Читать книгу Сердце Севера. История Ростова - Группа авторов - Страница 2

Поселение, что прозвали Вербной Лукой, вцепилось в изгиб ленивой, илистой реки, словно испуганный зверек. Оно не знало каменных стен; его защитой были лишь вязкие топи с одной стороны и стена векового, неприветливого леса с другой. Покосившиеся, просмоленные срубы жались друг к другу так тесно, будто искали не тепла, а смелости в плече соседа. От домов к воде сбегали тропы, размытые дождями и растоптанные до состояния скользкой грязи. Воздух здесь был густым, тяжелым, пропитанным едким дымом очагов, кислым запахом скотного двора и сырой гнилью, что вечно тянуло от болот.

Жизнь здесь не текла по кругу – она ползла, как изнуренный вол, подгоняемый кнутом. С первыми серыми лучами мужчины, с лицами цвета земли от вечной усталости, уходили в поля или к реке, расставлять сети. Женщины, с огрубевшими, растрескавшимися руками, топили печи и месили тесто, их движения были медленными и механическими. Дети, казалось, рождались уже с серьезными, недетскими глазами; едва научившись ходить, они уже знали свое место в этой бесконечной работе. Это была тяжелая, изматывающая жизнь, и единственной честностью в ней была неизбежность смерти.

Но был в этой жизни не просто изъян. Была гноящаяся, незаживающая рана, которая вскрывалась раз в год. По осени, когда редкий урожай был свезен в амбары, а шкурки убитой в лесу живности выделаны, по наезженной дороге с юга приходили они. Хазары.

Дань, которую они забирали, состояла из трех частей, и зерно с мехами были самой безобидной из них. Вторая часть была данью кровью: каждый год или два они уводили нескольких самых крепких парней и ладных девушек. Никто не знал, куда – в рабство на южные рынки, в услужение хазарской знати или просто в безымянную могилу. Этот страх жил в каждом доме, заставляя матерей учить дочерей сутулиться и прятать красоту под мешковатой одеждой, а отцов – смотреть на сильных сыновей с болью и тревогой.

Но самой унизительной была третья часть дани. Негласная. Баскак и его приближенные воины имели право «гостить» в любом доме, и право это означало, что любая женщина или девушка, приглянувшаяся им, проводила ночь не со своей семьей. Это не было криком и насилием посреди улицы. Это было хуже. Это было тихое, обыденное право сильного, принятое со стиснутыми зубами и опущенными глазами. Мужчины, сжимавшие кулаки до хруста в суставах, молча выходили из избы, оставляя жен или дочерей на поругание, потому что знали: сопротивление означает смерть. Все помнили кузнеца Огнедара, который три года назад попытался не пустить хазар в свой дом. Его не просто убили. Его вывели на площадь, сломали ему руки и ноги, и оставили умирать на глазах у всей деревни. Его жену и дочь увезли с собой. С тех пор никто не сопротивлялся.

Эта дорога, «хазарский след», была шрамом на теле земли, который помнил железо и кровь. По ней не гоняли скот, а дети обходили ее стороной, будто она могла обжечь. Все, что рождала, выращивала и добывала Вербная Лука, в первую очередь принадлежало невидимому кагану и его воинам. Люди здесь были лишь скотом, который давал шерсть, молоко и приплод.

И потому в глазах людей не было тени горечи. В них была черная, выжженная пустота. Они смеялись редко, и смех их был глухим, не идущим из груди. Они пели, но песни их были плачем – о воинах, не вернувшихся из боя, и о девах, уведенных в полон. Каждый учился выживать: мужчины – глотать ярость, женщины – казаться незаметными, все вместе – не смотреть в глаза хозяевам.

Вербная Лука была клеткой, пусть и сплетенной из ивовых прутьев, а не из железа. Но прутья эти были пропитаны слезами и кровью, и они держали крепче любой стали.