Читать книгу Идущие навстречу. На пути друг к другу. Между двух огней - Мария Борисовна Хайкина - Страница 9

Вы осуждаете Хорвина? Вы считаете, что он обошелся со своей обидчицей слишком круто? Вы думаете, что глупая выходка беспечной девчонки не заслуживает таких усилий? А что заслуживает усилий? Чего ради стоит, очертя голову, кидаться в авантюру? Ради денег? Ради славы? Ради любви?

Хорвин сделал это ради освобождения. Он захотел освободиться от гнета нанесенной ему обиды.

Не спешите осуждать это его желание. Слишком многие хранят в своей душе обиду, лелеют и пестуют ее, и тяжесть ее затеняет им жизнь. Обида давит на душу, она не дает покоя, она вырывается наружу в пустой раздражительности или тягостной подавленности. Так что не надо осуждать стремление Хорвина очиститься от этого страдания.

Но избавление от внутренней боли требует огромных усилий, не случайно лишь немногие решаются на это. Человек гордый, сильный и деятельный, Хорвин не сдался на милость терзавшей его тоски, он бросил своему состоянию вызов. Осуждения заслуживает не его намерение, а способ, который он избрал. И это ему еще предстоит понять. Для этого он и проделывает свой путь.

…

Для того, чтобы отправить своих героев в дорогу, я позаимствовала бескрайние просторы у нашей Родины. Сомневаюсь, что в какой-нибудь из плотно освоенных европейских стран им удалось бы в течение нескольких дней скитаться вдали от человеческого жилья. А вот в России такое представляется довольно легко. Города здесь встречаются редко, между освоенными местностями пролегают обширные территории, куда почти не ступает нога человека. Именно в такое место и ведет Хорвин свою несчастную жертву.

На полдня пути к югу от Ортвейла начинается большой лесной массив. Со всех сторон к нему подступают поля, отвоеванные крестьянами от безбрежной когда-то чащи. Но потеснить леса полностью людям еще не удалось, леса тянутся на несколько дней пути, спокойные, независимые, живущие своей жизнью. Тропы, что вьются между деревьями, проложены животными, а не людьми. Под мощными кронами толпятся деревца потоньше, густое переплетение ветвей сменяется открытыми прогалинами, на которых солнце высвечивает крохотные капельки ранних ягод. Прохладные ручейки, прихотливо извиваясь, струятся меж древесных корней.

Они ехали уже давно, и Ровина едва держалась в седле. Устало ссутулившись, она тряслась в такт движениям лошади, все тело ее ныло, а в глазах рябило от бесконечных стволов, простирающихся вокруг на сколько хватало взгляда. Испытавшая беспредельный ужас вначале, к концу дня Ровина немного успокоилась. Уже в течение нескольких часов ничего не происходило, и ее напряжение понемногу спало, страх отступил, сменившись усталостью и отупением. Вначале она еще плакала, но теперь и слезы иссякли, осталась только щемящая душу тоска.

Никогда еще не приходилось ей забираться так глубоко в лес. Она даже не пыталась понять, где находится, она вообще не смотрела вокруг. Уставившись на уши лошади, девушка тупо следила, как та временами пряла ими, отгоняя мух. Бороться за свое спасение Ровина и не пыталась, для этого у нее не хватало сил, да и огромный лес, в котором не было заметно ни следа человеческой руки, подавлял ее, его девушка боялась не меньше, чем человека, заведшего ее сюда.

Хорвин шел чуть впереди лошади, придерживая ее под уздцы, за все время он ни разу не оглянулся, он продолжал свое неуклонное движение к одному ему ведомой цели. Ровина не пыталась к нему обращаться. После того, как он напугал ее в карете, она ждала от него только беспощадной жестокости, она боялась его тяжелого, больного от ненависти взгляда, боялась ощущения беспомощности перед его неукротимой яростью. Господи, как же она не поняла сразу, что с ним нельзя играть ни в какие игры, как не почувствовала в нем эту непримиримость, как не разглядела неистовую решимость, скрывающуюся за его строгой сдержанностью. Хорвин открылся ей в этот день с новой, пугающей стороны, ей еще предстояло разобраться, что за человека она избрала, чтобы, воспользовавшись им, подняться на более высокую ступеньку в обществе, какие мысли и чувства терзают его, заставляют мучиться и мучить окружающих.

…

День уже клонился к закату, когда Хорвин остановился. Они находились на небольшой поляне. Высокие буки стеной стояли по краям, притулившийся под ними орешник и бересклет скрывали от глаза лесные глубины. Уголок этот казался маленьким уединенным островком в огромном море зелени, здесь было тихо и сумрачно, солнце высвечивало только верхушки деревьев, у подножия их лежала тень, внизу стелился травяной ковер. Едва заметный ветерок шевелил листочки, в журчание ручейка, скрытого кустарником, вплеталось в негромкие звуки леса.

Молодой человек обошел все кругом, осматриваясь. Приняв решение, он привязал лошадь и повесил свой мешок на сук. Потом устало опустился на землю, и, прислонившись к стволу дерева, откинул назад голову и закрыл глаза. Лицо его выглядело осунувшимся и изможденным, как будто за один день он проделал путь от здорового и сильного молодого человека до изношенного жизнью старца. Так он и сидел, безучастный ко всему, не обращая внимания на лошадь, не замечая остававшейся в седле девушки.

Наконец усталость взяла свое, и Ровина попыталась сползти вниз. Веревки мешали ей, и она лишь бестолково ерзала. Неловкая всадница встревожила кобылу, та начала беспокойно переступать. Однако просить о помощи своего похитителя девушка боялась, ничего, кроме опасности, она от него не ждала.

Но вот звуки возни привлекли его внимание, и молодой человек вскочил на ноги. Взяв лошадь под уздцы, он быстро успокоил ее и переключил свое внимание на пленницу. Освободив от пут, он потянул ее за руку, но девушка, уже плохо владевшая своим телом, стала сваливаться. Хорвин поспешно перехватил ее за талию и придерживал, не давая упасть. Когда Ровина очутилась на земле, то, сделав несколько шагов, повалилась без сил.

Она лежала без движения. Щека ощущала травинки. Распущенные волосы рассыпались по земле. Какое-то насекомое ползло по ноге, но даже желания сгонять его не было. Оцепенение охватило ее. Она не знала, как долго пролежала, ни о чем не думая, ничего не воспринимая, время прекратило для нее свой бег.

Почувствовав прикосновение, девушка пошевелилась. Поддерживая за плечи, Хорвин усадил ее и приложил к губам флягу. Вода полилась в рот и мимо, девушка закашлялась. Переждав, он снова принялся терпеливо поить свою пленницу. Девушка глотала, судорожно захлебываясь, живительная влага разливалась внутри, принося облегчение.

Затем он заставил ее подняться и куда-то повел. Недалеко от полянки, в неширокой ложбинке, струился ручеек. Над ним деревья расступались, пропуская чуть больше света. Ивняк полоскал свои ветви в желтоватой от песка воде. Едва заметная тропа вела к промежутку между кустами. Молодой человек молча подвел туда свою пленницу.

Она склонилась над ручьем. Из воды на нее смотрела незнакомая нищенка, ничто в ней не напоминало ту спокойную, уверенную в себе девушку, какой она была еще утром. «Господи, неужели это я? Что со мной стало! И что еще будет?» – тоскливые мысли промелькнули и скрылись. Столько она передумала сегодня, что сил возвращаться к тяжелым раздумьям уже не было. Ровина погрузила руки в воду. Прохладная влага струилась между пальцами, освежая их. Она снова ощущала что-то простое и понятное, не изменившееся несмотря на весь обрушившийся на нее ужас. Она стала умываться. Хорошо знакомое действие успокаивало, как будто возвращало из мира теней в мир живых.

Но долго плескаться Хорвин ей не дал, вскоре он вновь потянул свою пленницу за руку и повел назад, на поляну. Вода приободрила девушку, и тело вновь начало ее слушаться. Однако в планы ее похитителя не входило давать пленнице слишком много свободы. Он сразу подвел ее к молодому, стройному клену, росшему с краю, усадил спиной к стволу и начал ловко опутывать веревкой. Ее плечи, грудь, живот, вытянутые вдоль туловища руки оказались плотно обмотаны, так что она не могла двинуться. Свободными остались лишь голова и безвольно вытянутые по земле ноги. Оставив девушку связанной, Хорвин куда-то ушел.

…

Хорвина долго не было, и Ровине начало казаться, что он уже не вернется. Ей стало страшно. В нормальном состоянии девушка поняла бы, что, уходя насовсем, ее похититель не оставил бы своих вещей и лошадь. Но события этого дня слишком выпадали из реальности, и обычная логика здесь не действовала. Единственным мерилом происходящего был страх, а он подсказывал все время ожидать худшего. Как ни пугал девушку ее мучитель, оставаться одной было ужаснее.

Лес был полон таинственными шорохами.

Никогда не выезжавшая на природу так далеко, Ровина не была знакома с лесной жизнью, и эти звуки, непонятные, скрывающие за собой неведомые опасности, страшили ее. Кто это кричит? Что означает тот шум? Что там за шуршание? Чувства девушки были обострены, и любой звук, будь то жужжание обычной мухи, был способен привести ее в трепет.

Между тем подступала ночь. Легкий сумрак окутал землю, стволы деревьев посерели, стали менее четкими, кустарник слился с темно-серыми лесными глубинами. Ровина вертела головой, тщетно пытаясь увидеть, что происходит за зеленой стеной, огораживающей ее прибежище. Ничего разглядеть она не могла, и ей казалось, что вот-вот оттуда выскочит кто-то ужасный, зверь или человек, и набросится на нее.

Наконец послышался треск, крик замер в горле у пленницы, но на поляну вышел Хорвин и с шумом свалил на землю груду веток. На секунду девушка почувствовала облегчение – пришел-таки, не бросил – но тут же беспокойство вновь накрыло ее волной, в голове пронеслась мысль: «А для чего ветки? Чего он хочет?» Между тем Хорвин продолжал ходить взад-вперед, занимаясь разными делами: возился с лошадью, устраивал лежанку, приносил новые сучья.

Наконец он угомонился и присел. Сложив конструкцию из палочек и травы, он сделал рукой резкое движение, блеснули искры, он сразу принялся дуть, и на древесине заиграл огонь. «Да он просто устраивает костер, – сообразила Ровина – Как я раньше не догадалась! Совсем ополоумела от страха». И тут же новая мысль заставила ее встревожиться. «А зачем это? Что он задумал?»

Но молодой человек не предпринимал ничего ужасного, он просто сидел и смотрел на огонь, и в глазах его прыгали красноватые отблески. Костер тихонько потрескивал, и эти звуки стали действовать на Ровину успокаивающе. Костер был просто светом и теплом, он не нес боли и разрушения, не было зла в пляшущих язычках пламени.

Теперь и лицо Хорвина казалось более спокойным, как будто гнев его выдохся и сменился усталостью. И Ровина осмелилась спросить:

– Что ты собираешься со мной сделать?

Молодой человек ответил не сразу. Девушка уже подумала, что он по-прежнему предпочитает скрывать от нее свои намерения, но тут Хорвин произнес:

– Я хочу показать тебе оборотную сторону жизни.

Голос его звучал глухо.

Ровина не могла понять, что скрывается за его сумрачным взглядом. Тогда она задала тот главный вопрос, что не переставал ее мучить с момента, как она увидела в руках своего похитителя нож.

– Ты… собираешься убить меня?

Эти слова заставили его вскочить,

– Не знаю… Может быть, – теперь он произнес это неуверенно.

– Тогда ты станешь преступником, – шепнула она осторожно.

В этом было неловкое предостережение ему. И Хорвин уловил его. Он присел возле нее на корточки, глаза их встретились, и Ровина прочла в них уже не бессильную ярость, а боль.

– Ровина, Ровина. Я уже преступник, понимаешь, уже преступник! – в глазах его прыгали невыплаканные слезы.

Горло у девушки сжалось. Ее похититель был перед ней близко-близко, и она ясно видела застывшее в его взоре отчаяние.

– Соучастие в ограблении, похищение… Мне уже нести за это наказание, – говорил он. – А знаешь, что странно? То, что сделала ты, не считается преступлением. Почему ты не должна отвечать за свои поступки?

Ровина опустила глаза. Она не знала, что сказать ему на это. И она лишь тихо спросила:

– Как же ты сможешь жить, совершив убийство?

– Я не буду жить. Я сдамся, – коротко бросил он и резко встал.

Он стоял к ней боком, и она видела скорбную складку у его рта. Ничто сейчас не напоминало в нем того спокойного, сдержанного человека, которого она знала раньше.

Ровина стала смотреть на огонь. Он все сказал ей в этих нескольких фразах.

Он страдает сейчас не меньше, чем она. Рядом с ней человек больной, человек, обезумевший от ненависти, и ей предстоит принять все, что он ей приготовил, ведь она своими руками породила эту ненависть, а значит сама обрекла себя на страдание, а может и на гибель. Это она сделал его таким. Это она убила в нем человека, и он вправе уничтожить ее за это.

Повисло долгое молчание.

Было уже довольно темно. Только свет костра выхватывал из мрака мощные древесные стволы, чуть шелестящие кусты отбрасывали причудливые тени. Освещенное живым, трепещущим пламенем, лицо Хорвина казалось закаменевшим.

Наконец Ровина вновь заговорила, обратиться к своему похитителю ее заставило вполне прозаическое чувство.

– Я хочу есть, – пожаловалась девушка.

Хорвин поднял голову и уставился на нее. Он долго не отвечал, и она успела подумать, что голод также входит в назначенные ей испытания, но тут молодой человек зашевелился и направился к своему мешку.

Достав оттуда большой ломоть хлеба, Хорвин присел возле Ровины. На ладони он поднес к ее лицу кусочек. Губами девушка сняла его. Он подал ей следующую порцию.

Так кормят с руки собаку, так дают есть еще беспомощному ребенку. И она почувствовала, что, пока он делает это, он не сможет причинить ей зла. Вместе с едой он возвращал ей надежду, впервые за этот бесконечный день он не пугал ее, впервые в нем вновь проглянул тот ласковый и заботливый человек, с которым она познакомилась когда-то.

Потом Хорвин поел сам. Последний раз подкинув хворост в костер, он растянулся на приготовленном ложе.

Тихо потрескивал огонь. Где-то в темноте переступала лошадь. Лес жил своей ночной жизнью. Время от времени тишину нарушало протяжное уханье филина. Отдельные шорохи вплетались в легкий шелест листвы. Наверху через просвет между деревьями на поляну смотрели звезды.

Два человека, такие далекие и такие близкие, вступили в свою первую ночь в пути.

«А дома сейчас, наверное, ужинают. Отец во главе стола… Знают ли они, что я пропала? … Вот так живешь, не задумываясь, живешь, и вдруг – бац!.. И ты привязана к дереву и не знаешь, что будет с тобой дальше… Неужели все-таки убьет? … Какие у него были глаза! Как два бездонных колодца…»

«А вот полярная звезда. Еще не разучился находить. Хотя днем придется ориентироваться по другим признакам. Сколько же я не был в лесу? Около трех лет. С тех пор, как из дома уехал… Вот так сначала тоскуешь, мечешься, потом постепенно начинаешь реализовывать свои мечты. Еще так, понемногу, не думая, доводить ли до конца. И вдруг пути назад нет, и ты – преступник. И, чем бы это ни закончилось, к себе прежнему возврата не будет. Теперь навсегда нести крест своего преступления… Боже, как она кричала…»