– Это…

Пророчество безумной королевы.

Та, что будет сначала слаба и гонима…

Та, чье имя дано было втайне.

– Это их надежда, – слова сорвались с моих губ так слабо и невнятно, что даже я не была уверена, что произнесла их вслух.

* * *

Я проснулась от шепота, доносившегося из гостиной.

– Может быть, вот это и это вместе?

– Нет, думаю, нужно что-то менее замысловатое.

– Думаешь, она знает?

– Вряд ли.

– Никогда не считала это правильным.

– А принц? Принц был в курсе?

– Да, он знал.

– Вот же глупцы.

– Теперь это не имеет никакого значения. Видела, как он на нее смотрел?

– А этот его тон… Поневоле не захочешь перечить ему.

– Особенно теперь, когда он стал королем.

– А какие у него стали глаза. Человека на месте могут испепелить!

– Прямо как у его отца.

– Но это не означает, что они все еще не могут использовать ее в своих целях.

– Нет, я бы сказала, что нет. Вряд ли, после всего того, что произошло.

– А что насчет этого?

– По-моему, эта ткань лучше.

– С этим пояском, да.

Я села, подтягивая к себе одеяла. Как долго я спала? Бросила взгляд на пустой кубок, стоящий на столе, а затем на свои руки. Снова мягкие. Сияющие, чего не было с тех самых пор, как я покинула Сивику несколько месяцев назад. Ногти были подстрижены и отполированы до безупречного блеска. Но почему они сделали это для меня? Или, возможно, это делалось для их короля – того, кто… как они там сказали? «Человека на месте может испепелить»?

Пытаясь стряхнуть с себя туман сна, я зевнула и приблизилась к окну. Солнце уже угасало. Я точно проспала не меньше нескольких часов. На возвышающуюся белую стену заставы опускалась золотисто-розовая дымка. Мне было видно лишь небольшой кусочек этого военного городка, однако спокойствие сумерек придавало ему безмятежное очарование. На самом верху стены я различила какого-то солдата, но даже в нем ощущалась странная элегантность, казавшаяся мне неуместной. Золотистый свет ловил отблеск его пуговиц и отражался на аккуратно подогнанном ремне и перевязи. Все здесь казалось чистым и свежим, даже это недавно побеленное жилище. Впрочем, я находилась далеко от границы, это был уже мир Дальбрека, и он совсем не походил на Морриган. Он и ощущался иначе, чем Морриган. Здесь царил порядок, а все, что мы когда-либо с Рейфом делали, шло вразрез с ним.

Мне стало интересно, где он сейчас. Отдохнул ли наконец? Или все совещается с полковником Бодином и выслушивает обстоятельства смерти своих родителей? Простят ли товарищи его отсутствие? Простят ли они меня?

– Ты проснулась.

Я повернулась, прижимая одеяло к груди. В дверях стояла мадам Рэтбоун.

– Принц – то есть король – заходил чуть пораньше, чтобы проведать тебя.

Мое сердце радостно подпрыгнуло.

– Может, ему нужно…

Но тут в комнату ввалились Вила и Аделина, заверив меня, что у него нет никаких неотложных надобностей, и принялись меня одевать. Мадам Рэтбоун усадила меня за туалетный столик, и Аделина начала расчесывать мои спутанные волосы; ее пальцы двигались с невероятной уверенностью, перебирая прядь за прядью, словно пальцы искусной арфистки, прихватывая сразу по несколько локонов за раз и заплетая их с легкостью насвистываемой мелодии, одновременно обвивая прическу сверкающей золотой нитью.

А когда она закончила, Вила надела мне через голову свободное платье – тонкое, струящееся, кремовое, словно теплый летний ветер. И теперь-то я поняла, что все то, что я слышала о Дальбреке и их любви к изысканным нарядам, соответствовало действительности. Потом последовал жилет из мягкой кожи со шнуровкой на спине, украшенный золотым филигранным узором. Впрочем, это был скорее символический корсет, поскольку он практически не прикрывал мою грудь. Мадам Рэтбоун повязала на моих бедрах скромный поясок из черного атласа, ниспадающий почти до пола, и я поймала себя на мысли, что все это выглядело слишком уж элегантно для военного аванпоста. Мне подумалось, что если боги и носят какую-либо одежду, то наверняка они выглядят примерно вот так.

Решив, что они закончили, я уже было собиралась поблагодарить и откланяться, чтобы найти Рейфа, но они еще не были готовы отпустить меня. Девушки перешли к украшениям: Аделина надела мне на палец замысловатое кружевное кольцо с крошечными цепочками, соединяющими его с браслетом, который она также застегнула на моем запястье; Вила капнула на него духами, а мадам Рэтбоун повязала поверх черного пояса другой, мерцающий, из золотых цепочек, и – что, возможно, было самым удивительным из всего – ножны с острым кинжалом. Последним из украшений шел золотой нагрудник, который распускался на моем плече подобием птичьего крыла. Каждый изгиб его был прекрасен, но сам доспех, и это было видно даже невооруженным глазом, был скорее декоративными, нежели функциональным. Он символизировал королевство, чья история зиждилась на могуществе и сражениях. Быть может, это королевство никогда и не забывало, что все началось с одного изгнанного со своей родины принца. И теперь они хотели быть уверены, что никто больше не усомнится в их силе.

Но неужели все это было ради простого ужина на заставе? Говорить о чрезмерности я, конечно, не стала, опасаясь показаться неблагодарной, однако мадам Рэтбоун оказалась слишком проницательной, чтобы этого не заметить.

– Полковник Бодин накрывает прекрасный стол. Вот увидишь.

Я взглянула на их труды в зеркало. И едва узнала себя. Мне показалось, что мой туалет был чем-то гораздо более глубинным, нежели просто подобающим нарядом для званого обеда – каким бы изысканным он в итоге ни оказался.

– Я не понимаю, – произнесла я. – Я приехала сюда, ожидая встретить неприязнь, но вместо этого вы проявили ко мне сострадание. Я ведь принцесса, которая бросила вашего принца у алтаря. Разве никто из вас не затаил на меня обиду?

Вила и Аделина отвели взгляды – так, будто их смутил мой вопрос. А мадам Рэтбоун нахмурилась.

– Конечно, затаили. И разумеется, некоторые из нас по-прежнему считают, что… – Она прервалась и повернулась к Виле и Аделине. – Дамы, почему бы вам не пойти к себе и не одеться к ужину? Мы с ее высочеством скоро придем.

А после того как Аделина затворила за собой дверь, мадам Рэтбоун вздохнула и снова посмотрела на меня.

– Полагаю, я допустила небольшой промах вначале и теперь пытаюсь это компенсировать.

Я обернулась к ней в замешательстве.

– Я встречалась с твоей матерью. Много лет назад. Ты очень на нее похожа.

– Вы были в Морригане?

Она покачала головой.

– Нет. Это случилось до того, как она переехала туда. Тогда я была служанкой на постоялом дворе в Кортенае, а она – дворянкой из Гастино, которая собиралась выйти замуж за короля Морригана.

Я присела на краешек кровати. Я так мало знала о том путешествии. Мать никогда мне о нем не рассказывала.

Мадам Рэтбоун пересекла комнату, затыкая духи пробкой. Пока говорила, она продолжала собираться на ужин сама.

– Мне тогда было двадцать два года, и с приездом леди Реджины в трактире воцарился настоящий хаос. Она пробыла в нем всего одну ночь, однако хозяин послал меня в ее комнату с кувшином теплого подслащенного молока, чтобы ей лучше спалось.

Теперь женщина смотрелась в зеркало, распуская узел и принимаясь расчесывать свои длинные волосы. Суровые черты ее лица смягчились, а глаза сузились, словно она снова видела перед собой мою мать.

– Входя в комнату, я нервничала, все же мне очень хотелось увидеть ее. Я никогда раньше не видела дворян, а тем более – саму будущую королеву самого могущественного королевства на земле. Но вместо царственной женщины в драгоценностях и короне я обнаружила лишь девушку моложе себя, измученную дорогой и напуганную до ужаса. Конечно, она не говорила этого вслух и натянуто улыбалась, но я видела отчаяние в ее глазах и то, насколько крепко были сплетены ее пальцы на коленях. Она поблагодарила меня за молоко, и я уж подумала, не сказать ли мне ей что-нибудь ободряющее или веселое или даже протянуть руку и потрепать ее по плечу. Я стояла так очень долго, а она – все это время выжидающе смотрела на меня, словно желая, чтобы я осталась с ней, но я не стала переступать границы дозволенного, и в конце концов просто сделала реверанс и вышла.

Мадам Рэтбоун в задумчивости поджала губы, а потом повернулась к шкафу и достала из него короткий меховой плащ. Она накинула его мне на плечи.

– Я старалась не вспоминать об этом, но тот короткий разговор преследовал меня еще очень долгое время после того, как она уехала. Я придумала дюжину вещей, которые могла бы сказать ей, но не сказала. Простых, которые вполне могли бы облегчить ее путь. И тех, каких я бы хотела, чтобы кто-нибудь сказал мне. Но тот день и тот шанс уже упущены, и я не могу их вернуть. Так что я поклялась, что больше никогда не стану беспокоиться о том, переступаю ли я границы дозволенного, и не позволю невысказанным словам мучить меня.

По иронии судьбы, именно это меня и грызло – слова, которые моя мать так и не сказала мне. Все то, что она скрывала от меня. То, что могло бы облегчить мой путь. И когда я вернусь в Морриган, так или иначе, между нами больше никогда не будет недосказанных слов.