Читать книгу Когда ошибается киллер - - Страница 3

Быть может, тут и следовало уйти. Не люблю я грубых людей. Необходимость противостоять хамскому напору отнимает тонны нервной энергии. Казалось бы, рыкнешь по сути и обоснованно, одержишь победу в споре. А удовольствия никакого. И противно потом становится: не сдержалась, до уровня гоблина опустилась. Аргументировать следует тихим и ровным голосом, с доброжелательной улыбкой, провоцируя оппонента на ответные доброжелательные действия. К сожаленью, сама провоцируюсь, втягиваюсь в разборки. Мигом, на автомате.

Положила деньги в карман, пожалела брошенный на стол золотистый парик, что эффектно на сцене портили, вздохнула и выдохнула три раза, решилась. Нельзя такое приключение упускать, когда еще будет возможность в театре себя попробовать? Все детство тихонько завидовала детишкам из «Ералаша», во сне снималась в кино. Несбывшиеся мечты вредны для здоровья. Сама не заметишь, как превратишься в заржавелую кочерыжку, скрипящую по поводу чужих безумных дерзаний. Вперед, на пик несбывшегося!

Между кулисами рослый парень сунул мне в руки скатанный тонкий матрас и целлофановый пакет с тряпками.

– Неси!

– Зачем?

– Будешь новенькой, Штуцер велел.

Значит, новенькие у них тяжести передвигают, а этот обормот медвежьей наружности порожняком простаивает. Я схватила объемный сверток, закрывающий видимость, и ринулась к сцене.

– Ступенька! – послышалось сзади.

Поздно. Ноги уже подкосились, я летела вперед и вниз, уповая на мягкость подстилки, предусмотрительно переданной мне загадочным Штуцером.

– Осторожно! – Тонкие руки обхватили тюфяк с другой стороны и с заметным усилием вернули мою фигуру в вертикальное положение

– Фиксируем! – раздался командный голос из зала. Как ни странно, он принадлежал утконосому старичку.

Я поставила сверток на пол, благодарно кивнула карманнице Ирине:

– Куда положить?

– Повтори! – потребовал Смольков.

Он еще и глухой?

– Куда положить, я спрашиваю?

По сцене пронесся смешок. Режиссер откинулся в кресле, рассматривая меня, как неведомое насекомое.

– Повторим эпизод, – пояснил гномик. Больше он не паясничал. Лоб нахмуренный, вдумчивый взгляд, в руках большущий блокнот с прикрепленной на пружинке ручкой.

– Вы хотите, чтоб я еще раз упала?

– Вас еще раз поддержат. Ну-ну, Евгения, смелее. Мы хотим, чтоб вы научились падать по собственному желанию. Чтоб падение у вас получалось естественно. – А этот как будто повежливей, имя мое запомнил, обращение на «вы» усвоил. – Постарайтесь, чтобы матрас не закрывал выступающий животик. Зритель должен сочувствовать будущей маме с первой секунды ее появления на сцене.

Что ни сделаешь для хорошего человека. Я вздохнула, подняла матрас, пристроила с левого бока. Левой рукой держать неудобно, но теперь ступенька видна, с чего бы терять равновесие? А живот как раз беззащитен, как бы Ира не подвела. Осторожно шагнула вперед, аккуратненько наклонилась в сторону «нежданной спасительницы».

– Нет, так не пойдет, – забраковал мои компромиссы Смольков. – В образ вникай: ты новенькая, первая ходка. Караульный ведет тебя в камеру, а там, как гадюки в колоде, уживаются сорок преступниц. Ты их очень боишься, понятно? Ничего не видишь под ногами, смотришь только вперед. Хочешь показать себя храброй, хочешь смелостью, словно щитом, защитить своего ребенка. Неожиданно падаешь. Никто не шелохнулся, лишь одна молоденькая воровка бросается на помощь. С этого эпизода начинается ваша дружба. Ира, сядь на табуретку, вскочишь и подхватишь.

Еще хлеще. Табурет далеко, а вдруг не успеет? Испуг на моем лице проявился вполне объяснимый. Раз десять пыталась упасть. Матрас тяжелел, как будто водой наливался. Раз десять девушка вскакивала, успевала.

– Не верю, – констатировал Смольков. «Станиславский» местного разлива.

– И я не верю.

– Что?

Я кинула на пол свертки, потерла затекшую руку.

– Не верю, что мне это нужно. Ни одна женщина в положении не станет рисковать ребенком ради ваших ухищрений. Положите любой подушку под юбку, пускай упражняется.

Зэчки одобрительно загудели. Многие проходили в спектакле немым серым фоном, и многие потихонечку возмущались, почему возможность выделиться предоставлена этой новенькой, грубиянке и неумехе. Смольков недоуменно безмолвствовал. Безумную, для которой родное дитя дороже игры на сцене, он наблюдал впервые.

Старичок потянул Иннокентия за рукав, что-то шепнул на ухо. Тот согласился.

– Усилим страховку. Леша, подойди.

Громила-конвойный (теперь-то разглядела в нем рекламного каннибала) лениво спустился со сцены, с минуту выслушивал инструкции, и с тем же отстраненным выражением на раскормленном ромштексами личике вернулся на место.

– Оденьте тюремную одежду, – попросил меня старичок. – Мы хотим посмотреть, как это будет выглядеть. Вера, принеси халат на два размера больше.

Женщина лет сорока подала мне серое мешковатое одеяние.

– Застегнитесь все пуговицы, обязательно.

Я тщательно закупорилась, не подозревая подвоха. Подхватила левой рукой матрац, правой пакет. И, мысленно посылая устроившийся внизу творческий тандем, шагнула к ступеньке. Вдруг – резкий толчок! Я вскрикнула, выбросила руки вперед, кули разлетелись. Ирина сразу вскочила, уперлась ладонями в плечи, реакция у девушки замечательная. Халат на груди натянулся – конвоир держал его сзади. Неплохо, двойная страховка.

– Фиксируем, – произнес режиссер. Как будто довольным голосом: из зала проделки Лешеньки не просматриваются, а мне иллюзия естественного полета гарантирована. – На этом сегодня закончим, всем завтра к тринадцати часам. Евгения, на тебя рассчитывать?

– Я подумаю.

– Думай-думай, Василий Петрович за ночь твою линию в общих чертах разработает. Если не появишься, роль получит другая.

Ой, напугал. На жадность рассчитывает, что ли?

На улицу выходили через черную лестницу, ведущую из закулисья во двор. Старичок, он же Василий Петрович, он же Штуцер (не прозвище, фамилия такая), он же сценарист, он же хранитель тяжелой связки ключей от дюжины дверей, терпеливо нас выпроводил и выходы запер.

Оказалось, не мы одни полуночничаем. Любимые, отцы и мужья дожидались служительниц Мельпомены, покуривая у автомобилей. Теплый воздух июньской ночи наполнился возгласами приветствий и чмоками поцелуев. Я вздохнула и вынула телефон.

– Муж не подъехал? – поинтересовалась Юлия.

– Угу. Из Китая не успевает.

– Из Китай-города? – Девушка щелкнула пультом, и красный спортивный «Феррари» подмигнул ей раскосым глазом.

– Из города Шэньян, он у меня в командировке. Такси вызову.

– Да ладно. – Юля решительно нажала разъединение. – Пойдем, отвезу.

– Мне далеко, до Маршала Рыбалко.

– В самом деле… А знаешь, дома никто не ждет?

– Одна осталась в трехкомнатной. Не по себе с непривычки.

– А давай, ночуй у меня.

Неожиданное предложение. И даже не очень приятное, я так быстро с людьми не сближаюсь. А, впрочем, не обо мне речь. Юлии надо выговориться, выплакаться, подруг она здесь не нашла, это видно. Заодно о порядках в театре расскажет, поможет принять решение.

Девушка гостеприимно распахнула салон «Феррари», приятно пахнущий кожей и французской косметикой. Я устроилась рядом с водителем в неестественно мягком кресле.

Машина дернулась резко.

– Юлия, не гони, троих везешь.

– Проникаюсь мерой ответственности.

Мотор замурлыкал ровно, мы вывернули на Фрунзенскую набережную. Цветные дорожки рекламы плескались в темной воде.

– Жень, ты что сомневаешься? – перешла сразу к делу подруга. – Штуцера ты сразу вдохновила – редкая удача. Быть может, у тебя бабла не хватает?

– Средств мне хватает, любимый муж обеспечил. Но на будущее загадывать не приходится. Врач говорит, беременность протекает нормально, без токсикозов, без осложнений. Но первый ребенок на четвертом десятке, все может случиться. А вдруг придется в больницу лечь? Дорогие лекарства, платные обследования. Рисковать не привыкла.

Юли не прониклась пониманием ситуации.

– Фи, какая ты скучная! Будешь так рассуждать, всю жизнь проживешь по средствам.

Неожиданный выпад, грубый. Каждый занимает в этой жизни свою комфортную нишу, и никому не нравится, когда его выбор критикуют.

– А мне не по средствам не надо.

Маленький ротик насмешливо искривился:

– Меня когда-то Монтегю обхаживал. Колоритный такой старикашка, не жадный.

– Тот самый, который…

– Угу. Наследство в полмиллиарда Юрочке отписал, а мог бы оставить мне, будь я пошустрей и побеспринципней. Тоже так рассуждала: не мое, мне не надо. Видишь, как подло все обернулось?

– Не у каждой свой Монтегю в кармане.

– Но кое-кто не умеет пользоваться счастливым случаем. Если Смольков и Штуцер примутся за тебя всерьез, пробы в сериал обеспечены. Они на этом имеют, не забывай.

– Юль, мне ваши пробы в бока не уперлись. Мой любимый мужчина, мой ребенок – самое лучшее, самое дорогое, что у меня есть.

И сразу же пожалела о нечаянной откровенности. На изуродованном лице мелькнула досада. А может быть, зависть?

– Я твоего ненаглядного помню. Красавчик черноглазый, темненький такой. И любит тебя, сразу видно.

Она разглядывала мужчин, занимая скамью подсудимых?

– Черненький адвокат Беркутов, мы часто сидели рядом.

– Беркутова знаю, он меня вытащил. А Молодцев – темно русый, с легкими залысинами. Подтянутый, гибкий, в меру накаченный. Мне нравится такой тип.

Дразнит, пытается пробудить во мне ревность? Не удивительно, что подруги от примадонны бегут.

– Познакомишь с супругом?

– Нет.

Девушка радостно рассмеялась:

– Вот это и клево, хоть кто-то меня боится. Девчонки от меня парней прятали, знали, что уведу.

– А ты уводила?

– Конечно. Тонизирует, как утренняя пробежка. Понимаешь?

– Где уж мне.

– Ну да, извини.

Тфу ты, дрянь. И что я с ней валандаюсь?

– Меня вчера Анжелка с бой-френдом своим оставила на целых полчаса.

– И как?

– Взаимно. И я ему не уперлась, и она ничего не заподозрила. А я проревела весь вечер.

Потеря потерь – чужого жеребца не объездила.

– Это имеет значение?

– Имеет! Я никогда не была доступной, но мне нравилось подавать парням надежду. Сразу многим парням, чтоб рядом крутились, чтоб влюблялись, страдали, цветочки носили.

– Тонизируют, как удары по заднице?

– Что?

– Во время оргазма шлепки ладонью по ягодицам. Не пробовала?

Девушка кинула в мою сторону долгий взгляд, машина вильнула к тротуару.

– Надо попробовать, двигай за мной. Из этого кабака одной уйти невозможно.

Вот тебе и довезу, ужином накормлю, одиночество скрашу, ночевать оставлю. Неподалеку грустил невостребованный таксист. Как раз кстати.

– Пожалуй я обойдусь.

– А Молодцев твой, думаешь, обходится?

Нарочитый удар, болезненный. Приходится отвечать.

– Мой Молодцев, Юля. Только мой. И что бы между нами ни случилось, обсуждению с посторонними не подлежит. За благие намерения спасибо.

Отстегнула ремень, аккуратно прикрыла за собой дверцу. Прохладный ветер с реки покрыл мурашками кожу. Только не плакать. Только не думать, только не признаваться себе, что эта озлобленная девица, рассуждая теоретически, вполне может быть права.