Читать книгу Принцесса и рыцарь. Жизнь после. Рассказы - Кристина Выборнова - Страница 2

Чего я на самом деле боялась больше всего – так это того, что наши с Колином чувства не выдержат одну из самых простых и скучных проверок: проверку временем. Встречаться пару недель – это совершенно не то, что встречаться 3-4 месяца, и тем более полгода. Поэтому я изо всех сил оттормаживала Колиновы огромные планы, которые он имел на меня: поспешные переезды друг к другу, свадьбу через месяц, попытку с размаху переписать на меня долю его квартиры (зачем??) и отдать свою машину чуть ли не навсегда (машину я жалела, потому что, в отличие от Колина, не питала иллюзий насчет своего умения водить). Как ни странно, он не дарил мне цветов, украшений и прочего милого хлама, какой обычно люди тащат друг другу в начале отношений – я думаю, это просто не приходило ему в голову – но всегда платил за продукты и кафешки, а если находил по моей просьбе какое-то дорогое музыкальное оборудование, мог просто купить его, ничего не спрашивая. Благодарность охотно принимал, но, когда я начинала говорить, что мне неудобно, что он так тратится, всегда с искренним удивлением спрашивал: «Почему?». Вообще его отношения с деньгами отличались какой-то хаотичностью, в которой я никак не могла разобраться. Как-то я спросила его, какая у него зарплата. Он некоторое время молчал, после чего неуверенно сказал:

– Точно не помню, но сейчас нормальная. Тысяч двести с чем-то. Это когда я начинал работать, приходилось хрен без соли доедать, а сейчас у меня звание, выслуга лет, награды и вот это все.

– Наверное, сейчас лучше все-таки аккуратнее считать расходы, – предложила я. – Ты последние восемь лет жил один, вот и привык, что деньги никуда не идут. А сейчас на меня тратишься. Так еще и в долги можно влезть. По себе знаю, я, когда мама и бабушка умерли, не подбивала некоторое время, сколько трачу, и потом пришлось взять два кредита и нервничать с ними… Как вспомню – кошмар. С тех пор всегда считаю, сколько у меня денег.

Колин, который в начале моего монолога смотрел на меня с чем-то вроде недовольного изумления, все выше поднимая брови, под конец, наоборот, расслабился и кивнул:

– А-а, все, я понял, ты просто беспокоишься. В кредиты я не влезу, потому что у меня есть запасы, в которые регулярно докидываются деньги автоплатежами. И эти же автоплатежи у меня стоят на постоянных тратах типа квартплаты и налогов. Я ж юрист по образованию, и хотя по мне, наверное, не скажешь, но мне нетрудно разбираться в бумажках и циферках. Мне не надо для этого каждый рубль подбивать.

– А-а-а, – тоже сказала я и успокоилась.

Со времени нашего знакомства прошло уже два месяца, чувства вроде были на месте, но всяких приколов и странностей я узнавала о Колине все больше и больше – наверное, и он обо мне. Где-то через месяц проявилась странность сексуальная. Нет, с сексом у нас все было прекрасно, и о предохранении мы больше старались не забывать, но, когда спала первая совсем уж судорожная страсть, когда было все равно, где и как, главное – побыстрее, я наткнулась на необъяснимые вещи. Например, Колин почему-то никогда в отдельности не трогал меня ни за грудь, ни за ягодицы – в общем, не делал ничего, что вроде естественно для любого мужчины. Он мог ласково или даже страстно гладить меня вдоль всего тела, но удивительно умудрялся не задерживаться ни на какой части больше секунды. И, всегда обычно эмпатичный и прекрасно считывающий скрытые смыслы, намеков в эту сторону совсем не понимал, будто там стояла глухая стенка. В конце концов я проглотила стеснение – мы все-таки взрослые люди – и прямо спросила, чем ему так не угодила моя грудь, что он не может на ней задержаться ни на минуту.

Колина этот вопрос не смутил, а встревожил: хотя мы в это время лежали в постели, он сразу же сел, обняв колени, что, как я уже заметила, означало, что ему либо надо сильно подумать над чем-то, либо он испытывает дискомфорт. Некоторое время он занимался тем, что любят делать все люди с хорошей растяжкой – а именно, по-всякому щелкал суставами, рассеянно оттягивая пальцы от ладони, – а потом наконец сказал:

– Ксюш, я просто думал, что тебе такое будет неприятно.

Мои глаза полезли на лоб – я аж тоже села:

– С чего ты такое взял?! Какой женщине это может не понравиться?!

– Не знаю какой, женщины разные, как и мужчины… Я имею в виду, что лишнее внимание к одной части тела – это как будто… объективация, так, что ли?

Я промолчала, не желая его поправлять: из нас двоих, несмотря на профессию, он читал намного больше и часто заворачивал такие конструкции, что мне оставалось только завидовать. Колин вздохнул и пояснил:

– Как будто ты мне нужна не целиком, а какими-то частями, типа как эти детальки бывают из секс-шопа.

– И давно ты был в секс-шопе? – осведомилась я скептически, будучи уже в курсе его так называемой «развратности».

– Где-то полгода назад, с обыском. А что?

Я закрыла лицо руками и расхохоталась, не в силах сдержаться и надеясь, что он не очень обиделся. Но когда я наконец отняла руки, он смотрел на меня внимательно, с какой-то растерянной улыбкой.

– Ох, господи! – всхлипнула я. – Ну ты даешь! Я даже не знаю, что сказать! Как ты вообще смог такую простую вещь так вывернуть и целую теорию под это подвести!

– Так у меня профессия такая – строить теории на основе крупиц данных… – Колин оборвал себя и спросил серьезно и грустно: – Это очень странно звучит, да?

Что-то удержало меня от согласия. Я уже неплохо знала Колина и знала, что его всю жизнь тыкали тем, что он какой-то не такой и не от мира сего. Слишком умный, но при этом чересчур агрессивный и активный физически, талантливый, но без творческого честолюбия, очень много читающий, но не рафинированный, он толком никуда не вписывался, кроме своего полицейского братства. Он мог подумать, что я отношусь к нему снисходительно или даже издеваюсь, поэтому я потрясла головой и, придвинувшись, прижалась к его плечу.

– Милый, дело не в этом, а в том, что мне бы хотелось, чтобы ты так делал, а ты почему-то не делал, и я решила, что тебе не нравлюсь… Тоже частями.

– Ну что ты, Ксюш, – шепнул он в ответ и поцеловал меня. И секс, который у нас случился после этого поцелуя, наконец-то был не странным, а для меня по-хорошему нормальным.

Другой удивительный момент произошел с оральным сексом. Мне иногда хотелось доставить ему удовольствие таким образом, и я, хоть убей, не видела в этом ничего особенного, ведь нас нельзя было назвать стеснительными подростками. Но Колин отбивался от моих поползновений с такой энергией (кажется, с примесью ужаса), будто я собиралась его четвертовать. Хотя про четвертовать – это неудачное сравнение, к физической боли он относился более чем спокойно… В общем, реакция снова была странной и опять необъяснимой. Я бы, может, и отстала от него, если бы видела, что сама идея у него вызывает отвращение – в конце концов, у каждого свои предпочтения – но ему явно нравилось! И он будто бы сразу этого пугался и начинал меня отстранять так резко, что это было больше похоже на отпихивание. На какой-то раз это активное отбивание меня так возмутило, что я решила поговорить об этом прямо посреди секса.

– Ты что меня все время толкаешь? – сердито спросила я, снова придвигаясь и для верности ставя локти ему на колени. – Ты все-таки не на работе с преступниками. Больно или неприятно – так скажи словами, что мне поменять.

– Не неприятно, – Колин прерывисто вздохнул, – наоборот, чересчур…

– Чересчур приятно? – неверяще переспросила я, опять падая в знакомую бездну удивления его логикой. – Ради бога, объясни, что в ЭТОМ-ТО плохого?!

– Ну, поговорка есть – «слишком хорошо – тоже нехорошо». У меня это нехорошо в том, что совсем начинает отрубаться контроль.

– И что ты сделаешь, если он отрубится в такой момент?

– Не знаю. Вот это мне и не нравится. Ты же видишь, меня силушкой бог не обидел – сожму еще тебя как-нибудь… Ну, не знаю, правда. Но лучше не надо.

Я подумала, честно прикидывая варианты и прокручивая в голове все, что о нем знала, и в конце концов сказала:

– По-моему, ты зря боишься. У нас ведь уже были эти потери контроля пару раз. Ты мне один раз руки больновато сжал, я ойкнула – и ты сразу включился. Ты всегда реагируешь. Знаешь что? Давай все-таки попробуем, просто помедленнее. Если что, я тебе сразу знак подам, ладно? Ну, громкий звук издам или постучу тебе три раза по ноге.

– Да просто зачем тебе-то это…

– Меня это радует, и я хочу, чтобы ты тоже понимал, что в сексе, если расслабиться, ничего ужасного не случится.

– Ну хорошо, в следующий раз могу попробовать, – он попытался снова меня отодвинуть, но я вцепилась ему в руки, как клещ, и заявила с шутливой серьезностью:

– Убегать нельзя! Сиди и терпи, это ты умеешь!

Колина моя напускная строгость то ли рассмешила, то ли немного расслабила – по крайней мере, он разрешил мне продолжить. И, конечно же, как я и предсказывала, ничего не случилось, кроме того, что он не мог удержаться от стонов и пару раз неосознанно попытался придвинуть меня к себе, запуская руку в волосы. Но жесткостью и срывом это никак нельзя было назвать, даже по сравнению с бывшим мужем, который в этом смысле был куда неаккуратнее. Правда, такой вид секса для него и правда был то ли настолько непривычен, то ли обострял чувствительность – на все хватило буквально пяти минут. Потом я аккуратно заползла на него сверху, стараясь придавить собой, чтобы опять не попытался сбежать, и прошептала с улыбкой:

– Ну вот и все, а ты боялся.

Колин, все еще тяжело дыша, рассмеялся:

– Слова не женщины, но медсестры. Будто укол сделала, – и, разом меняя тон на серьезный, сказал: – Ты вроде не подавала никаких сигналов или я пропустил?

– Не подавала, потому что не было нужно, – я провела пальцами по его высокой скуле, потом спустилась вниз, к губам. – Я же говорила, что все будет хорошо.

Третий момент уже был не таким приятным и совсем не веселым. Когда Колин в первый раз описал мне особенности своего здоровья, они для меня звучали как абстрактная информация, тем более, что говорил он о своих болезнях спокойно. Но когда я в первый раз с этим столкнулась вживую, чуть не поседела.

Было уже холодно, но Колин, который предпочитал стиль одежды «зимой и летом – одним цветом», все еще ходил примерно в том же, в чем мы познакомились, то есть в каких-то пуловерах и кожаной куртке, без шарфов и шапок. Зонты он терпеть не мог и никогда их не брал, какой бы ни был прогноз, так что неудивительно, что на каком-то своем рабочем выезде промок под ноябрьским дождем и простыл. Сначала это выглядело как банальное ОРВИ: насморк, чихание – ничего особенного. Но на второй день я проснулась от такого жуткого кашля, что подскочила над кроватью чуть ли не на метр, потому что подумала, что он просто задыхается.

Коротко отмахнувшись от моих панических вопросов, Колин наклонился вперед, почти сложившись пополам – благо, растяжка ему это позволяла, и постепенно жуткие звуки утихли.

– Что с тобой? – спросила я со слезами. – Тебе скорую вызвать?

– Чего?? – изумился он. – Нафига? Я сейчас на работу пойду.

– Ты что, с этим жутким кашлем?

– Ксюш, я же тебе про это вроде уже говорил, – он встал и принялся одеваться, – у меня спайки в легких, любая простуда вниз идет, получается хронический бронхит. Утром просто мокрота скапливается за всю ночь, вот и начинается. Пройдет через пару дней, не беспокойся, какие таблетки пить, я знаю… Ну ладно, если совсем прижмет, вколю себе эуфиллин или тот же преднизолон.

Как я его ни уговаривала посидеть пару дней дома, он только пожал плечами, сообщил, что на работе у него это не приветствуется, потому что это госслужба, где даже отпуска надо согласовывать за полгода, и, накинув эту же холодную куртку, ушел на работу. Несколько дней после этого я жила в напряжении, забросив все свои проекты и не заезжая домой, чтобы, если что, успеть как-то помочь упрямому, как баран, своему любимому. На этот раз все обошлось, кашель постепенно прошел – но сильно спокойнее мне не стало, потому что я получила еще одну наглядную иллюстрацию того, как он относится к своему здоровью.

Другие приступы – многократной рвоты – с ним случились почти на ровном месте. Я не совсем поняла: то ли его кто-то чем-то угостил, то ли он выпил чересчур много кофе, спасаясь от своего низкого давления, – но, как он и предупреждал, ночью я проснулась от того, что где-то что-то звякает, кто-то ходит, в ванной горит свет, а Тобик подвывает.

Колин сидел на коврике возле унитаза, опершись на него локтем, и, к моему изумлению, читал какую-то книжку. Рядом на полу лежало что-то вроде лотка, где валялась пара одноразовых шприцев и несколько ампул: одна из них уже пустая. Выглядело это все одновременно смешно и страшно, потому что, несмотря на спокойное и даже сонное выражение, лицо Колина было бледным чуть ли не до зелени, а глаза покраснели.

– Ксюш, я тебя разбудил? – услышав мои шаги, Колин поднял глаза. – Извини.

– Да за что… Тебя тошнит, да?

– Ну да, как обычно: режущие боли в правом боку, от боли рвота… – он неожиданно зевнул, будто речь шла вообще не про его организм, и докончил: – Иди досыпай, я укол уже сделал, все нормально будет.

– Я с тобой посижу, – решила я, подумав. – Может, тебе будет полегче.

– Зрелище… не из приятных, честно говорю, – он попытался закрыться от меня ладонью. Я не стала настаивать, подумав, что мне бы самой не понравились зрители, которые смотрят, как меня рвет, будь они три раза любимые и родные, поэтому просто зашла ему за спину и села позади, обхватив его, как коала.

– Давай я побуду так. И ничего видеть не буду, и рядом.

Колин не возразил – может быть, потому, что длинные разговоры вызывали у него рвотные позывы, а может, моя поза ему все же понравилась. Так мы провели в ванной еще час с переменным успехом: он то с трудом дышал от боли и не мог оторваться от унитаза, то, как его отпускало, сразу начинал болтать со мной – но наконец, после еще одного укола, на его лицо стал возвращаться нормальный смуглый цвет.

– Тебе полегче?! – обрадовалась я.

– Ага. В этот раз даже быстро, обычно я так полночи могу сидеть.

– В следующий раз сразу меня зови.

– Да ну, Ксюш, чего я тебя буду будить.

– Вместе болеть легче, у меня так мама говорила. Когда мне было сильно плохо, она сидела со мной. А потом, когда ей было плохо после инсульта, – я с ней. И тоже помогало… насколько могло. А твоя приемная мама так не делала?

– Ну не совсем так, но да, заботилась, если Оксанка сильно болела.

– А если ты?

– Я ей не особо давался. Понимаешь, нас когда усыновили, нам было уже десять лет. Так что мне как-то уже стремно было, когда надо мной клохтали во время болезней. Ну ладно еще Оксанка, она хоть девчонка, да и вообще послабее и поглупее, а мне-то чего к родителям было приставать? Я им и так в других сферах проблем доставлял выше крыши. Нет, ну если бы у меня еще чего-то страшное было, то ладно, а так – всякие ОРВИ и что-то типа этих приступов: все привычное…

– Отвыкай, – сказала я мрачно. – Ты мне нужен как можно дольше. Не только живым, но и относительно здоровым.