Читать книгу Когда ошибается киллер - - Страница 8

С утра проснулась от боли. Запястье разбухло, угрожающе посинело. Такого растяжения у меня не было никогда. Пришлось глотать обезболивающее, открывать ноутбук и ставить предварительный диагноз. По опыту общения с докторами бесплатной медицины, знаю: диагноз лучше ставить самой. И способ лечения подбирать тоже.

Сайты выдали категоричное: перелом или трещина. Хорошее начало воскресного дня. Пришлось срочно ехать в травмпункт, где у Саши приятель работает, к счастью, он и дежурил. (Знакомый доктор и посторонний доктор – понятия разные, почему-то.) Рентген подтвердил опасения. Под шуточки-прибауточки, Дмитрий наложили мне гипсовую повязку и велел не падать духом. Едва за порог – звонок из далекой провинции Ляонин.

– Женя, мне Дима все рассказал. Что с тобой? Ребенок в порядке?

Ох, ябеды эти мужчины, со всех сторон обложили. Пришлось утешать паникующего супруга, десять минут успокаивать. И честное слово давать, что маму уговорю временно переселиться в Москву, ухаживать за мной.

– Саша, зачем мне помощь? Я – переученная левша, обеими руками все делаю.

– А если левую повредишь? А если не сможешь скорую помощь вызвать?

Мужская логика, железная, неоспоримая. И главное, обмануть невозможно. Арсений проверит наличие матери в квартире, всю правду другу доложит.

Вздыхая, сажусь на лавку, набираю нижегородский номер. И мамочку убеждаю, как сильно по ней соскучилась, что Андрюше необходимо показать красоты столицы. И собачку Лалку берите… И пирог… И одежду осеннюю, на случай внезапных заморозков.

Наконец, пришли к соглашению: встречаю поезд во вторник. Три дня впереди волшебные, без придирок, без поучений. Кабинет, ноутбук, кресло мужа, и встреча главных героев в темном парке, под нежную музыку, льющуюся с эстрады…

К полудню – нежданный гость, без звонка приехала Юлия.

– Представь, за три перстенька получила семьдесят тысяч! В два раза больше, чем давали раньше.

– Этого хватит?

– Надеюсь. У меня сложный случай, не просто коррекция спинки носа. Удаление раздробленных, неправильно сросшихся костей, вылепка новой формы на основе имплантов. Жень, пойдем со мной на консультацию, а то боюсь, вдруг откажут?

– С наличкой в кармане? Такого не бывает.

– Все бывает. На сайте написано: возможен отказ в случае выявления противопоказаний. Одевайся тут недалеко, все равно ничего не делаешь.

И как она догадалась? У других разбросанные вещи означают начало уборки, у меня – прыжок в альтернативный мир с ловкими махинаторами и танцующими красавицами.

До клиники пластической хирургии решили пройтись пешком, машину оставили у бордюра. У Юли руки тряслись от волнения, садиться за руль не отважилась. И я прониклась моментом – решается судьба человека. Что б хирург ни постановил, друг рядом нужен, хоть в горе, хоть в радости.

– Юль, а могу я спросить? У тебя в самом деле никого не осталось? Кривотолков был страстно влюблен, очень хороший парень.

Девушка дернула плечиком, кривенько усмехнулась:

– Не в этой жизни, наивная ты моя, а в давно безвозвратно прошедшей. Это бабы десятилетиями мужиков из колоний дожидаются, а мужчины нас тут же бросают. Ни писем, ни передачек, ни хлопот об уменьшении срока от мужей не дождешься. А придешь домой – не нужна, новенькая жена в твоей квартире командует. Да что мужик, даже дети от матери отрекаются. Нашла кого вспоминать, Вовчика…

Лязг железа ударил в уши, я невольно вскинула голову. Из дверцы машины поодаль кто-то выбросил черный плащ, рукава взмахнули в полете. И сразу люди остановились, машины затормозили, водители выскочили на дорогу. Мы с Юлей ускорили шаг. Посредине проезжей части лежал парень в черном костюме мотоциклиста. Шлем с темным стеклом скрывал лицо, широкая струя темной крови текла на асфальт.

– Скорее, скорей приезжайте! – призывал мужчина футболке в сотовый телефон. – Он жив, шевелится, можете успеть!

Второпях я открыла сумку, достала стерильные салфетки. Протянула пачку мужчине:

– Зажмите рану, надо остановить кровь.

Тот даже руку не протянул:

– Не лезь, а вдруг навредишь.

Десятки взрослых людей молча стояли рядом. Никто не знал приемов первой помощи, никто не хотел дотрагиваться до умирающего. За фразой о нечаянном вреде скрывалось тупое, мрачное отчуждение: это не я и не мой родственник. Все вокруг, как один, допускали возможность смерти. Смерти на их глазах, без права на борьбу за выживание. И я отупела и отступила под авторитарным напором стада, против воли и убеждений подчиняясь молчаливому решению большинства.

Первой опомнилась Юлия:

– Мы стоим у клиники! – и бросилась к витым чугунным воротам. – Сообщите хирургу, скорее! – накинулась на охранника.

– Не положено7, – промямлил тот, отводя взгляд, – это частное заведение. Скорая помощь вызвана.

– Но она не успеет! У вас есть врачи, они обязаны хотя бы остановить кровь!

– Услуги платные.

– Я плачу, вот карточка! Это мой брат, Виктор Коршунов! Спасите его, скорее!

Я вздрогнула. Синюшное лицо Коршунова на бетонном столе московского морга… Я его опознала. А она его отравила. Не по собственной воле, по приказу гипнотизера, но факт остается фактом. И совесть грызет ночами, и ужас не отступает…

Что с Юлей? Она понимает, что делает? Или вид умирающего замутил надломленный разум, опять покойник мерещится? Требует к жизни вернуть, прошлое перехитрить?

Люди в белых халатах уже выбегала из ворот, санитары толкали тележку.

– Жив, – констатировал врач, зажимая толстым тампоном рваную рану на шее. – Кто здесь ему сестра? Необходимая срочная операция. Вы понимаете, что это значит? Пойдемте с нами.

Юля двинулась за тележкой, я схватила ее за руку, заглянула в глаза. Безумием не блещут. Решительностью, желанием помочь. За спиной раздалась сирена – подъехала милиция. А скорая, как мы потом узнали, появилась минут через сорок.

Пострадавшего завезли в процедурную, мы уселись на мягкий диванчик, обитый белой кожей. Не бедное заведение, с декором в интерьере. А квалификация хирургов настораживает. Привыкли носы укорачивать и титьки надувать, с настоящей проблемой справятся? Ради спасения человека суетятся, или ради желанного гонорара? И почему это Юлия загадочно улыбается, в далекий угол уставилась?

– Юля, ты знаешь, что делаешь?

Девушка повернулась не сразу:

– А что бы ты сделала на моем месте?

Могла бы я с чистой совестью ответить: «То же самое»? Не знаю.

– Один шанс из сотни, – вынес приговор вышедший из процедурной врач, вытирая вафельным полотенцем окровавленные руки. – Повреждены шейные позвонки. У меня двадцатилетний стаж в нейрохирургии, но гарантии дать не могу.

– Готовьте к операции. Я должна использовать этот шанс.

Доктор явно хотел еще о чем-то спросить. Сосредоточенная, немногословная девушка не казалась ему похожей на близкую родственницу – не плачет, не то поведение.

– Звонили из операционной, ждут вас, Алберт Леонидович, – появилась в дверях медсестра.

– Иду, – развернулся доктор и двинулся вдоль коридора. Санитары выкатили за ним тележку. Худой парень, до подбородка закрытый белоснежной простыней, не подавал признаков жизни.

– Одежду оставите здесь, или домой возьмете? – обратилась медсестра к Юлии, подавая тяжелый пакет. Та была вынуждена принять. – Проверьте карманы, возможно, что ценное. Паспорт поищите, надо переписать. Пойдемте в приемное отделение.

К просмотру чужих карманов Юля была не готова.

– Жень, ты посмотришь? – шепнула, отставая от бойкой женщины.

– А я тут при чем? Признайся и зови милицию.

– Ты что? Признаваться нельзя. Пусть видят, человек не одинок, кто-то любит его, ожидает исхода операции. Так лучше будут стараться.

– Может, ты и права, но паспорт или мобильник надо найти, родным сообщить. Ты пока отдувайся как можешь, я схожу за милиционером.

За витыми воротами парка дорожники оградили место аварии, изуродованный мотоцикл без переднего колеса валялся неподалеку. Запекшейся ручеек человеческой крови зловеще алел на асфальте.

– Вы сами видите, товарищ майор, левое крыло разбито, – говорил расстроенный парень, водитель иномарки. – Я тихонько, на малой скорости из переулка выехал, направо уже сворачивал. Он летел по своей полосе, сто сорок скорость, не меньше. Вдруг резко свернул, блямз в бочину! Может, целился в переулок? Не вписался в крутой поворот.

– В жизнь они не вписываются, шумахеры, – проворчал майор. – Эти «Скутеры» сверхзвуковые в Японии хороши, на идеально ровных дорогах. А в наших условиях – любая выбоина мотоцикл в сторону отбрасывает. Из каждых четверых владельцев «Скутеров», трое до зимы не доживают – статистика. А вам что надо, гражданочка? – резко сменил мент тему, раздраженно взглянув в мою сторону.

– Вас просят в приемный покой.

– Отдал Богу душу?

Как цинично, и как обыденно. Я вздрогнула, возмутилась:

– Надеюсь, этого не случится!

С жаром возразила, с верой. Как будто от моей веры хоть что-то зависит.

– Стас, прогуляйся с гражданкой, запиши данные пострадавшего.

Белокурый долговязый Стас состроил серьезную мину, мы двинулись по аллейке.

– Молодой человек, я вынуждена признаться: мы не знаем этого парня. Моя подруга – ему не сестра.

– Не сестра? Любовница, что ли? – поинтересовался парнишка тоном выросшего подростка, знающего взрослые слова и уже получившего разрешение их произносить.

– Она ему никто, понимаете? Посторонняя женщина, которая пожелала оплатить операцию, спасти человека.

– Зачем?

Вопрос, конечно, интересный. Его бы Всевышнему задать, в Дни Сотворения.

– Чтобы жил.

Парень посмотрел на меня недоверчиво. Смысл сказанного неторопом доходил до пропитанных инструкциями мозгов.

– А что от меня-то хотите?

– Чтоб вы заглянули в карманы и вызвали родственников, мы не имеем права рыться в чужих вещах. Так медсестре и скажите: «Осмотр одежды произведу сам, идет расследование ДТП». А подругу не выдавайте, ладно? Иначе ее могут попросить из приемного, а ей очень хочется дождаться конца операции, порадоваться результатам.

Парень нехотя согласился. В его голове метались «обоснованные» сомнения: ни один из знакомых параграфов не предписывает постороннему человеку… Но вроде ни один и не запрещает…

Так или иначе, свою задачу молоденький практикант выполнил: обнаружил в кармане куртки сотовый телефон, спас Юлию от провала. В телефоне нашел контакт «Стерва моя» и жену известил. Неумело, запинаясь, как смог. Они живут неподалеку, оказывается, как раз в переулке, куда мотоциклист сворачивал. Женщина обещала скоро прийти.

– Что же вы родителям не позвоните? – сочувственно обратилась медсестра к Юлии.

– Не хочу расстраивать заранее, – буркнула девушка, уклоняясь от дальнейших расспросов. Развернула выданный автоматом чек, (автомат стоит в коридоре, что ни сделаешь для удобства клиента), показала мне. Шестьдесят пять тысяч отечественных перепрыгнуло с ее карточки на счет клиники.

– Я договор подписала, – шепнула мне на ухо. – В случае удачи, буду доплачивать на реанимацию.

– Может, родственники заплатят? И твое компенсируют.

– Догонят и добавят. Ты его доспехи видала? Протертый кожзам.

И поймав мой вопросительный взгляд, пояснила:

– Ювелир разрешил опять приходить. У меня еще есть колье и браслетик.

Снова странная полуулыбка… Речи здравые, а мимика не очень.

Мы ждали еще полчаса. Где-то рядом, в лабиринте стерильных коридоров, стучало молодое сердце, боролось за право работать десятилетиями. Люди добрые сердечку помогали. Юля молча молилась, изредка переходя на шепот.

Я не молилась. Я знала исход заранее. Быть контактером иной раз страшно. Больно, когда видишь неотвратимую кончину человека. Когда тебя ставят в известность: «Мы не можем ничего изменить». Они не могут или не считают необходимым. И они спокойны. Но я – человек, я мучаюсь от бессилия, я надеюсь… На очередную ложную информацию, сколько раз такое случалось…

По короткой липовой аллейке, украшенной клумбами с ярким июньским цветом, шла молодая женщина. Минимальная юбка непонятного цвета, застиранная футболка, едва прикрывающая пупок, белесые рваные волосы. Один ребенок на руке, другой в коляске.

– Жена, – шепнула я Юлии, показывая в окно.

Мы встали и вышли за дверь, будто воздухом подышать. Несовершеннолетняя мама медленно двигалась нам навстречу, неуверенно переступая тонкими искривленными ножками в шлепанцах на высокой платформе. Теперь я рассмотрела ее лицо. Круглое, почти детское, до странности ничего не выражающее. Ни испуга, ни горя. Девушка аккуратно объехала двух зевак, припарковала коляску сбоку у крыльца.

– Простите, с вами можно поговорить? – обратилась к ней Юлия. Годовалый мальчонка испугано спрятал личико в плечо матери.

– Со мной? А чего надо? – голосочек тихий, настороженный, как шуршание мышки за плинтусом. Прокуренный рот с двумя дырками вместо зубов дополнил унылое впечатление.

– Вы жена Антонова Николая?

– Ну и чего с того?

– Ничего особенного. Хотела сказать: с вашим мужем все в порядке.

– А вам-то чего?

– Ему делают операцию, – с воистину христианским терпением продолжала подруга.

– Здесь? Операцию? – Лицо нашей новой знакомой вдруг начало принимать осмысленное выражение, голос крепчал с каждым фразой, набирая децибелы. – В этой лечебнице? Какое имеют право? Да я не расплачусь никогда! Пускай ему сразу почку вырезают!

Мы дернулись от неожиданности:

– Вы шутите?

– Не шучу! – Девушка завизжала, малышка в коляске заплакала, дергая ножками. – Вы знаете, что он безработный? Ему не интересно, что едят его дети! День и ночь торчит с дружками во дворе, пиво хлыщет! У матери вещи ворует и продает! Вы знаете, что он угнал этот «Скутер», что мне уже пригрозили? А чем мне расплачиваться? Да пусть он лучше подохнет, с покойника спросу нет!

– Нельзя желать смерти отцу своих детей, быть может, он образумится, – попробовала я остановить поток брани. (Тем более, знаю примеры, взрослеют пофигисты годам к сорока.) Куда там! Почуяв сопротивление, поток откровений взбурлил и ринулся водопадом.

– А чего мне еще желать? Даже мать родная сыну смерти желает! Извел он ее совсем, ножом угрожает! Требует, чтобы квартиру продала, а сама в дом престарелых убиралась. Да кто ее возьмет в шестьдесят лет! А кто его выхаживать будет? Он теперь инвалидом останется, еще хлеще пить станет! На шею мне усядется, не стряхнешь! А у меня и так на каждом плече по нагрузке! В обноски одеваемся, должны всем на свете!

На Юлию было жалко смотреть: вот и сунулась с добрым делом. Девушка сникла, сморщилась, губы дрожали.

– Я уже заплатила за операцию, отдавать не надо, – попробовала несчастная загладить свою вину.

– Да откуда ты взялась, такая добрая? Да кто тебя встрянуть просил? – Теперь девица рычала, сквозь щели в зубах летели брызги слюны. – Очухается – забирай этого выродка, терпи его дальше, пока терпелка не лопнет! А мне он не нужен! Чтоб он сдох в этой чертовой клинике!

Мы молча стояли, подавленные, девушка судорожно заглатывала воздух, задыхаясь от злости.

– Ваш муж скончался десять минут назад, – раздался в тишине голос с крылечка. Мы оглянулись. Усталый Альберт Леонидович прикуривал сигарету и печально смотрел на девочку с младенцами. Сколько ей, в самом деле? Не больше семнадцати?

Простоватое личико юной вдовы вдруг приняло удивленное выражение. Она начинала осознавать… И вдруг заревела, испуганно, громко:

– Убийцы! Да чего ж вы за люди такие! Коля, Коленька мой родной! – И бросилась с кулаками на хирурга. Детишки закричали еще сильнее.

– Пойдем отсюда. – Я потянула Юлию за рукав. Сделал доброе дело – и в сторону отходи, чтоб волной благодарности не задело. Подруга достала из кошелька пару тысяч, положила в коляску.

А потом всю дорогу плакала:

– Неугодна моя жертва Господу, отверг Он ее… Я грех искупить хотела, не получается… Недаром отец Алексей проповедует: не добрыми делами грехи искупаются – глубоким и искренним раскаянием. Не понимала я этих слов, по-своему гнула… Теперь вижу, прав батюшка…

Я бы выразилась иначе: и раскаянием, и добрыми делами, и отказом от скверного образа жизни, одно без другого бессмысленно. Но оспаривать мнение профессионала не решилась.

А Юля меня поразила. Далеко не каждая женщина обменяет свою красоту на жизнь постороннего человека. Быть может, одна на тысячу или на десять тысяч. Не в запале Юлия Сланцева решение приняла, не в порыве благородной жалости – долго сидела и думала, свое будущее на чужое будущее меняла, без гарантий, без возмещений. Могла сто раз отказаться. Не отступила, не смалодушничала. Значит, много в ней доброты и скрываемой человечности, а я не догадывалась.

Еще бы мне догадаться. Встретились мы неожиданно трогательно, прощения просили друг у друга искренне. Но все сантименты повыветрились. Я к этой хрупкой девице спиной повернуться боюсь, удара жду или выстрела. Неразумно с моей стороны, наследство покойного Монтегю давно обрело хозяина, пистолетом махать нет причин. Но какая-то настороженность, инстинктивная, нерациональная, живет в подсознании, ничего не могу поделать. На кухню я Юлию не пускаю – там вилки, ножи. На сумку ее от кутюр смотрю с подозрением – там может лежать оружие. Боюсь ее, почему-то. Извечный страх беременной женщины – потерять младенца – в присутствии Юлии обостряется.

– Пойдем, напьемся, наплюем на всех.

Сланцева уже свернула в придорожный кабак. Я попробовала образумить:

– Забыла? Нам в театр пора, начало четвертого.

– И что нам там делать? – взъерошилась девушка. – Сегодня Смольков торжественно огласит список избранников. Одни заверещат от радости, другие от злости. Ни мне, ни тебе не светит, гулять можем смело.

И за руку потянула, как будто мне можно пить, никакого сочувствия к интересному положению.

У дверей серьезный охранник нас окинул вдумчивым взором. Мои надежды не оправдались: обе встрепанные дамочки, хотя и с натяжкой, шаблонам фейс-контроля соответствовали. «Пьет, буянит, бьет зеркала», – произнесла я одними губами, тыча пальцем в затылок подруги. Охранник понял, канат из алого шелка переградил проход. Юля дернулась от неожиданности и вдруг развернулась резко, лицо пылало стыдом.

– Едем к ювелиру! Не могу я больше, не могу! – девушка волокла меня уже на стоянку, где оставила красный «Феррари».

Вот это предложение мне по нраву. Жизнь продолжается – и борьба продолжается, один-единственный вечер Смольков обойдется без Киры и Зинаиды. «Не обойдется, – возразил мой Учитель. – Вам обоим необходимо быть сегодня в театре. От результатов предстоящего вечера зависит многое». – «Подскажите, как ее убедить?» – «Пусть звонит ювелиру». Парадоксальный совет, но раздумывать некогда.

– Телефон сохранила? Неудобно без предварительного звонка.

– Верно.

Мы устроились на сиденьях. Юля вдохнула и выдохнула, протерлась влажной салфеткой, поправила боевой раскрас, состроила на лице милейшее выражение, словно видеотелефоны уже запустили в массовую продажу.

– Добрый день, Арнольд Яковлевич! – зажурчал чарующий голос, разливая бесконтрольное обаяние далеко за пределы МКАДа. – Могу я заехать к вам через часок с браслетиком? Да-да, о котором я говорила: восемь рубинов по пять карат в ажурной оправе из белого золота, ручная работа. – И прослушав пространный ответ, добавила, скрывая огорчение: – Ничего страшного, Арнольд Яковлевич, могу подойти и завтра. Вам будет удобно, если я побеспокою вас часиков в десять? Как скажете, в одиннадцать тридцать, договорились. Хорошего вам отдыха!

И отключилась. Вот и ладненько. Девушка уже улыбалась, мечтательно, трогательно, вновь красавицей себя в будущем разглядела.

– Поехали, Жень, в театр, похихикаем в стороне, ну ее, эту пьянку. Завтра опять в клинику идти, витрина должна быть в порядке, без следов разрушительного похмелья.

Как просто, оказывается. Все сама понимает, стоит немного остыть. А подметила очень верно: мы обе вне коллектива. Не хихикаем, не злорадствуем – это Юля преувеличила для красного словца. Мы стоим в стороне от общей великой цели: прорваться и засветиться. На этой почве и сблизились.