Читать книгу Чистое везение - Группа авторов - Страница 12

«По-людски», конечно, дело хорошее. Только если тебе навстречу идут точно так же. А коли назло делают, то толку от твоего людского – ноль. Особенно тебе самой.

Но я не была злой и всегда все вопросы решала добром. Конечно, понимала, что люди привыкают и считают твою доброту заслуженной, а потом очень удивляются, что перестали ее получать. То есть совсем уж наивной я не была.

Но вот эти вспышки…

Комната была славной. Если здесь так живут горничные, то хозяева, наверное, имеют королевские спальни. Кровать с жестким, но вполне удобным тюфяком, теплое одеяло, чистое постельное бельё и перьевая подушка. Табурет и несколько крючков на стене. Да, это всё, что было в комнате!

Широкий подоконник, если понадобится, вполне заменит стол. Но это если я решу писать мемуары. О столе, как месте для еды я не думала вообще, хотя голод и просыпался часто.

С голодом надо было тоже разобраться. Потому что это тщедушное тельце не может употреблять столько пищи! Или же это результат длительного голодания, или мои старые привычки перекусить чего-нибудь между делом, посидеть с тарелкой, обдумывая завтрашние дела?

Нужно было брать быка за рога и переезжать, пока Вересов не передумал. Уж лучше быть поломойкой у ученого, чем гувернанткой у купеческого оболтуса.

Знания об усадьбе придавали мне силы. Хоть они и были неглубокими, но даже сам вид дома, его двор, постройки, сохранившиеся до моих дней, казались родными.

Я засобиралась к моим спасителям за вещами.

Отойдя к воротам, обернулась и подняла голову так, чтобы не видеть двор. Только два верхних этажа и небо. Точно такое же, как в моей прошлой жизни. Постояла так пару минут. Даже показалось, что вот-вот мне, как зазевавшейся туристке, засигналит водитель, желающий проехать с Ордынки в Черниговский переулок.

– Барышня, вы ворон считаете? Коли закончили, отойдите! – раздалось позади меня вместо желанного сигнала автомобиля.

Мужик на телеге, с горкой нагруженной землей, открывал ворота.

Я мотнула головой и пробежала мимо.

«Второй или третий день здесь нахожусь, а веду себя так, что все уже считают дурой. Пора бы освоиться», – подумала я и заторопилась в дом Федора и Анны.

К обеду вернулись мужчины, и Анна кормила нас наваристыми щами, которые поставила в печь с раннего утра. Тут же на столе стояла миска с сухарями, котелок с вареной картошкой, квашеная капуста и плошка с подсолнечным маслом.

После обеда я снова не смогла добраться до мытья посуды: хозяйка буквально стучала мне по рукам. Когда мы с ней сели пить чай, а мужчины ушли на двор, я начала рассказывать о своем уходе:

– Работу я нашла, Анна. Сегодня перенесу все…

– Работу? – она даже чаем поперхнулась. Отставила кружку, рукавом вытерла подбородок и уставилась на меня: – Елена Степановна. Живите, сколько надо, не думайте про деньги. Знаю, что в монастырь не хотите…

– Нет, я и правда оставалась у вас, чтобы искать работу. И уже ее нашла! – положив свою ладонь на ее кулак, которым она легонечко постукивала по столу, как бы в подтверждение своих слов, я улыбнулась и продолжила:

– Я буду жить у ученого. Кирилла Иваныча Вересова! И работать там же, в усадьбе!

– Чаво-оо? – я не поняла: она больше испугалась или удивилась, но реакция ее не говорила ни о чем хорошем.

Анна вырвала свою руку из моей ладони и глянула, как боярыня Морозова со всем известной картины Сурикова.

– Такого я от тебя не ожидала услышать, Елена Степанна! Такого…

– Да что вы заладили? Чего страшного в работе? Вы вот тоже целый день по дому крутитесь. Думаете, я из другого материала сделана? Те же руки, те же ноги. А потом и мясо нарастет. Вот увидите!

– Нельзя к нему! Ты же знаешь, что нельзя… – уже шепотом, но все с теми же выпученными глазами начала она.

– Не знаю, Анна. У меня память после того падения совсем плохая. Вас помню, своих помню, подружку свою разлюбезную. А больше ничего. Словно глухая жила до этого, – пришлось снова врать.

– Лихим делом он там, в своей усадьбе занят, Елена Степанна. И усадьба проклята! Там место такое, что его сжечь надобно. А на нём церковь поставить, чтобы черти из земли этой не лезли! – эмоциональность Анны зашкаливала.

Я даже начала переживать: как бы мне не пришлось туда тайком добираться. А если сообщат Агафье? Что та скажет? Если Анна считает место непотребным, то тетка при сане и вовсе…

– А ты расскажи, Анна, чего там лихого? – я снова поймала ее руку и принялась гладить. Она отдышалась, залпом выпила остатки чая в кружке и, сняв с головы платок, пальцами прибрала волосы. Потом надела его обратно, посмотрела на икону и перекрестилась. Я повторила за ней крестное знамение.

– Там раньше, шибко давно уже мастерская была. В собственности она была у страшного, кривоносого, тощего, как смерть мастера Кыца! Когда он по улице шел, некоторые бабы прям там и падали! Некоторых даже откачать после его взору не могли! Падали замертво! Так вот он там украшения всякие делал. А потом узналось, что Кыца этот такие страсти творил, что ни за жись не отмолить! – она наклонилась и выдохнула мне последние слова прямо в лицо. Пахнуло щами.

– Какие страсти?

– Он эти украшения смазывал ядом. А кто носил – умирал страшной смертью и после нее не знал покоя. И все знають, что: кто умер, значит, в усадебку эту чертову ворочаются бестелесными душами…

Я хотела добавить «и гремят цепями», но шутки с Анной были неуместны.

– Так я крещеная, и крестик на мне. Молитву творить буду и икону в комнате повешу, – перечислила я все необходимые действия с моей стороны. Они точно должны были обеспечить полную безопасность если не тела, то души, как минимум!

– Ой, нехорошо, Еленушка-а, – протянула она, уже забыв называть меня по отчеству. – А сам-то этот учёнай… говорят, такие там дела творит, может, и похуже этого Кыца!

Моментально всплыл в моей памяти последний услышанный от Валерьяныча рассказ о Матеусе Кирце. Ишь, годков-то прошло только сто, а они его фамилию извратили до Кыци. Слышала я и о том, что долго все этой усадьбы боялись. Люди любили, любят и будут любить страшные сказки, щекочущие нервы. И если нам при наличии телевидения, интернета и книг-ужастиков иногда хочется окунуться в очередную таинственную историю, то здесь по таким вещам у людей «голод».

Вон как Наталья таскалась за мной, чтобы я ей рассказала какую-нибудь страшилку. Анну я сейчас полностью понимала и не хотела поругаться. Главное: уйти.

– Я вернусь сразу, если мне хоть что-то не понравится, Анна. Клянусь! А вам столько историй новых принесу!  Он обычный агроном! Выводит новые сорта, пробует их на разной земле при разной температуре. Это же все вам потом и пригодится! – я встала и пошла в комнату, решив взять самое необходимое. Если я сейчас соберусь уйти в туман со своей «скаткой» и горой шляпных коробок, у Анны будет инфаркт.

– Не Богово это занятие! Бог землю создал и все растения, и животных, и нас с вами! – Анна по чуть успокаивалась, поняв, что толку спорить со мной нет.

– А чего же мы голые не ходим: Бог нас голыми послал на Землю. Картошку зачем едим? Она в Америке появилась. Вот там бы и росла! Все создается для людей, Анна, – спокойно пыталась донести до нее истину.

– Коли хоть раз Кыцу увидишь, уходи. Все, кто видит его, умирают, Елена Степанна…

– А как они потом рассказывают, что Кыцу вашу видели? Во сне приходят?

– Этого не знаю, – Анна ушла от разговора, который явно был не ее коньком. Со вздохом продолжила: – А я хотела тебя сегодня в бане напарить. Отмыть хорошенько от болезни. Федор сказал, скоро истопится!

– Да, в баню-то я точно останусь, – отставив саквояж, я присела, представив, как разогреюсь сейчас, распарюсь, отмоюсь. Тело и так слушалось меня беспрекословно, и хотелось порадовать его.