Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том восьмой - Нелли Шульман - Страница 2

Пчёлы озабоченно вились над блеклой лазурью ульев. На траве крохотного садика свернулся змеей резиновый шланг. Вернувшись в знакомую комнатку, Полина обнаружила, что розы у бетонной стены разрослись. Охранник Шалом подмигнул ей.

– Я все поливал, Птичка, как ты велела. Ты надолго к нам? – Полина развела руками.

– Понятия не имею. Нас ждет дебрифинг с израильской стороны, с нами хотят поговорить британцы и американцы, – Хаим убедил ЦРУ не прилетать за ними, как выразился Ягненок, прямо сейчас.

– Тебе надо увидеть семью, – заметил он Леоне, – они скрепя сердце, но согласились.

Вопреки ожиданиям Полины, израильский дебрифинг закончился быстро.

– Все из-за Иосифа, – объяснила она девушкам, – полковник Кардозо нажал на рычаги, чтобы успеть на свадьбу Фриды, – добравшись с помощью американского посольства в Йемене до Израиля, они обнаружили, что доктор Судакова с детьми улетела в Лондон.

– Перед Шавуотом, – сказал по телефону Шмуэль, – они с Джоном расписываются, – епископ щегольнул русским словечком, – в двадцатых числах мая.

Полина поговорила и с отцом. Герцог и тетя Вера держали одну трубку.

– Двадцать третьего, в пятницу, – подтвердил его светлость, – я использовал все возможности, чтобы вы двадцать второго приземлились в Хитроу, – после свадьбы их ждал дебрифинг британский. Леоне разрешили навестить бабушку и дедушку. Полина сжевала кусочек сырного торта.

– Мы вместе полетим в Америку, – женщина прислушалась к себе, – Меиру или Деборе нравится сладкое, – Полина впервые почувствовала шевеления ребенка в Израиле, что казалось ей хорошим знаком.

– Сардару мы объясним, что малыш появился на свет в Южной Африке, – смешливо сказал Ягненок. Рустем-бек ждал своего юрисконсульта осенью.

– Сначала Хаим и остальные навестят север, – по спине Полины пробежал холодок, – нельзя оставлять дела незаконченными, – вопреки ожиданиям Максима, брат не устроил ему разноса.

– Мы еле выбрались из Саудовской Аравии, – мрачно добавил Максим, – он считает, что в третий раз нам повезет, – миссия отправлялась на Эллсмир в августе.

– Я дождусь малыша, – пообещал ей Хаим, – тебе выделят палату в госпитале Уолтера Рида, – ЦРУ настаивало на полной секретности всего предприятия.

– Малыш окрепнет и вы двинетесь в обратный путь, – ласково сказал герцог, – я посмотрю на пятого внука или внучку, – отцу Полины скоро исполнялось шестьдесят.

– И дяде Максиму тоже, – женщина отогнала назойливую пчелу, – однако пышных празднеств не ожидается, – юбилей тети Марты в прошлом году отметили семейным обедом. В разговоре с Полиной отец невесело заметил:

– Жаль, что Иоганн теперь, как говорят русские, невыездной. В кибуце и в Меа Шеарим не завели международной связи.

Хайди с Рейной ездили на почтамт, но Иоганна пока не выпускали из ешивы.

– Он не может сходить и к Аарону с Ханой, – вздохнул его светлость, – рав Бергер объяснил, что с новичками всегда так обращаются, – Полина отозвалась:

– Согласно семейной легенде, первый Ворон пригрозил раввинскому суду пистолетом и дело было сделано, – отец расхохотался:

– Думаю, что это преувеличение, – двери на террасу остались раздвинутыми. Их разместили по тесным спаленкам. В бывшей гостиной Полины и Хаима образовалось что-то вроде студенческого общежития.

– Где никто из нас не жил, – смешливо сказал Ягненок, – мы с Леоной и Джошуа снимали квартиры, а в Кембридже студентов расселяют по апартаментам, – Полина хмыкнула:

– Что касается меня, то у меня нет диплома, но я намереваюсь это изменить, – занавеси зашуршали. Сара робко присела на кованый стул. Девушка заплела темные волосы в скромные косы.

– И оделась она кошерно, – поняла Полина, – она попросила привезти юбки и блузки, – подвинув Саре кофейник, Полина ободряюще сказала:

– Кофе горячий, бери сырный торт. Не волнуйся, – она коснулась руки девушки, – Бергеры твоя родня и они замечательные люди, – Сару отпускали с дебрифинга немногим раньше. На щеках девушки загорелись алые пятна, она пробормотала:

– Дай мне сигарету, – Полина вскинула бровь, – мне все равно неловко, – Сара пока не говорила с Бергерами по телефону.

– Они меня ждут, – девушка затянулась ароматным дымом, – только они не знают, что я приду не одна, – Сара надеялась, что родители скоро узнают о ее возвращении.

– Я почти ничего не видела, – зачарованно подумала девушка, – но ясно, что это мой дом, – она ходила в саду босиком.

– Чтобы чувствовать землю Израиля, – сказала она Полине, – я верила, что окажусь здесь и мои ожидания сбылись, – Полина забрала у нее окурок.

– Хватит, – заявила старшая женщина, – лучше поешь что-нибудь, – Сара оглянулась на дверь. Ник обещал не опоздать к появлению машины, которая везла их в Иерусалим.

– Он отыскал кепку, – Сара сжала руки, – он едет со мной, значит, для него это серьезно, – девушка надеялась, что Ник сделает ей предложение.

– В Иерусалиме, – ее сердце забилось, – у Стены Плача. Нечего волноваться. Ник любит меня, мы обязательно поженимся…

Она встряхнула головой: «Все будет хорошо».

Мокрые после купания собаки разлеглись под столом. Вход в комнатку в беленом бараке осенял раскидистый эвкалипт. Среди пышных кустов жасмина поскрипывали деревянные качели. Морской ветер трепал старый холст. Рейна свернулась в клубочек под полосатым одеялом. Смуглые руки Евы ловко резали израильский салат.

– Иосиф где угодно найдет товарищей по армии, – весело сказала она Хайди, – пусть выпьет пива в мужской компании, – полковник наткнулся на бывшего приятеля по казарме на пляже кибуца Рош-а-Никра. Ева с Иосифом сняли, как выражались в Израиле, циммер.

– Мне можно видеться с Малышкой, – заметил Иосиф, – но режим секретности при ней останется и после ликвидации Саламе, – акция против Красного Принца была одним из приоритетов Моссада. Вскоре Иосифа ждал вояж в Стамбул. Американский бизнесмен ливанского происхождения должен был навестить Сирию.

– Я выясню, где прячется крыса, – мрачно сказал Иосиф, – а остальное дело техники, – Ева не расспрашивала мужа о подразделении «Кейсария», которым командовал Иосиф.

– Теперь они называются «Кидон», – вспомнила женщина, – острие копья, – поездка Иосифа на север не значилась в официальных бумагах.

– Мой отряд занимается точечной ликвидацией врагов Израиля, – хмыкнул муж, – однако мое начальство, несмотря на показания Ника, упорно не верит в существование фон Рабе, – на совещании Иосифу заметили, что доктор Смит, как церемонно называли кузена, не может считаться достоверным источником информации.

– Он находился в стрессе, – сказал глава Моссада, – учитывая историю, – генерал деликатно кашлянул, – его душевных расстройств, я бы не делал далеко идущих выводов. Сорокалетний голубоглазый незнакомец ничего не значит, учитывая, что фон Рабе сейчас шестьдесят пять. Вернее, должно было быть шестьдесят пять, он давно мертв. Что касается баллистических ракет, – за столом кто-то фыркнул, – то я тем более не верю в истории о тайных нацистских арсеналах в Арктике или Антарктике, – Иосиф заставил себя сдержаться.

– Но вы верите, что доктор Смит слышал в комплексе моего брата, – поинтересовался он, – или голос Моше ему тоже привиделся? – по лицам коллег Иосиф понял, что присутствующие считают именно так.

– Я найду Моше, – упрямо сказал он Еве, – если он был жив два года назад, то может быть жив и сейчас. Его могли перевести в другое место, – Иосиф не извещал начальство о своей арктической поездке.

– Пусть думают, что я в отпуске, – он поцеловал Еву в нос, – получается, что мы надолго расстанемся, хотя ты занята даже больше, чем я…

Из последней поездки в сектор Газа Ева привезла в брезентовой сумке рыжего щенка. Корсар немедленно принялся заботиться о малыше.

– Он словно старший брат, – Ева ласково взглянула на собак, – он и сейчас обнимает Цезаря, – по словам Иосифа, подобранный Евой на помойке щенок был древней породой.

– У бедуинов встречаются такие, – щенок завилял закрученным в бублик хвостом, – их называют ханаанскими, – Цезарь обжился в особняке в Немецкой Колонии. Разобравшись с гостиной, Ева, как она выражалась, перешла к кухне. Мебель они заказали у мастеров в кибуце Кирьят Анавим.

– От вас мы привезем растения для сада, – сказала она понурившейся Хайди, – здесь хороший питомник. Плитку мы купили в Армянском квартале… – Ева подвинула женщине сигареты, – покури и не расстраивайся, – Хайди шмыгнула носом.

– Но если Иоганн не успеет все сделать до родов, – испуганно сказала она, – получится, что я не замужем, то есть по документам не замужем, а у меня будет двое детей, – Ева пожала плечами.

– Как будто в Израиле кого-то таким удивишь, – она сорвала лимон, – а что касается Иоганна, то в следующем году все точно случится, – Хайди уныло отозвалась:

– Смотря какие раввины попадутся. Некоторые учатся по пять лет, а им отказывают на суде, – Ева посчитала на пальцах.

– Малыш родится в январе. Не волнуйся, – лимонный сок закапал в салат, – на Хануку вы с Альбатросом увидитесь, – Хайди покраснела.

– Неудобно получилось. В апреле он провел здесь одну ночь и вот… – Ева улыбнулась:

– Значит, Бог так хотел, – она отогнала мысли о предстоящем разговоре с Иосифом, – теперь послушай насчет собак…

Ева и Иосиф оставляли питомцев в кибуце Рош-а-Никра. На следующей неделе их ждал перелет в Лондон.

– В Кирьят Анавим и без них много хлопот, – заметил Иосиф, – а Хана с Аароном не возьмут псов, в Старом Городе такое не принято, – Рейна потянулась.

– Собаки, – оживилась девочка, – собаки в море на лодку, – Корсар с Цезарем и ухом не повели. Ева рассмеялась:

– После обеда Иосиф покатает нас на катере, – она подняла Рейну, – мы заглянем в пещеры, – девочка протянула ручки.

– Хочу к маме, – оказавшись на коленях Хайди, малышка цапнула со стола абрикос.

– Сейчас поедим, милая, – мягко заметила Хайди, – тетя Ева сделала салат и фалафель, – из-за кустов раздался добродушный голос Иосифа:

– Но не только. Вы считаете, что мы только пили пиво, – полковник тащил жестяное ведро, – но мы с парнями и порыбачили. Отдыхайте, – он потерся носом о щеку Евы, – я сварю кофе и пожарю рыбу, – доктор Горовиц проводила глазами его смуглую спину.

– Нечего откладывать, – велела себе Ева, – я все скажу сегодня…

Третьего дня она разбиралась с анализами мужа в лаборатории Хадассы. Иосиф думал, что Ева изучает остаточные явления вируса.

– Напишите с Маргаритой статью, – посоветовал Иосиф, – об искуственном происхождении болезни не упомянуть, но вы можете сослаться на то, что это новый штамм гриппа, – Ева отозвалась:

– Однако последствия у него тяжелее, чем гриппозные, – на кухоньке циммера загремело ведро. Ева скрыла вздох: «Например, бесплодие».

Мерно рокотало море, собаки дремали на гальке. Над белеющими в темноте скалами переливались крупные звезды. Ева заметила на горизонте красные огоньки.

– Это патрульные катера, – поняла женщина, – граница с Ливаном в километре отсюда. Каждая лодка в море, словно небесная звезда, – ей стало грустно, – они двигаются назначенными им путями, а нам остается следить за ними с берега, – среди звезд тоже плыли светящиеся точки.

– Здесь мог летать Моше, – Иосиф затосковал, – парни с ближней авиабазы охраняют нашу границу…

Они устроились под лоскутным одеялом Хайди. Вспыхивали сигареты, кто-то из собак сонно клацнул зубами. Оказавшись в моторке, Рейна немедленно потянулась к штурвалу.

– Я капитан как папа, – заявила девочка, – Рейна капитан, – Хайди улыбнулась:

– После детского сада ее не остановить, она все время лепечет. Мы полгода провели в одиночестве, она соскучилась по малышам, – Иосиф бережно положил ладошки девочки на штурвал.

– Правь, милая, – добродушно сказал полковник, – и привезешь нас к пещерам, – внутри Рейна зачарованно затихла. Собаки настороженно следили за поворотами моторки. Корсар обеспокоенно залаял.

– Не бойся, – затылок Евы разломило болью, – все хорошо, – она поняла:

– Собаки меня защищают. Цезарь подвернулся мне под ноги, когда вокруг меня была пустыня, – она увидела щенка, выезжая из Газы. Ева помнила слова Факры, сказанные пятнадцать лет назад.

– Она велела мне остерегаться пустыни, – женщина осматривала голые своды пещеры, – вернее, не появляться там. Меня охраняют растения и животные, а здесь нет никого, кроме собак, – Ева повторяла себе, что это ерунда.

– Я потеряла мой дар, – она опустила руку в воду, – Ирене нечего меня опасаться, – сестра, впрочем, могла этого и не знать.

– Она всегда была занята только собой, – Ева поежилась, – сохрани я дар, я защитила бы Иосифа и остальных, но сейчас они отправляются в неизвестность, – словно услышав ее, полковник помялся:

– Насчет Ирены, – Иосиф тяжело вздохнул, – тетя Марта считает, что она рядом с фон Рабе, – Иосифу было неудобно говорить о таком с Евой, Хаимом или Аароном.

– Ирена их сестра, – хмыкнул полковник, – пусть и голова у нее набекрень, – по мнению Иосифа, болтаться рядом с фон Рабе мог только окончательно умалишенный. Ева помолчала:

– Скорее всего. Будьте осторожны, Ирена может, – женщина поискала слово, – защищать фон Рабе, – Иосиф покрутил головой.

– Я в такие штучки не верю, но тебя послушаю, – он обнимал Еву за плечи, – как она собирается его защитить? – Ева подкинула дров в огонь.

– С вами могут случиться странные вещи, – спокойно сказала она, – необъяснимые явления. За Марту я не волнуюсь, она нужна фон Рабе, однако от вас постараются избавиться, – Иосифу претила мистическая, как он выражался, чепуха, однако он помнил, что Ева отличается от других.

– Она не такая, как все, – он поцеловал румяную от ближнего огня щеку жены, – она лучше разбирается в том, что может произойти, – Ева сложила из камешков подобие дольмена.

– Если увидите такое место, не заходите внутрь, – предупредила она мужа, – Полина была права, не пустив вас в такой в Саудовской Аравии, – Иосиф фыркнул: «Я гулял по Стоунхенджу и ничего не случилось». Ева закатила глаза:

– Ты слышал от тети Марты о горе на Северном Урале, – Иосиф кивнул, – такие сооружения могут носить разный характер, – полковник развел руками.

– Буде нам попадутся дольмены, мы обойдем их стороной, – Ева согласилась:

– Хорошо. И помните, что бы с вами ни произошло, Бог не в этом, – Иосиф отозвался:

– Святоша отвечал за меня на уроках Танаха, но эти слова я помню. Бог не в огне или громе, Он в голосе тонкой тишины, пусть я в Него и не верю, – Ева прижалась к его надежному боку.

– И еще одна вещь, милый, – она перебирала пальцы мужа, – насчет твоих анализов, – Иосиф слушал ее молча.

– Думаю, что у тебя и так все было, – Ева запнулась, – не слишком хорошо. Мало ли чем вы со Шмуэлем болели на войне. Свинка действует на способности к зачанию. Она могла случиться давно, а вирус наложился на последствия, – Иосиф пробормотал:

– Свинкой я болел в Требнице, а святоша ее миновал. Я валялся в келье и гонял его в хвост и гриву, особенно когда врач сказал, что я выздоравливаю, – в серо-синих глазах Евы блестело пламя.

– Или она плачет, – понял Иосиф, – но Ева никогда не плачет, – жена нежно пожала его ладонь.

– Можно подождать, – Ева перебирала его пальцы, – а можно… – Иосиф понял ее.

– Он откажет, – невесело сказал полковник, – я его знаю. Дело не в канонах церкви, а в его убеждениях, – Иосиф словно споткнулся, – пусть на самом деле мы один человек, но Шмуэль не оставит своего ребенка. Торопиться незачем, – предложил он, – способности к зачатию могут вернуться. Но его надо остановить, Ева, он не может безнаказанно творить зло, – костер затрещал, огненный столб взвился в звездное небо.

– Его остановят, – тихо сказала Ева, – но надо подождать, милый, – они сидели, не размыкая рук, слушая беспрестанный шум прибоя.

Когда машина с затемненными стеклами въехала на улицу Яффо, Сара умоляюще попросила:

– Господа, можно сначала навестить Стену? Я всю жизнь мечтала ее увидеть. Моя семья стражает в фараоновом рабстве, – она перешла на старомодный язык, – я ждала этого дня…

За две недели, проведенные в Негеве, Сара нахваталась, как выражалась Полина, нормальных слов.

– В Меа Шеарим будешь объясняться на идиш, – решительно заметила старшая женщина, – но учиться придется на иврите. Телевизора здесь не завели, но раввины не запрещают слушать радио.

Сначала Сара не разбирала скороговорку ведущих, но скоро стала ловко выхватывать отдельные слова.

– Потом и предложения, – улыбнулась она, – хорошо, что Ягненок и Полина говорили со мной на иврите, – полковник Кардозо и доктор Горовиц, как их церемонно называла Сара, звонили в комплекс каждый день. Они тоже объяснялись с Сарой на святом языке.

– И рав с ребецин Горовиц тоже говорили на иврите, – Сара не отрывала взгляда от оживленной улицы, – они пригласили меня на шабат, – ребецин Горовиц ласково заметила:

– Когда ты обустроишься, милая, – Сара собиралась учиться в закрытой школе для девочек, – мы с Бергерами, можно сказать, тебя удочерим. Мы живем рядом со Стеной Плача, в Старом Городе…

Полина рассказала Саре, что ребецин Горовиц раньше была звездой Голливуда.

– Она родилась в Японии, – Сара ахнула, – у нее много премий, она снималась в фильме о Бонде, – заметив недоуменные глаза девушки, Полина расхохоталась:

– В СССР такого не показывают, а здесь ты в кино не пойдешь. Хана больше не снимается, она преподает и ставит спектакли, это кошерно…

Сара невольно разгладила длинную юбку. Всю дорогу до Иерусалима девушка не выпускала руки Ника. Он действительно не опоздал к машине.

– Он очень молчаливый, – озабоченно поняла Сара, – однако понятно, почему. Он хочет сделать мне предложение, это большой шаг, – она почти смирилась с гражданским браком.

– Фрида тоже выходит замуж не под хупой, – со значением заметила Полина, – хочешь, я поговорю с Ником? Мы росли вместе, мы кузены, ко мне он прислушается, – Сара сомневалась, что Ник хоть к кому-нибудь собирается прислушиваться.

– Он очень независимый, – вздохнула девушка, – он ценил мнение Марты, но Марта опять пропала…

Услышав просьбу Сары, парень в солнечных очках, устроившийся на переднем сиденье, переглянулся с шофером. Сара уловила едва заметный кивок. Парень взялся за рацию.

– На площади перед Стеной дежурят наши ребята, – он погонял во рту жвачку, – они обеспечат вашу безопасность и мы поедем в Меа Шеарим, – парень указал направо, – кстати, это вход в квартал, – Сара удивилась:

– Люди ходят в штраймлах по улице! Папа рассказывал, что так делали в местечках до войны, – шофер буркнул:

– Именно что в местечках, а здесь столица Израиля, – Сара приосанилась.

– Израиль – еврейское государство, молитвы религиозных евреев обеспечивают его покой.

Охранник ухмыльнулся:

– Ты всего две недели в стране, ты сидела в пустыне, но уже усвоила правую риторику, – Сара с достоинством отозвалась:

– Я читала религиозную газету для практики в языке, – она обернулась к Нику:

– У Стены есть мужская часть, – Ник вздохнул:

– Я не первый раз в Израиле, – он заставил себя улыбнуться, – я помню. Я подожду тебя на площади…

Ник разозлился на себя.

– Скажи ей все и сейчас, – он покусал губы, – то есть не перед охранниками, но незачем тянуть.

В единственном телефонном разговоре с тетей Мартой и Волком Ник избегал имени Розы.

– Я не упоминал о ней при остальных, – понял он, – я мог попросить соединить меня с Мон-Сен-Мартеном, но я не хотел говорить с дядей Эмилем, – Ник побаивался бывшего Монаха.

– Я должен связаться с Элишевой, – пришло ему в голову, – с ней легче поговорить. Надо сказать все Саре и позвонить в Кирьят Анавим, – он предполагал, что о его мимолетной встрече с Розой никто не знает.

– Тетя Марта ничего не упоминала, – облегченно понял Ник, – я скажу Розе, что люблю ее и буду любить всегда, – он опасался замужества Розы.

– Ей всего двадцать два, – успокоил себя Ник, – и с ее работой в Африке ей сложно кого-то встретить, – Иосиф успел встретился с Элишевой.

– Она приободрилась, услышав новости – заметил по телефону полковник, – позвони ей. Ты говорил с Моше, а для нее важно каждое слово мужа, – машина замедлила ход, Сара зачарованно сказала:

– Смотри, Ник, это Стена, – парень предупредительно открыл им дверь. Ник поморщился от яркого солнца, на площади что-то блеснуло. Нахмурившись, охранник поинтересовался у рации.

– Парни, что происходит? Откуда телевидение и фотографы, что за толпа? – до Ника донесся знакомы, напористый голос.

– Зная, что мой муж, капитан Судаков, жив и томится в плену, я спрашиваю у правительства и лично премьер-министра – что вы сделали для того, чтобы наши мужья вернулись домой, чтобы наши дети, – Элишева покачала рыженького мальчика в бархатной кипе, – не выросли сиротами? – рация затрещала, кто-то недовольно сказал:

– Будущий депутат Кнессета завоевывает избирателей, Моти. Ничего не поделаешь, первый канал согласовал съемку вчера, а ваш визит спонтанный, – кепка упала под ноги Сары.

Ник ринулся на площадь, где щелкали камерами журналисты.

Потрепанная твидовая кепка валялась на отделанном антикварными кружевами покрывале. Ткань промокла от слез. Сара едва удерживала трясущимися руками чашку с чаем.

– Мне надо идти, – девушка всхлипнула, – меня ждут Бергеры, – зубы девушки застучали, – извините, ребецин, я вас обременяю, – уверенная рука ласково промокнула шелковым платком ее мокрые щеки.

– Рав Габриэль в ешиве, – ребецин заставила Сару допить чай, – я позвонила ребецин Рите. Все в порядке, не волнуйся, – Сара побледнела.

– Вы сказали, что я, что меня… – девушка не могла произнести это слово. Пальцы потянулись за кепкой. Сара вдохнула слабый аромат американского шампуня.

– Вчера он помыл голову, – девушка раскачивалась, – я принесла ножницы, – Фаина Яковлевна учила дочерей стрижкам.

– Надо экономить, – ребецин сажала девочек на табуреты, – только прикройте половицы.

Фаина Яковлевна не выписывала ничего советского, однако в поселке водились старые газеты. Мерно щелкали остро заточенные ножницы, по полу рассыпались каштановые волосы Сары, пшеничные локоны Ривки. Рахель щеголяла вороными косами, у младшей, Леи, волосы были совсем светлыми.

– И самыми кудрявыми, – Сара старалась не плакать в голос, – мы смеялись, что у нее на голове воронье гнездо. У Ника такое случается, если он не стрижется, – вчера Сара привела в порядок его бороду.

– Ник шутил, что придется ко двору в Меа Шеарим, – она тихо завыла, – я не могла подумать, что все так закончится, – подобрав кепку, Сара недоуменно сказала охранникам:

– Наверное, доктор Смит встретил знакомого.

Ник говорил с красивой женщиной в кошерном платье. Вышитый серебром шарф развевался по ветру, она стояла у коляски с дремлющим ребенком. Сара тронула Ника за плечо, тот обернулся.

– Извини, Элишева, – пробормотал Ник, – я скоро приеду в Кирьят Анавим, – он даже не представил Сару. К женщине немедленно подскочила фотограф.

– Госпожа Судакова, – зачастила напористая девушка с профессиональной камерой, – давайте сделаем портреты. Гример готова, бумага у нас найдется. Оставьте записку в Стене, получится очень трогательный кадр, – коляску вручили кому-то из подручных фотографа. Госпожа Судакова удалилась к Стене в сопровождении свиты журналистов. Сара все комкала кепку.

– Ты обронил, – робко сказала девушка, – Ник, что случилось? Почему ты нам меня так смотришь? – он даже не забрал вещь.

– У Розы ребенок, – Ник едва понимал, кто стоит перед ним, – мальчик, Эммануил. Ему полтора года, – Нику не составило труда все подсчитать.

– Он тоже рыжий, – заметила Элишева, – и кудрявый, как ты. Роза обустраивается в Нью-Йорке, ее перевели в секретариат ООН. Она работает в управлении по делам беженцев и пишет докторат по психологии, – Ник больше ничего не спрашивал.

– Мне все ясно, – голова стала на редкость светлой, – после британского дебрифинга я должен немедленно полететь в Нью-Йорк, – Элишева сказала, что Роза не замужем.

– Мы еще встретимся, – добавила она, – мне важно знать все, что ты слышал от Моше, – голос кузины дрогнул, – от первого до последнего слова, – Ник велел себе, как они выражались в детстве, не рассусоливать.

– Саре нет и семнадцати лет, – напомнил он себе, – у нее случилась детская влюбленность. Мне было одиноко, а она красивая девушка. Она восхищалась мной, – Сара стояла с открытым ртом, – но к осени она благополучно обо мне забудет, – Ник коротко сказал:

– Извини, Сара, мы должны расстаться, – кепка упала ей под ноги, – я люблю другую женщину и обязан быть с ней. Я желаю тебе счастья, – Сара протянула к нему руки, – прощай, – она не успела удержать Ника.

– Я бежала за ним, – Сара врезалась в толпу мужчин со свитком Торы, шествующую к Стене, – я кричала, что я его люблю. Я надеялась, что он сделает мне предложение, – ребецин Горовиц попыталась забрать у нее кепку. Сара помотала головой.

– Я ничего не сказала, – мягко отозвалась женщина, – я объяснила, что ты переволновалась и тебе стало плохо у Стены. Переночуй здесь, – в окнах золотилось заходящее солнце, – а завтра мы пойдем к Бергерам, – снизу доносился лепет младенца и строгий детский голос:

– Натан, не грызи ложку, – что-то звякнуло, – ешь кашу и слушай недельную главу…

Ребецин Горовиц в сопровождении детей наткнулась на рыдающую Сару на площади перед Стеной. С мужской половины доносилось пение, женщины хлопали, стоя у изгороди.

– Она ходила на бар-мицву, – вспомнила Сара, – она не знала, кто я такая, но не могла пройти мимо… – женщина опять вытерла ее слезы.

– Разумеется, не могла, – она уложила Сару на подушки, – все евреи ответственны друг за друга. Ты еще встретишь достойного человека, кошерного еврея, – Сара разрыдалась:

– Вы не понимаете, – девушка закашлялась слезами, – я не гожусь в жены кошерному еврею, – Хана помолчала.

– Любящий человек все поймет. Отдыхай, – Хана покачала ее, – все забудется, твои родители отведут тебя под хупу, – Сара прижала к груди скомканную кепку.

– Я никогда не выйду замуж, ребецин, – простонала девушка, – никогда.

Морщинистые пальцы пожилой женщины зашуршали пожелтевшими страницами старинной книжки. Блокнот по виду сделали во времена британского мандата. Сара знала историю Израиля, но только в школе Бейт-Яаков она услышала настоящие, как думала девушка, уроки.

– Папа рассказывал о стране, – призналась она учительнице, – мой дедушка родился в Иерусалиме, однако он уехал в Польшу шестьдесят лет назад, – рав и ребецин Бергер показали Саре родословное древо семьи.

– На осенние празники устроим большой обед, – пообещал рав Габриэль, – приедет родня из Цфата, из Южной Африки, из Британии, из Америки, – в одном Иерусалиме Бергеров оказалось больше сотни. Сара написала весточку родителям. Получив конверт, рав Бергер твердо сказал:

– Мы отыщем туристов. Письмо попадет к твоему брату, а оттуда и в Сыктывкар, – Сара покрутила кончик косы.

– Исаака может арестовать мелуха, – невесело отозвалась девушка, – и папу еще не выпустили с зоны, – рав Бергер показал ей пятитомное издание отцовских комментариев к Мишне.

– В ешивах учатся именно по ним, – заметил рав Габриэль, – надеюсь, что рав Элиэзер передаст и комментарии к Талмуду. Что касается ареста, – он помолчал, – то все в руке Божьей, мейделе. Надо молиться, чтобы отвести от евреев гнев фараона.

День в Бейт-Яаков начинался в шесть утра именно с молитвы. В интернате учились дочери обеспеченных людей, но израильтянок среди них было мало.

– У соблюдающих людей редко водятся такие деньги, – Саре стало неловко, – я попала сюда по стипендии, – рав Бергер отвечал на ее вопросы уклончиво.

– Мы все помогли, мейделе, – раввин замялся, – это мицва и ты вырвалась из-за железного занавеса, – Сара пробормотала:

– Я могла пойти в обычную школу для девочек, – ребецин Рита погладила ее по руке.

– В Меа Шеарим в твоем возрасте многие встают под хупу. Для старших здесь школ нет, – рав Габриэль добавил:

– Ребецин работает в государственной религиозной школе, поэтому у меня сложилась еще более либеральная репутация, – он усмехнулся, – а моя дочь доцент в светском университете…

Сара хотела поступить в религиозный университет в Бар-Илане, но там не оказалось медицинского факультета. Бергеры уверили ее, что можно учиться и в Иерусалиме.

– Элишева за тобой присмотрит, – заметила ребецин Рита, – но сначала надо получить аттестат. Здесь, – она указала за окно гостиной, – мало кто добирается до государственных экзаменов, – Сара помотала головой: «Я справлюсь».

Занятия в Бейт-Яаков начинались в восемь утра. Девочки оказывались в спальнях ближе к ужину.

– Потом дополнительный иврит, – к Саре приставили учительницу, – домашние задания, – девушка поерзала на стуле, – зачем я теряю время с шадханит? – на встречу ее уговорила ребецин Рита.

– Это традиция, милая, – мягко сказала женщина, – пока тебя никто не сватает, сначала получи аттестат. Но госпожа Коэн лучшая сваха в Иерусалиме, попасть в ее книжку – большая честь, – судя по древности книжки, у девушек, записанных на первых страницах, должны были уже родиться внуки.

– Только ребецин Горовиц все знает, – у Сары запылали щеки, – она ничего никому не скажет, – в первый шабат в Старом Городе она услышала, что родня улетела в Лондон.

– И Ник отправился туда, – Сара сглотнула комок в горле, – хватит, пора о нем забыть.

Товарки по общежитию, выросшие на западе, раскрыв рот, слушали ее истории о жизни в СССР. О дальнейшем Сара не распространялась.

– Легче не выходить замуж, чем признаться в таком, – мрачно поняла девушка, – я на всю жизнь покрыла себя позором, – ее соученицы имели дело только с братьями и семьей.

– Они никогда не ходили в кино, – Сара вспомнила фильмы, которые ей показывал Ник, – никогда не целовались, не говоря об остальном, – в разговоре с ребецин Горовиц девушка горестно хлюпнула носом.

– Я его любила, тетя Хана, – женщина попросила называть ее именно так, – я надеялась, что мы поженимся, пусть и не под хупой, а он… – серо-голубые глаза ребецин похолодели.

– Твоей вины нет, – отчеканила ребецин, – Ник старше тебя на десять лет. Он должен был подумать головой, а не понятно чем, – Сара зарделась, – не мучай себя, милая, – Сара считала, что разбитого не склеить. Госпожа Коэн пожевала губами.

– Сара, дочь Элиезера и Фейги, – она черкнула что-то в книжке, – тебе исполнилось шестнадцать, – девушка разгладила синюю плиссированную юбку.

– Да, госпожа Коэн, весной, – сваха пробормотала:

– Через год можно пойти под хупу, – девушка открыла рот, госпожа Коэн прервала ее:

– Многие начинают процесс, – Сара удивилась современному слову, – до выпускных экзаменов. Не думай, что это быстрое дело, – она окинула Сару цепким взглядом, – у тебя нет приданого.

– Хотя с твоей родословной, – отца Сары называли светочем еврейской учености, – и с остальным, – госпожа Коэн откровенно рассматривала девушку, – я не вижу препятствий к хорошему браку, – она захлопнула книжку.

– Фотографии посылать не принято. Жди звонка следующим годом, – сваха поднялась, – мы найдем тебе отличного мужа, – дверь захлопнулась. Сара грустно прижалась носом к стеклу.

– Надо отнекиваться, – девушка тяжело вздохнула, – хватит здесь торчать, у меня еще домашнее задание, – школа размещалась в старых зданиях в глубине Меа Шеарим, однако шли разговоры об их скором переезде в современные кварталы.

– Тогда я буду выбираться отсюда только на шабат, – Сара вгляделась в вечернюю толпу на улице, – хотя мне и некуда ходить, кроме Бергеров и Горовицей, – среди мужчин в черных капотах мелькнул именно рав Горовиц.

– Рядом с ним незнакомец, – девушка прищурилась, – они завернули за угол, – расставив по местам школьные стулья, Сара поплелась на этаж, где размещалось общежитие.

Мелочь шлепнулась на потрескавшуюся пластиковую тарелочку. Перед равом Горовицем появились граненые стаканы с мутным кофе. Пыхтел стальной титан. Витрину залепили пожелтевшими бумагами, удостоверяющими строжайший кашрут булочной Ланднера. За мутной пластиковой занавеской слышался шум посетителей.

– Женщин сюда не пускают, – Аарон принес стаканы за стол, – это вроде мужского клуба, – Брунс сказал по-русски: «Кафетерий». К ним повернулось несколько голов под черными шляпами.

– Половина Меа Шеарим понимает русский язык, – смешливо сказал Аарон по-английски, – а вторая тоже понимает, но притворяется, что нет. Поэтому меньше болтовни, Альбатрос, – Брунс покраснел. За месяц парень отрастил белокурую бороду. Поймав взгляд рава Горовица, Иоганн пробормотал:

– Бриться не положено, – Аарон кивнул, – но я уже привык, – Брунс носил черный пиджак и белую рубашку ешиботника. Бросив взгляд на его руки, Аарон обнаружил старый пластырь на пальцах.

– Здесь никто не может поменять лампочку, – фыркнул Брунс, – я в общежитии за сантехника, за электрика и за маляра, – из кармана его пиджака торчал потрепанный томик Торы. Аарон не сомневался, что Брунса пока не допускают к настоящим занятиям.

– Должно пройти еще не меньше года, – невесело сказал он Хане, – хорошо, что Моссад сменил гнев на милость и не выгоняет его из Израиля.

Полковник Кардозо не распространялся о делах, как выражался Аарон, власть предержащих, однако рав Горовиц понимал, что на рычаги нажали на самом верху.

– Он может вернуться к Хайди, – заметил Иосиф, – однако едва мы убрали одну препону с пути парня, как он водрузил перед собой следующую, – Аарон развел руками.

– Он хочет стать евреем, – кузен поднял бровь, – его, как полагается, будут отговаривать, однако покинь он сейчас учёбу, дело затянется. Он упорный парень и не бросит начатое, – полковник отозвался:

– Талмуд называет прозелитов чесоткой. Они словно в воду глядели, Брунс именно такой, – услышав Аарона, Хана ахнула:

– Но мальчик, – она называла Брунса по-матерински, – не может год провести без звонков семье, без встреч с родными. Его брат женится, – Маленький Джон и Фрида регистрировали брак в пятницу, – а Иоганну даже его не поздравить, – Аарон хмыкнул:

– Прозелит словно заново родившийся, милая. Он пока не был на официальном раввинском суде. С началом его учебы положение может перемениться, но лучше вести себя согласно букве закона. Хотя Иосиф сказал мне еще кое-что… – полковник Кардозо вздохнул:

– Я мог сам сходить к Брунсу, но ты раввин и у тебя это лучше получится. Приободри парня, пообещай, что к Хануке они с Хайди поставят хупу. Тогда малыш родится в семье, – Аарон покачал головой.

– Не стоит плодить ненужные надежды, Иосиф. К Хануке пройдет меньше года, как он учится. Его не допустят даже до первого раввинского суда, не говоря об остальном, – кузен сочно сказал:

– Не родись я евреем, я никогда в жизни не влез бы в такую тягомотину. Маленький Джон разумный человек. Хотя он будущий герцог, ему не положено становиться евреем, – Иосиф выпятил губу, – однако ситуация у Брунса и Хайди патовая, – Аарон кивнул:

– Израиль им не покинуть, а в Израиле нет светского брака. Парень хочет искупить вину своей матери. Он настойчивый человек и добьется своего.

Настойчивый человек мрачно жевал кусок знаменитого иерусалимского кугеля от Ланднера. Здесь его пекли с черным перцем и карамельным сахаром. Аарон тоже не устоял перед порцией.

– Я позвонил в Банбери и всех поздравил, – он подвинул Альбатросу сигареты, – семья передает тебе привет, – Аарон разговаривал с замком вместе с Ханой.

– У нас получилось общежитие, – весело сказал дядя Джон, – мы сняли чехлы со мебели и впустили свет в гостевые спальни, где нашлась неплохая картина Констебля. Я понятия не имел о пейзаже, в каталоге картин он не значится. Получился неожиданный свадебный подарок, – осенью Джон и Фрида с детьми переезжали в Оксфорд. Кузен выиграл конкурс на постдок.

– Он хочет вернуться в Сандхерст, – добавил дядя Джон, – на кафедру военной истории. Придется ему опять носить форму, – герцог помолчал, – как Иоганн и Хайди, милый? Иосиф сказал, что мой звонок Рабину пришелся кстати, – Аарон уверил дядю, что с Альбатросом все в порядке.

– Он посылает поздравления, – о других новостях Аарон решил умолчать, – и надеется, что вы скоро увидитесь, – рав Горовиц тоже закурил.

– Может быть, к Хануке ему разрешат позвонить Хайди, – пожелал Аарон, зная, что раввины такого не одобряют.

– Нечего тянуть, – он откашлялся, – это хорошие новости, – он так и сказал:

– Ребенок должен родиться в январе, – Альбатрос побледнел, – не волнуйся.

– В квартале нет телефонных будок, – добавил Аарон, – но в ешиве имеется аппарат, рано или поздно тебя к нему подпустят, – Альбатрос что-то пробормотал:

– Благословения он выучил, – обрадовался Аарон, – как говорят русские, лиха беда начало, – он успокаивающе сказал:

– Новости отличные. Теперь раввинский суд, может быть, не затянет дело, – Альбатрос поднялся.

– Я готов ждать, сколько потребуется. Передай Хайди, что я ее люблю, – голубые глаза парня заблестели, – и буду любить всегда. Передай, что я… – он махнул рукой, – но я все скажу сам, добравшись до телефона, – из томика Торы выпала помятая бумажка. Альбатрос смутился:

– Я практиковался в письме, – Аарон краем глаза прочел знакомые имена. Одно Брунс подчеркнул.

– Имя замечательное, – он вернул записку, – но до еврейского имени тебе еще долго, Альбатрос, – Брунс неожиданно улыбнулся.

– Я терпеливый человек. Мне есть ради чего учиться, Аарон, – завсегдатаи зашевелились. Рав Горовиц надел шляпу.

– Пошли на молитву, Йоханан, сын Авраама, – он потрепал Брунса по плечу, – все обязательно сложится, – над крышами Меа Шеарим сияло закатное солнце. Аарон остановился.

– Хорошо, что мы здесь, – на булыжнике ворковали голуби, – хорошо, когда евреи живут на своей земле, – они с Брунсом направились к открытой двери, откуда слышался напевный голос чтеца.

Водрузив антикварный кофейник на дубовый стол, Эмиль заглянул через плечо Элишевы. Женщина разложила перед собой аккуратные заметки. Полковник Шахар-Кохав всегда любовался ее каллиграфическим почерком. Элишева отмахивалась:

– В Мон-Сен-Мартене нас учили чистописанию по прописям. У нас была строгая преподавательница.

Эмилю нравился и ее почерк, и скромные платья и безукоризненно отполированные ногти. Элишева, будущий врач, не делала маникюр.

– Будь мы женаты, она тоже его не делала бы, – понял Эмиль, – она ходила бы в микву, – ему стало горько, – то есть почти не ходила бы, у нас появилось бы много детей…

Он пришел в квартирку на Эмек Рефаим с букетом роз. Утро пятницы полковник провел в компании местного агента по недвижимости. Он не рассчитывал на покупку особняка, похожего на дом полковника Кардозо.

– Ему повезло, – понял Эмиль, – дом отдавали за бесценок из-за плохого состояния. Можно начать с квартиры и взять закладную в банке, – водить на встречи Элишеву было подозрительно, однако агент снабдил его фотографиями. Эмилю было бы удобней жить в Тель-Авиве, однако он не хотел обременять Элишеву.

– Она здесь учится и будет работать, – напомнил себе полковник, – Мафдаль хочет, чтобы она избиралась в здешний муниципальный совет, – в кибуце гордились Элишевой.

– Хорошо, что она пошла по политической линии, – заявила мадам Симона, – она можеть стать министром или главой правительства, как Голда, – бабушка Симона всегда смотрела интервью Элишевы. Эмиль понимал, что женщина не покинет кибуц. Избиратели предпочитали политиков, не теряющих связи с землей Израиля.

– В моем положении это важно, – озабоченно сказала Элишева, – я не сабра, а новый репатриант. Я бы переехала на территории, – Эмиль открыл рот, – однако оттуда неудобно добираться в университет…

Эмилю иногда казалось, что Элишева готова на все ради будущего парламентского кресла. Полковнику нравилось ее упорство. Налив ей кофе, он поцеловал золотистый локон на виске женщины. Элишева пробормотала:

– Спасибо, милый, – она составляла список, – посмотри, как Авраам?

Мальчик дремал в купленной на блошином рынке в Яффо кроватке. В кибуце Эмиль отговорился тем, что готовит подарок другу. Проведя выходной день в столярке, он любовно отшлифовал вещь, покрыв ее новым лаком.

– Мы обустроились в квартирке, – он бережно вынул из ручки мальчика сделанную им деревянную машинку, – хорошо, что я купил вазу, – розы стояли в вазе армянской керамики.

Поторговавшись на унылом складе в глубинах Меа Шеарим, Элишева вернулась в кибуц с отрезами шелка и кружев для постельного белья. Женщина хорошо управлялась со швейной машинкой.

– Она объяснила, что готовит подарок подруге, – полковник все смотрел на мальчика, – людей легко обмануть, если они хотят обмануться.

Репутация Элишевы была безукоризненной. После интервью у Стены Плача все газеты напечатали скорбную черно-белую фотографию. Женщина со слезами на глазах вкладывала записку между камней.

– Я каждый день молюсь о возвращении моего мужа, – вспомнил Эмиль, – теперь у меня появилась надежда на встречу с моим возлюбленным, с отцом моего ребенка…

Авраам все больше напоминал покойного, как о нем упрямо думал Эмиль, капитана Судакова. Элишева не скрыла от полковника источника новой информации.

– Ник провел рядом почти месяц, – сказала женщина, – они сидели в соседних камерах. Дело происходило в Саудовской Аравии, но потом Моше исчез, – Эмиль велел себе не раскрывать рта.

– Ничего говорить нельзя, – напомнил себе полковник, – надо разделить ее радость, – он относился к новостям скептически. По мнению Эмиля, за два года Моше вполне мог стать трупом.

– На что я надеюсь, – он погладил рыжие кудряшки Авраама, – но надежды недостаточно, надо что-то предпринять, – вернувшись к Элишеве, он шепнул:

– Все в порядке. Ты отцу пишешь? – женщина рассеянно покусала ручку.

– Нет, папа позвонит. На следующей неделе мы узнаем, кто появится на свет. Аннет поставила за меня сто франков в поселковом тотализаторе, – женщина хихикнула, – выдача на мальчика один к десяти, но шансов на выигрыш почти нет, – Анна звонила в кибуц каждую неделю.

– Все идет хорошо, милые, – говорила она семье, – когда малыш окрепнет, мы навестим страну, – отыскав на столе сигареты, Элишева размяла руку.

– Спасибо за кофе, милый, – Эмиль подсунул ей конверт с цветными снимками, – что это? – он щелкнул зажигалкой.

– Квартира неподалеку. Дом времен мандата, но коммуникации новые. Три комнаты, – он указал на полукруглое окно, – настоящая веранда, где можно поставить деревья в кадках и повесить гамак.. – Элишева помолчала:

– Но тебе будет неудобно ездить в Тель-Авив, – Эмиль поцеловал ее.

– Я справлюсь. Главное, чтобы было удобно тебе, – Элишева незаметно стиснула руку в кулак.

– Эмиль меня любит, – на глаза навернулись слезы, – он всегда меня любил, но получается, что я предаю Моше, – ей стало мучительно стыдно. Элишева не знала, что ей делать.

– Все зашло слишком далеко, – она покусала губы, – придется продолжать лгать и скрываться. Я не оттолкну Эмиля, мальчику нужен отец и я сама… – женщина не хотела говорить это слово.

– Люблю, – разозлилась Элишева, – я имею право на любовь. Будь я настоящей вдовой, меня бы никто не осудил.

– Что у тебя за список, – Эмиль нежно привлек ее к себе, – очередная статья? – Элишева покачала головой.

– Я хочу выпустить книгу писем. С новостями о Моше это придется очень кстати. Я говорила с «Йедиот Ахронот», они дадут мне еженедельную колонку. Я соберу материалы и издам их отдельно, – господин Голд, заместитель редактора настаивал и на письмах Моше.

– Это будет бомба, – заявил журналист, приехав в Иерусалим, – письма из арабского плена, весточки от героя Израиля, – Элишева холодно сказала:

– Мне неоткуда взять письма мужа, господин Голд. У меня есть только его слова и это секретный материал, – Голд понурился:

– Не будь мы связаны требованиями секретности, слова было бы легко превратить в письма. Однако у вас бойкое перо, вы справитесь со посланиями, – он со значением покашлял, – потом речь может пойти об экранизации. Вспоминайте в письмах о счастливых годах, проведенных вместе, – Элишева прервала его:

– О двух неделях, – Голд обрадовался:

– Еще лучше, более трагично. Две недели счастья, – он задумался, – нет, прерванный полет. Отличное название. Критикуйте правительство, это всегда идет на ура, – Элишева составляла план колонок. Эмиль погладил ее по руке.

– Прекрасная мысль. Ты талантлива во всем, что делаешь. На международной арене книга привлечет внимание к твоей борьбе, – он перебирал тонкие пальцы Элишевы, – Моше отыщут и он вернется домой, – Эмиль едва не сказал:

– Но сначала его найду я и удостоверюсь, что он мертв. Или он станет трупом, потому что я никому не отдам Элишеву, – обняв женщину, Эмиль зашептал что-то ласковое.