Читать книгу Наш мир погрузился во мрак - My.Self. Harmony. - Страница 6

Дьяволы слегка всполошились, стоило им увидеть новое Лунное Пророчество от своей богини. Мэльдра ходил мрачнее тучи и не хотел ничего говорить остальным служителям. Те молчали из солидарности, но их обычно постные лица теперь выражали обеспокоенность и некую приятную озабоченность происходящим. Они не верили в это, но что-то вселяло надежду, что сумбурный план Франклина сработает – стоит только поверить в него и внести пару корректировок.

Стикс молча спустился в главную квартиру, где пока ещё было тихо, разве что виновник «торжества» сидел на кухне и курил. Увидев в абсолютной темноте белоснежные горящие глаза, Фрэнк едва не рухнул со стула от страха, но потом выдохнул струйку дыма и немного успокоился, поняв, что это всего лишь главный служитель культа, слившийся с темнотой.

– Франклин? – позвал Мэльдра серьёзным голосом.

Парень поднял взгляд на дьявола.

– Твой план – абсолютное безумие. Не стоит так наивно полагать, что призывы к Третьей Революции заставят людей и шудлоков действовать. Мы ничего не знаем о нашем враге. Наши союзники разбросаны по всему острову. Их дух сломлен. – его голос казался гробовым в утренней тишине.

– Я понимаю ваше волнение, Мэльдра, но мы не можем бездействовать бесконечно. И я не собираюсь нападать на Аларимаэля завтра же. План нужно довести до совершенства. Да, я не знаю, как должны вестись войны, особенно против своих же правителей, но главное – это иметь запал. Именно он и помогает восстанавливать тот самый «сломленный дух». – Кель затушил сигарету и пристально посмотрел туда, где стоял дьявол. – Скажите правду: вы сами не хотите спокойно вернуться обратно в своё Святилище? Увидеть ангелов? Заснуть, в конце концов?

Последние два вопроса пошатнули Стикса. Он наклонил голову вниз и попытался убрать пятернёй волосы, упавшие на лицо. Нарушенный закон Контрариума лишил дьявола его близкого друга – Люцерна Сайрена, главного служителя культа Солнца и Феникса. Может, брюнет и казался непробиваемой стеной ледяного спокойствия, но невозможность поговорить вечером, пока солнце ещё не село, с Люцерном отравляла его жизнь. А отсутствие сна медленно сводило в могилу. Через несколько лет подобной жизни дьяволы начали бы заканчивать свой жизненный путь самоубийством. Даже самые крепкие, вроде Моурнер. В конце дошло бы до массового прыжка с горного пика в холодное море.

Фрэнк заметил колебание Мэльдры и решил продолжить давить на него.

– Вам не надоело скрываться в разрушенном здании? Может, дьяволы и хладнокровные существа, но разве вы заслужили такое отношение к себе? Вы одна из первых рас, но вынуждены похоронить себя в этом склепе, чтобы глупые вероломные люди не донесли тирану, что видели вас. Я знаю, каково это, поверьте. И мне это надоело. Конечно, Шепард и Аларимаэль достаточно меня искалечили, чтобы я никогда больше не смог наслаждаться жизнью, но хотя бы увидеть солнце… Это моё единственное желание.

Дьявол тяжело вздохнул.

– Хотя бы пообещайте одну вещь: если вы нас и не поддерживаете, то не присоединитесь к Аларимаэлю и не станете нападать сами?

– Ты надавил на больное место, человеческое дитя. – пробормотал Стикс голосом, гораздо ниже его обыкновенного. – Мы не собираемся предавать тех, чьи намерения чисты. Тем более, ради отродья, отобравшего у нас друзей и семью.

На этом главный служитель развернулся на пятках и последовал обратно в свою квартиру.

– Мэльдра?

Тот остановился.

– Спасибо хотя бы за это.

Дьявол покачал головой и продолжил путь.

Когда он зашёл в свою скромную обитель, четыре пары глаз воззрились на него с удивлением. Белые глаза подёрнула чёрная плёнка влаги. Стикс остановился у тумбы и начал часто моргать, чтобы непрошеные слёзы ушли.

– Мэльдра? – обеспокоенно позвала Моурнер, собиравшаяся уже идти войной на Франклина за содеянное.

– Всё в порядке. Это человеческое дитя… Он может выглядеть недостаточно разумным и рациональным, но у него горящее сердце и хорошо подвешенный язык. Хотя бы двух этих аспектов будет достаточно, чтобы собрать армию и повести её против Аларимаэля.

– Что нам нужно делать? – уже поспокойнее спросила Хельсинг.

– Помогать, естественно. Любыми силами. Потому что я хочу вновь встретиться со своим другом.

Через несколько часов проснулись остальные обитатели дома. Салли и Фрэнк сразу же принялись за готовку завтрака, Шаграт медитировал на полу в дальнем углу кухни, а Винни тихо перебирал струны гитары. Кель решил не рассказывать о том, что произошло ранним утром, но этот разговор въелся ему в сердце, как не отмывающаяся субстанция – в ткань. Он почувствовал невероятный прилив решимости, которого не испытывал ещё с заключения в темнице.

– Нам нужно решить, кто сегодня пойдёт к Штейну. – напомнила Офелия.

– Я пас. – гортанно проурчал Шаграт. – По мне и так понятно, что я такое. А спасаться от стражников на дереве ещё раз неохота.

– Я тоже пас. – хмыкнул Фрэнк. – Меня до сих пор разыскивают. Я видел пару постеров на Рыночной площади.

– И это несмотря на то, что он живёт в конце нашего квартала! – фыркнула Салли. – Вы невыносимы, мальчики! Винни?!

Гитара утихла. Через несколько секунд мальчик бесшумно занырнул в комнату, скрещивая руки на груди.

– Ну?

– Не хочешь составить мне компанию и сходить к профессору Штейну, а то мы живём с трусами?

– Я не трус! Это меры предосторожности! – Кель замахал на девушку руками.

– Первая стадия – отрицание. – гаденько усмехнулась она, мягко нажав пальцев на кончик его носа.

– Тошнит от ваших попыток флирта… – вздохнул Винсент, собираясь вернуться к своей гитаре.

– Подожди-подожди. Так ты пойдёшь?

– А мне оно зачем? План Фрэнка – не твой и не мой. А на трупы я могу посмотреть и на кладбище. – он пожал плечами.

– Винни…? – позвал Кель.

– Что опять? – огрызнулся он. – Пятнадцать лет уже как «Винни», ничего не меняется.

– Не стоит грубить в присутствии девушки. – многозначительно произнёс Франклин.

– Заткнись. – Кира махнул на него рукой.

– А если мы сыграем в нашу любимую игру? Проиграешь – пойдёшь, выиграешь – пойду я. Или ты тоже трусишка?

В глазах мальчика полыхнул свирепый огонь, а лицо растянулось в отвратительном звероподобном оскале.

– Иногда я жалею, что тебя не оставили в подземелье. Иди сюда.

– Три раунда, как и всегда?

– М-хм. Теперь заткнись и играй.

Когда парню нужно было заставить своего подопечного оторваться от игр, книг или гитары, чтобы выполнить какое-нибудь маленькое поручение, вроде уборки в квартире или похода за продуктами, он заставлял мальчика играть три раунда в «камень-ножницы-бумага», потому что отказался применять грубую силу и наказания в его отношении. Винни соглашался, скрипя зубами: он редко выигрывал и никак не мог понять тактику своего опекуна. Наверное, это была единственная деталь, за которую Кира уважал Келя.

– 2:1 в пользу Франклина Келя! – победно провозгласил парень.

– Я тебя ненавижу… – устало произнёс мальчик.

После молчаливого завтрака Фрэнк выпроводил Салли и Винни, а сам принялся мыть посуду. Им предстояла получасовая дорога через лесной массив, чтобы не привлечь внимание местных жителей и стражников. Профессор жил ровно напротив фабрики, которую сторожил искалеченный Кель. Вид этого готичного двухэтажного (трёхэтажного, если добавить чердак) дома с узкой, словно взмывающей вверх, крышей из полинявшей лиловой черепицы вселял чувство трепета. В окнах, похожих на паучью паутину, горел странный бирюзовый свет, совсем не похожий на ультрафиолетовую лампу. Иногда мерцали ярко-золотые фонтаны искр, но быстро угасали. Никто не знал, что в этот момент происходило в его мастерской, но старались отойти как можно дальше, чтобы иметь в запасе хотя бы пару секунд, чтобы убежать подальше. Однако ничего не происходило, никто ни за кем не гнался. Просто люди очень мнительные существа.

Профессор Айзак Штейн, как говорилось ранее, был городской легендой. Одной из тех, которой пугают детей и подростков, мол, будешь плохо себя вести – тебя заберёт Штейн. К счастью, мир живых людей его не так сильно прельщал, поэтому дальше этих историй никогда не доходило. Никому не было известно, сколько лет исполнилось этому человеку, но все сходились во мнениях, что больше сорока, но меньше пятидесяти. Почему, спросите вы? Время, друзья мои. Вся проблема во времени.

Известные факты о жизни Айзака до переезда в Оийенбург: родился в северной Германии, где точнее – неизвестно; закончил медицинскую академию с дипломом патологоанатома, потом услышал слухи о какой-то крошечной стране в Балтийском море, где у обитателей время жизни намного отличалось от жителей материка. Решив изучить этот парадокс, он бросил всё и уплыл в Рээм’Белоорэ.

Дальнейшая история о его жизни известна только обрывками. Каким-то образом дойдя умом до идеи бессмертия, Штейн начал экспериментировать с разными субстанциями и заменой внутренних органов, структур и систем на искусственные. Поскольку объектов для довольно своеобразных опытов у профессора не было, он начал проводить их на себе. И всё бы хорошо, но в какой-то момент он потерял так много крови и начал страдать от инфекций, развившихся от плохой регенерации тканей при попытке вживления искусственных деталей, что попал в местную больницу, где к нему приставили медсестру – Азарию Флайшбах. Никто не знал, почему это произошло, но она, обычно сдержанная и скромная девушка, начала приставать к своему пациенту. Доведённый до отчаяния, в день выписки Айзак убил её и забрал с собой тело. Таким образом, у него появился объект для исследований. Вскоре ему удалось оживить девушку, ставшую его личной проституткой и помощницей, хотя многие считают Азарию женой Штейна. Есть ли у него чувства к ней? Большой вопрос.

После обеих Революций на улицах начало появляться большое количество трупов. Профессор подбирал их и уносил в свою мастерскую, где оживлял и превращал в уличных музыкантов, фокусников и трюкачей. Некоторые люди с подозрением относились к подобному виду развлечений, поэтому и окружили Штейна ореолом чокнутого убийцы, а не спасителя загубленных жизней.

Салли и Винни подошли к двери дома Айзака. Кира чувствовал некоторое волнение: даже в окружавшем воздухе витал запах чего-то очень плохого, но сладкого, от чего у мальчика крутило живот. Страсберг жутко нервничала. Она вдохнула поглубже и постучала в дверь. Несколько секунд не было никакого ответа, после чего на пороге появился Грайс.

– О, друзья! Здравствуйте! Я уже испугался, что вы не придёте! Проходите-проходите! Создатель сегодня в хорошем настроении!

Гости боязливо последовали за штейнботом. Их путь освещали те самые бирюзовые лампы, свет которых обычно лился из окон. Везде было подозрительно чисто, как будто кто-то специально прошёлся по полу и стенам моющим средством, пытаясь убрать чудовищные следы драк, пыток и убийств.

Аметштейн замер возле огромной полукруглой двери из тёмного дерева с коваными украшениями, выглядевшими, как лилии, причём на одной стороне – живые, а на другой – мёртвые. Он простучал какой-то особый шифр, больше похожий на морзянку, которую не знали ни Винсент, ни Офелия. После этого послышался стук в ответ. Удовлетворившись, Грайс толкнул дверь и пропустил гостей вперёд.

Помещение представляло собой огромную полукруглую комнату в два этажа. Внизу размещались бесконечные шкафчики, различные приборы, несколько операционных столов и каталок, капельницы, банки, склянки, а также на цепях висел невероятно красивый тёмно-синий мотоцикл, под которым находилась платформа с кнопками. Наверху же виднелся витраж-роза огромных размеров, резной балкон с теми же мотивами, что и украшения на двери, и ведущие к нему винтовые лестницы. Гости разглядели наверху фигурку, развернувшуюся к ним лицом и начавшую весело петь тенором:

Привет, добро пожаловать ко мне!

Я профессор Штейн,

Оставьте надежду при входе,

Наденьте халаты и заходите!

Подойдите сюда,

Я живая легенда этого города,

Не хочу хвастать, но это правда,

Позвольте продемонстрировать за что.

Осмотр бесплатный, не корчитесь, не блюйте на мой пол!

От головы до пят

Наставлю в это тело я заплат,

Ему всё равно,

Нашёл рядом в канаве.

Как рождаются городские легенды?

Подсмотрите за кем-то

Без предлога

Поздно ночью.

Как рождаются городские легенды?

Через тени,

Через слухи,

Через неразумных людей.

Как рождаются городские легенды?

Проходите глубже,

Не заденьте мой байк!

Я потратил кучу сил и денег,

Чтобы его собрать.

Я профессор Штейн,

Я вовсе не убийца,

Я механик, философ, немного меценат.

Я профессор Штейн,

Я воскрешаю,

Не калечу и не убиваю,

Как многие говорят…

О-хо-хо,

Как рождаются городские легенды?..2

На этом он изящно поклонился и спустился на первый этаж, съехав по перилам. Айзак был среднего роста, примерно метр-семьдесят восемь. На вид ему трудно дать больше двадцати шести лет. Его лицо казалось неестественно красивым: бледное, с полупрозрачными веснушками на скулах, правильным прямым носом и сочными губами. Из нижней торчали «змеиные укусы» – две серьги на равном отдалении от центра. В верхней части видневшегося левого уха тоже было кольцо. Миндалевидные серые глаза тонули в тёмных густых ресницах, а взмывающие вверх каштановые брови добавляли его виду озадаченности и раздражённости. В конце левой тоже находился пирсинг в виде двух прозрачных камешков. Его чёрные волосы были довольно короткими сзади, а спереди они переходили в длинную пушистую чёлку, отросшую до подбородка; с левой же стороны были заплетены три тугие косы, плотно прилегавшие к скальпу. На аккуратные руки с выступавшими венами надеты серебряные кольца и тёмные кожаные браслеты с заклёпками. С тонкой шеи свисало несколько чёрных цепочек, шнурок с драгоценной подвеской и гогли на крепком ремне, стилизованные под стимпанк. Под этим скрывалась неприглядная светло-серая майка с несколькими английским булавками, застёгнутыми на одной из бретелек, сверху – тёмно-оливковая парка на пару размеров больше с нашивками на груди. Джинсы затёрлись на бёдрах и коленях со временем, местами виднелись дыры и торчавшие нитки. Довершали гардероб тяжёлые чёрные ботинки, испачканные разными субстанциями, о которых даже не хочется писать. И этому человеку за сорок? Это шутка?!

– Профессор Айзак Штейн. Я представился уже четыре раза, но в мастерской такая акустика, что вы могли не расслышать. К вашим услугам. Чем могу помочь?

– Мы хотели… – Салли нервно сглотнула, смотря на него. – Хотели спросить… Попросить о помощи.

– Если только не о финансовой. У меня горит горло, когда приходится вставлять в моих детишек мусор, но, увы и ах, король нас не очень-то жалует. «Вы не можете подбирать с улиц трупы!». Кто бы говорил? Они всё равно ошиваются снаружи без дела, умирают, разлагаются… Какая только прелесть с ними не творится! Но ведь я могу сделать что-то полезное из их тел. – он пристроился на одной из каталок и положил ногу на ногу.

– Понятно. Она не лучший оратор. – Винсент покачал головой. – Наш друг, по совместительству сын бывшего советника короля, хочет свергнуть Аларимаэля. У него идиотский план, нет оружия или опыта в сражениях, но зато полные штаны рвения и амбиций.

– Хм-м-м… А моя-то здесь помощь в каком месте затесалась?

– Он хотел бы, чтобы вы помогли нам скорректировать план. – снова вступила Офелия.

– А что тогда сам не пришёл? Струсил? – Айзак сложил руки на груди и фыркнул. – Я такой спектакль устроил только ради этого… Обидно. Очень обидно!

– Что ж… Пойдём, Винни, видимо, профессор Штейн не всё умеет…

Салли схватила мальчика за руку и развернулась в сторону входа. Мимо них на полной скорости пролетела каталка и врезалась в дверь, перегораживая путь. Сидевший всё там же Айзак тяжело дышал, а потом, когда откашлялся, привёл дыхание в норму и прочистил горло, спрыгнул на пол.

– Что значит «профессор Штейн не всё умеет»?! – рыкнул он с обидой в голосе. – Я умею всё – на то и профессор! А ну быстро развернулись и подошли сюда!

Винсент, хоть и отличался отсутствием страха, сейчас почувствовал некий испуг за свою шкуру. Страсберг нервно пожёвывала язык, но ликовала про себя, что взяла Штейна «на слабо». Они синхронно развернулись и подошли к профессору.

– Теперь ещё раз и внятным языком. Раз… Два… Поехали!

Салли выдохнула и принялась подробно описывать план Франклина, как он ей и рассказывал. Профессор даже присел на операционный стол и закурил. В его глазах читалось не просто недоумение, а настоящий животный ужас. Следом за первой сигаретой пошла уже вторая и третья, пока он не закашлялся от переизбытка дыма в лёгких. По завершении он сидел, выпучив глаза, ещё полминуты, потом послышался нервный смешок.

– Та-а-ак, ладно.

– Нам нужно попасть к Ордену Железной Розы и найти Архив.

– Да вы с ума сошли! Первые живут где-то на крайнем севере, но и там ничего не известно о том, где их искать, а куда ушёл Джеб… раил – это загадка.

– То есть, вы и вправду ничего не знаете, а? – попыталась подтрунить его Салли.

– Девочка, проблема не в моих знаниях. Проблема в том, что этот ваш «план» нереален. Революция – это вам не романтизированный термин, которым лучше не разбрасываться во все стороны, особенно на улицах. – серьёзно произнёс Штейн, нахмурившись. – Это полномасштабное восстание, с убийствами, кровью и материальным ущербом. Оно вам надо?

– Вы не лучше: заперлись в мастерской, а по ночам шерстите помойки в поисках деталей. – ответила она, чуть надувшись.

– Ох… – он ударил себя по лбу и покачал головой, приглядываясь к своей собеседнице. – Твоё лицо выглядит знакомым.

– Моя мама работала с вами.

Глаза Штейна округлились, и он сжал чёлку пятернёй.

– Страсберг? Йоханна?

– Совершенно верно.

– Ты её напоминаешь – такая же по-идиотски целеустремлённая и упрямая, хоть и хорошенькая. Ненавижу и обожаю подобные черты характера. – он улыбнулся и выпустил волосы из руки. – Жаль только, что Аларимаэль позвал её «на обед».

– Ч-что вы имеете в виду? – девушка громко сглотнула.

– Ты думала, она в Муленбурге мельницы чинит? – вздохнул Штейн. – Нет. Её позвали «на обед» много лет назад. Больше я её не видел. Это отвратительно, потому что у меня никогда не было таких изобретательных механиков.

У Салли потемнело в глазах. Она упёрлась рукой в операционный стол и сжала лоб рукой, зажмуривая глаза.

– Эй, девочка, всё хорошо?

– Чёрт бы побрал этого… – прошипела она, зажимая переносицу, чтобы не расплакаться.

Что значило приглашение «на обед» от Аларимаэля? Неминуемую смерть. Кому-то приходила открытка, где значилось, в какой день следовало прибыть во дворец. Проигнорировать сообщение нельзя: приходили стражники и уводили приглашённых силой. Дальше следовали долгие допросы и либо смерть в 99% случаев, либо заключение в темнице «в качестве подозреваемого/свидетеля». Почти в каждой семье в Оийенбурге кого-нибудь пригласили «на обед», но так и не вернули тело. Поговаривали, что на кладбище за городом находилась братская могила, куда сваливали жертв репрессий. Сколько их там было – неизвестно. Границы жестокости тирана вообще крайне размыты.

– Эй, девочка, иди сюда? – Штейн протянул ей руку и сжал в объятиях. – Прости, что рассказал об этом, но лучше жить, зная правду, чем укорять свою родную мать, что она тебя бросила, правда? – он посмотрел ей в глаза. – Ну, не плачь. Я не выношу женских слёз. Сразу млею. Как тебя зовут?

– О-Офелия Эрика Страс-сберг.

– Назвали в честь бабушки, а? Йоханна часто говорила рассказывала о тебе. Ш-ш-ш. Пойдём присядем в более потребном месте? – он до сих пор сжимал её в объятиях. – Эй, Винни, правильно? Следуй за мной. Ты выглядишь крайне агрессивно, поэтому я боюсь оставлять тебя в мастерской.

– Мне ничего не надо. А соплей я не выношу. Так что поворкуйте там, а я побуду здесь. – огрызнулся он.

– Что ж… Клянусь Хаосом, если что-то будет не так – я найду тебя и убью, а потом перепрограммирую в собачку!

– Замётано, профессор! – Кира широко и гадко улыбнулся.

Стоило Штейну и Салли подняться по лестнице в глубине лаборатории, как Винни опустился на пол, снял повязку с глаза и шапку, попытался немного привести в порядок спутавшиеся влажные после душа волосы. Отросшие косы упали на его плечи. Кира никому не рассказывал об этой странности, но семь тонких кос, заплетённых из волос нижнего слоя, были насыщенного светло-голубого цвета и всегда отрастали до лопаток за две недели. Конечно, их можно было распустить, но поскольку они выглядели бы смешно с остальными криво остриженными прядями, он предпочитал носить их так, да и Фрэнк не погнался бы за ним с ножницами.

Затем он залез под свою майку и вытащил обыкновенный чёрный шнурок, который носил с самого детства на шее. Мальчик подозревал, что когда-то на нём висела какая-то подвеска, которая, возможно, помогла бы ему вспомнить что-нибудь о семье, но с первого же дня в приюте это был просто шнурок. «Лучше жить, зная правду, чем укорять родную мать», да? Хотел бы Винни узнать эту пресловутую правду…