Читать книгу Точка возрата. Православные рассказы - Группа авторов - Страница 5

Снег в Захолустье падал так, словно ангелы наверху устроили генеральную уборку и вытряхивали перьевые подушки прямо на прохудившуюся крышу храма Святителя Николая. Отец Амфилохий, зябко кутаясь в порыжевшую от времени рясу, стоял на крыльце и с тоской глядел на дорогу. Там, разрезая сугробы хищным бампером, к церкви приближался черный внедорожник. Это ехал благодетель. Или, как говорил дьякон Прохор, «искушение на четырех колесах». – Батюшка! – разнесся над церковным двором басовитый рык, едва водительская дверь открылась. – Принимай гостей! Я тебе купола привез! Ну, в смысле, проект пока. Геннадий Петрович, владелец сети строительных магазинов «Уютный бетон», был человеком широкой души и узкого понимания церковной реальности. Он вывалился из машины, похожий на огромного медведя в кашемировом пальто, и тут же поскользнулся. – Осторожнее, Геннадий Петрович! – Отец Амфилохий засеменил навстречу, но благодетель уже восстановил равновесие, ухватившись за штакетник. У будки, привязанная к колышку, меланхолично жевала край рясы дьякона коза Манька. Дьякон Прохор, пытавшийся отцепить животное, замер. Манька была местной знаменитостью: она считала себя сторожевой собакой и блеяла басом на всех, кто не пах ладаном. На Геннадия Петровича она посмотрела с гастрономическим интересом. – Вот, отче, гляди! – Геннадий развернул на капоте огромный ватман. Снежинки тут же начали таять на цветном чертеже. – Люстра! Паникадило то есть. Золото, хрусталь, восемь ярусов! Как в соборе Парижской Богоматери, только наше, православное! Закажем в Софрино, привезут к Пасхе. Будет у тебя храм сиять, как отель «Ритц»! Отец Амфилохий вздохнул. Пар изо рта вылетел густым облаком, намекая на температуру воздуха. В храме было минус пять. Печка-буржуйка, стоявшая в притворе, грела только сама себя и кота Ваську, который наотрез отказывался покидать сторожку у ворот, мудро рассудив, что молитва молитвой, а радикулит не дремлет. – Спаси Господи, Геннадий Петрович, красота неописуемая, – мягко начал священник, переминаясь с ноги на ногу. Подошвы его старых ботинок промерзли еще полчаса назад. – Только вот… может, не люстру? Бизнесмен замер, не донеся сигарету до рта (курить на территории он стеснялся, но мял пачку в кармане рефлекторно). – Как не люстру? Ты же сам жаловался, что темно. – Темно, – кивнул Амфилохий. – Но еще и холодно, Геннадий Петрович. У нас полы ледяные. Клирос поет, а у певчих зубы стучат, ритм сбивают. Баба Нюра на прошлой службе к солее примерзла, отдирали всем миром. Нам бы отопление провести. Или хотя бы… валенки. – Валенки? – Геннадий Петрович расхохотался так, что с крыши сторожки сорвалась ворона. – Ты, отче, даешь! Я тебе про вечное, про эстетику, про величие духа, а ты мне про валенки! Мелко плаваешь! Храм должен поражать воображение! Человек заходит и – ах! – падает ниц от красоты. А в тепле и дома посидеть можно. Отец Амфилохий только кротко улыбнулся в седую бороду. Спорить с Геннадием Петровичем было все равно, что пытаться остановить ледокол молитвой «Отче наш» – полезно, но результат не мгновенный. – Пойдемте в храм, поглядим, куда вешать будем, – смирился священник. Внутри церкви царил величественный, звенящий холод. Стены, расписанные еще в девятнадцатом веке, были покрыты инеем, отчего лики святых казались одетыми в серебряные ризы. Архангел Михаил на фреске у входа смотрел строго, и Амфилохию почудилось, что он тоже зябко поджимает пальцы в сандалиях. Геннадий Петрович вошел уверенно, широко крестясь, но уже через минуту начал пританцовывать. Его итальянские туфли на тонкой подошве, созданные для офисных ковров, встретились с суровой реальностью русского православия. Бетонный пол храма вытягивал тепло из тела с жадностью вампира. – Ну вот тут, по центру… – начал было меценат, но голос его дрогнул. – Слушай, а чего так дубака-то даем? – Так ведь зима, – развел руками Амфилохий. – А газ нам третий год обещают. Вот и греемся молитвой. В этот момент на клирос поднялись две маленькие фигурки – внучки бабы Нюры, Катя и Лиза. Девочки пришли на спевку. Они были закутаны в пуховые платки крест-накрест, но на ногах у них были старенькие, стоптанные кроссовки. – «Херувимскую» давай, – скомандовал регент, и тоненькие, хрустальные голоса взлетели под купол. Геннадий Петрович стоял и слушал. Он хотел было рассказать про крепления для паникадила, про лебедку и позолоту, но холод пробирался под кашемировое пальто, хватая за колени ледяными клешнями. Он переступил с ноги на ногу. Пальцы ног уже не чувствовались. Он посмотрел на девочек. Лиза переступала с пятки на носок, пытаясь согреться, но продолжала тянуть чистую ноту «Яко да Царя…». «Герои», – подумал бизнесмен. «Или сумасшедшие». Взгляд его упал на икону Николая Чудотворца. Старый, потемневший лик. Казалось, святой смотрит на него с иронией: «Ну что, раб Божий Геннадий, тепло тебе в твоем величии?». Прошло десять минут. Зуб на зуб у Геннадия Петровича уже не попадал. Величие духа стремительно капитулировало перед физиологией. – Слушай, батюшка… – просипел он, прерывая свои мысли о высоком. – А где тут у тебя… погреться можно? – В сторожку пойдемте, чайку с малиной, – обрадовался Амфилохий. Они вышли на улицу. После храмового холодильника даже морозный воздух показался теплым. В маленькой сторожке, пахнущей сушеными травами, ладаном и котом Васькой, весело трещали дрова в буржуйке. Кот, толстый и наглый, лежал на единственном стуле и уступать место не собирался. Пришлось Геннадию Петровичу сесть на лавку. Отец Амфилохий налил чаю в граненый стакан в подстаканнике. – Вот, испей, Геннадий Петрович. Согреешься. Бизнесмен обхватил стакан обеими руками, чувствуя, как жизнь возвращается в озябшее тело. – Ну что, утверждаем проект? – робко спросил священник, хотя надежды в его голосе не было. Он уже мысленно видел, как будет сверкать хрусталь над замерзающими прихожанами. Геннадий Петрович молчал. Он смотрел на огонь в печке. Потом перевел взгляд на свои дорогущие, но совершенно бесполезные туфли. Потом вспомнил кроссовки маленькой Лизы на ледяном бетоне. В углу сторожки, под иконами, лежала стопка старых газет. Сверху спал кот. – Знаешь что, отче, – вдруг сказал Геннадий, и голос его стал другим, без той начальственной хрипотцы. – Как? – растерялся Амфилохий. – Не нужна она пока. Темнота – друг молодежи, а в церкви главное – свет нетварный, так ведь ты проповедовал? Он полез во внутренний карман, достал пухлый конверт, который предназначался для аванса мастерам из Софрино, и с размаху хлопнул им по столу, распугав задремавших мух. – Вот. Тут на котел хватит. Хороший, двухконтурный. И на трубы. Бригаду я завтра пришлю, свои ребята, сделают за неделю. А на сдачу… Геннадий Петрович замялся, покраснел, став похожим на большого смущенного мальчика. – На сдачу купи валенки. Всем. И певчим этим мелким, и бабкам, и себе. И дьякону твоему. Белые, с вышивкой. Чтоб как… как у Архистратига! Отец Амфилохий замер с чайником в руке. В глазах его, окруженных лучиками морщин, блеснула влага. – Спаси Христос, Геннадий Петрович… Это ж какое дело великое. Тепло – оно ведь тоже… милость Божия. Когда черный джип отъезжал от храма, дьякон Прохор снова боролся с козой Манькой, которая умудрилась сжевать чертеж паникадила, забытый на лавке. – Ты гляди, отец, – удивлялся дьякон, вытирая руки о подрясник. – Сожрала проект! Как есть сожрала! – И слава Богу, – улыбнулся отец Амфилохий, крестя удаляющуюся машину. – Несъедобная там была красота. А нам теперь зимовать можно. С неба продолжал падать густой, пушистый снег, укрывая старый храм белой шапкой, словно теплым пуховым платком. Внутри сторожки кот Васька сладко потянулся и заурчал, чувствуя, что грядущие перемены коснутся и его кошачьей судьбы. Тепло приближалось.