Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том восьмой - Нелли Шульман - Страница 7

Легкие облака плыли в золотистом вечернем небе. Склоны холмов, теснящихся вокруг озера, зеленели весенней травой. Белые пятна овец рассыпались среди скал.

Издалека слышался стрекот трактора. Плющ вился по каменными изгородям вдоль проселочной дороги. Старинный мост над ручьем порос лишайником. Темные столбы причала расцветили водоросли. Рыба плеснула, уходя на глубину.

Алый поплавок дернулся. Транзистор с раскинувшей крылья бронзовой птицей ожил.

Радио здесь ловило BBC, однако Ник предпочитал местную программу для фермеров.

– Сегодня четверг, двадцать второе мая, – сообщил голос с уютным камберлендским акцентом, – впереди длинные выходные. Погода в округе ожидается хорошая, дожди нам не грозят…

В жестяном ведре плавала форель. Мистер Тезка, как он шутливо называл работника Набережной, представившегося ему тоже Смитом, научил Ника северным цифрам. Так фермеры считали овец.

– Yan, tyan, tethera, methera, – Ник смотал леску, – четырех форелей нам хватит.

Над сарайчиком коптильни вился ароматный дымок. Тетя Марта, покинувшая коттедж в Озерном краю третьего дня, развела руками.

– Ты все понимаешь сам, милый. Полина сестра Фриды, Иосиф ее названый брат. Без них торжество не обойдется, а ты слишком ценен, чтобы тобой рисковать, – Ник ожидал, что тетя пообещает прислать ему кусок свадебного торта.

– Максима и Леону вы тоже держите взаперти, – дерзко поинтересовался Ник, – или им разрешено увидеться с родней? – тетя ласково коснулась его руки.

– Потерпи, милый, – попросила она, – я твоя крестная мать и я к тебе приезжаю. После свадьбы мы появимся в коттедже и скрасим твое одиночество, – Ник помолчал.

– На совещание вы меня пустите, но о севере мне и думать не стоит, – тетя кивнула:

– Нет, милый. Ты британский гражданин, – она показала на беленый потолок коттеджа, – наверху считают, что тебе нецелесообразно покидать страну, – Нику было наплевать на целесообразность.

– Меня маринуют в Озерном краю, – он поднялся, – а остальные берут напрокат визитки и готовятся к свадьбе.

Тетя попыталась утешить его тем, что торжество ожидается семейным. Ник ядовито заметил:

– У нас такая большая семья, что она заткнет за пояс любую светскую свадьбу.

Подхватив ведро, он отмахнулся от назойливого комара. Ник надеялся, что тетя сменит гнев на милость и выбьет, как он выражался, разрешение на его поездку в Америку. Он был готов признаться в истинной цели своего путешествия.

– Хотя тетя обо всем догадалась, – Ник был в этом уверен, – я по глазам ее вижу, – они, впрочем, не обсуждали Розу или Эммануила. Ник не хотел просить разрешения на звонок в Нью-Йорк.

– О таких вещах не говорят по телефону, – Ник упрямо сжал губы, – я должен увидеть Розу и нашего мальчика, – Ник получил недавнюю фотографию девушки. Тетя Марта привезла семейный альбом.

– Посмотри на досуге, – мягко сказала женщина, – ты долго был оторван от родни.

Если тетя и заметила пропажу африканского снимка Розы и Эммануила, она ничего не сказала. Ник вложил фото в новую монографию по физике, полученную от мистера Тезки. Из разговоров со Смитом он понял, что работник службы безопасности разбирается в науке.

– Я читал свежие журналы, – объяснил Ник, – однако больше занимался практическими вещами. Мне надо разобраться в событиях теоретической физики, – снимок Розы и мальчика очутился среди страниц, испещренных математической вязью. Ник смотрел на фото каждый день.

– Она очень красивая, – он тоскливо разглядывал девушку, – ей идет местный наряд, – Роза снялась в цветастом платье и тюрбане.

– Она сняла очки ради снимка, – Ник осторожно касался ее щеки, – но очки ей тоже очень идут, – Эммануил напоминал дедушку, однако Ник видел в нем и свои черты.

– У него мамины глаза, – парень улыбнулся, – цвета жженого сахара. Ему не исполнилось и двух лет, он должен расти с матерью и отцом.

На снимке Эммануил упоенно тряс африканским бубном. Остановившись на песчаном бережке озера, Ник закурил:

– Иосиф с Максимом тоже летят в Америку, – пришло ему в голову, – не говоря о Хаиме. В их компании безопасность мне обеспечена, а обратно я могу не возвращаться, – Ник даже остановился, – мне двадцать пять лет, я сам решу, где мне жить.

Америка приняла бы его с распростертыми объятьями.

– Даже если я не займусь военными проектами, – он слушал перекличку птиц над озером, – мы с Розой любим друг друга и должны быть вместе, – тетя Марта рассказала о новой девочке доктора Гольдберга.

– Насчет имени они молчат, – смешливо добавила тетя, – ее называют в синагоге в следующую субботу. Погоди, – она внимательно посмотрела на Ника, – что произошло, когда ты увиделся с Иреной в Цюрихе? – Ник не собирался выворачиваться, как он это называл, наизнанку.

– Службы безопасности и так все знают обо мне и Марте, – разозлился Ник, – нечего давать им личную информацию, – он пожал плечами.

– Ничего, тетя. Мы выпили кофе и появились головорезы Ритберга, – в последние недели Ник только и делал, что говорил о Ритберге и фон Рабе.

– И о проклятых ракетах, – он аккуратно потушил окурок, – и о Марте, – Ник немного побаивался Питера. Эксквайр приезжал в Озерный край после свадьбы в Банбери.

– Он понимает, что мы не могли спасти Марту, – вздохнул Ник, – ему двадцать семь, а не семнадцать, у него холодная голова. Впрочем, у бухгалтера она никогда и не была горячей, – Ник ожидал, что миссии удастся привезти Марту с Эллсмира.

– И расстрелять проклятого фон Рабе вместе с Иреной, – пожелал он, – скатерью дорога, они два сапога пара, – дверь сарайчика заскрипела, мистер Тезка добродушно позвал:

– Мой утренний улов готов, – они рыбачили посменно, – засолим ваших форелей, мистер Смит и поужинаем, впереди много работы, – ополоснув руки в озере, Ник отозвался: «Иду».

Питер Кроу приехал в Лондон ранним поездом. Поднявшись в четыре утра, он сварил овсянку на аккуратной кухне миссис Ровены. Каша пыхтела в эмалированной кастрюльке. Тостер выбросил румяные ломтики русского ржаного хлеба. Мать присылала в Ньюкасл банки соленых огурцов и квашеной капусты. Питер соорудил себе большой бутерброд. Заворачивая пергаментную бумагу, он поймал себя на улыбке.

– Я русский, – он вдохнул аромат ветчины от Берри, – а русские всегда едят в поездах. Мы с Витькой не отставали от других пассажиров, а сейчас он в Якутии, Павел на Печоре, а я здесь, – Питер в сердцах стукнул кулаком по столу, – но надо не геройствовать, а делать свое дело…

Ближайшим делом для него была скорая поездка на север. На заседании совета директоров «К и К» Питер с цифрами в руках доказал свою правоту. Официально считалось, что он отправляется на Аляску.

– Американцы преуспевают в оффшорном бурении, – он расхаживал по строгому залу заседаний компании, – необходимо перенять их опыт. Климат в Северном море мягче, чем за полярным кругом, – Питер указал на карты, – однако я предпочитаю подготовить персонал к самым неблагоприятным условиям работы.

По мнению Питера, десять лет, прошедшие с открытия газовых и нефтяных полей на шельфе Британии, были выброшены, как он без стеснения сказал на заседании, коту под хвост.

– Уголь отжил свое, – он остановился под гранитным атлантом, – наша компания вовремя избавилась от бесполезных активов, однако надо расширить портфель. Учитывая недавний энергетический кризис, мы окажемся на коне и даже корпоративный налог для компаний топливной отрасли нам не помеха, – Питер широким жестом очертил район рядом с Шетландскими островами, – я предлагаю начать бурение здесь, – позвонив в Букаву, он натолкнулся на твердый отказ Джо.

– Не понимаю, зачем сидеть в глуши, где работают на драгах, – недовольно сказал Питер, – ни одна международная организация не заплатит тебе столько, сколько предлагаю я. Ты отличный геолог, доктор наук, ты трудился на Shell и у тебя есть опыт оффшорного бурения, – Джо помолчал.

– Маргарита не покинет Африку, а где жена, там и муж. Посмотрим, что случится дальше, – он замялся, – если она займется академической наукой, мы вернемся к разговору, – положив трубку, Питер пробормотал:

– Упрямый японский пень. Надо было сказать, что в Северном море его не достанет никакой Паук…

Зал заседаний «К и К» отделали в скандинавском стиле. Помещение напоминало Питеру иллюстрации к «Легендам короля Артура».

– Стол у нас тоже круглый, – понял он, – а что касается атлантов, тогда роман еще не был написан, но бабушка Марта умела смотреть в будущее, – Питер любил на досуге перелистывать книгу, хотя стиля, как выражалась мать, в ней было не найти.

– Дело в идеях, – признался он матери, – Айн Рэнд права, бизнес держится на визионерах, – именно так его называли в газетах.

– С другой стороны, – он задумался, – на Джо или Ника где сядешь, там и слезешь. Нескольким визионерам в одной компании тесно, однако мне нужно больше генераторов идей.

Он никому не говорил о папке, недавно появившейся в его личном сейфе. Питер сам напечатал и приклеил ярлычок.

– Мистер Виктор Лопатин, – он полюбовался работой, – глава отдела продаж, – Питер верил в материальность мыслей.

– Как верю я в них сейчас, – он рассматривал карту острова Эллсмир, – Марта жива и скоро мы воссоединимся, – он коснулся крохотного золотого крестика у себя на шее. На совещании никто не стал спорить с его предложением.

– Надо построить взлетную полосу на вашем острове, мистер Кроу, – заметил кто-то из директоров, – вы сможете лично инспектировать ход возведения вышек, – Питер уверил его:

– И построю. Вообще, – добавил он, – будь я шотландцем, я подумал бы о выходе из Британии. Все газовые и нефтяные запасы королевства находятся именно на их шельфе, – за столом зашумели:

– Такого никогда не случится, мистер Кроу.

Питер только поднял бровь: «Никогда не говори никогда».

Поставив крестик рядом с Гризе-Бэй, он сверился с расписанием дня в блокноте. Отдел новых разработок проверял возможность выпуска улучшенного научного калькулятора.

– Я хочу, чтобы компьютер и телефон можно было засунуть в карман, – сказал он парням, – вместе с транзистором и наушниками, – Питер считал, что до этого осталось лет десять.

– Компьютеры мы ставим на стол, – он пользовался портативным аппаратом собственного выпуска, – Ник предпочитает теоретическую физику практической инженерии, – Питер легко поднялся, – но Марта придумает и такое устройство и сотню других, – он тосковал по жене.

– Скоро я ее найду, – напомнил себе Питер, – и привезу на острова, как мы мечтали в СССР. Мы поселимся на берегу моря…

Рядом с законсервированными развалинами старого маяка поднимались в северное небо очертания гранитных стен. Питер оценил проект кузена. Особняк нисколько не напоминал виллу проклятого фон Рабе.

– Я подумал об истории, – объяснил по телефону Петр, – острова Фарн давнее прибежище монахов.

Питеру нравилось сочетание древних камней и панорамного остекления дома. Городской особняк на дорогой улице Карлтон-террас он отдал на откуп швейцарскому архитектору.

– И парень не ударил в грязь лицом, – Питер вышел на личную террасу, – у него тоже получится отличный дом, – в лицо ударил теплый ветер, Питер прищурился:

– Когда-то «К и К» начинало со складов на южном берегу, – по Темзе сновали речные трамвайчики, – мог ли первый мистер Кроу представить, что все так обернется. Хотя мог, – понял Питер, – он тоже был визионером…

Город лежал у его ног. С террасы он видел крышу Банка Англии и белые колонны юридической практики Бромли.

– И церковь святой Елены, где я обвенчаюсь с Мартой, и собор святого Павла, – купол был совсем рядом, – надо развивать бывшие доки, – через пару недель его ждало заседание по этому поводу, – протягивать туда метро, то есть строить новое, – он полюбовался Лондоном. В кабинете затрещал звонок его прямой линии, Питер присел на край просторного стола.

– Эксквайр, – смешливо сказал старший брат, – мы подпираем твой знаменитый глобус. Пора к портному, визитки сами себя не примерят, – Питер отозвался:

– Надеюсь, вы помните, что в корпорации не курят? – он ввел такое правило, начав, как выражался Питер, с себя. Максим уверил его:

– Ты подростком прожужжал нам уши насчет курения. Спускайся, мы на такси, – оглядев себя в зеркале, Питер провел рукой по волосам.

– Надо заодно подстричься, я свидетель у Маленького Джона. Максим станет нашим с Мартой свидетелем, – попрощавшись с секретарями, он отправился вниз на личном лифте.

Шелти раскинулся на каменных плитах подвальной кухни особняка Кроу. Марта поднялась, как выразился Волк, с петухами.

– Ты спи, – велела она мужу, – пса я выгуляю. Фрида тоже отдыхает, – женщина прислушалась, – Корнелия сегодня не капризничала.

Племянница с малышкой поселились, как весело сказала Марта, в спальне с традициями.

– Люк мы не заделывали, – Марта повела рукой, – отсюда по крышам можно дойти до твоего будущего дома. Хотя Маленький Джон в замке, вы увидитесь в пятницу, – племянник каждый день звонил на Ганновер-сквер.

– С Эммой и Йони я справляюсь, – уверил он Фриду, – папа с тетей Верой заняты приготовлениями к свадьбе, а мы рыбачим и катаемся на барже, – перед длинными выходными в замке появились и Чарли с Эмили. У Фриды была только одна подружка, однако Эмили решительно сказала:

– Мы с Эммой и Цилой будем разбрасывать цветы. Регистратор приезжает прямо в замок, получится очень красиво, – герцог решил воспользоваться своей привилегией пэра Англии. В прошлом году контору регистратора в Банбери закрыли.

– Поэтому Полина и Хаим не смогли пожениться, – объяснил он Марте, – а оксфордский чинуша им отказал. Однако он ушел в отставку, а его сменил более сговорчивый человек. Привилегия распространяется только на венчание в церкви, но парень пошел нам навстречу, согласившись на выездную регистрацию, – роспись, как по-русски называл церемонию Джон, устраивали в средневековом зале для приемов.

– Обычно там только смахивают пыль, – весело добавил его светлость, – но Вера с Эмили обещали достойно его украсить, – обед на двадцать человек привозили от Берри, со свадебным тортом. Восседая за кухонным столом, Марта опять посчитала на пальцах.

– Двадцать гостей, если считать подростков и четверо детей, – Корнелия пискнула из колыбельки, – извини, милая, пятеро.

Дома было тихо. После кофе и сигареты в компании Марты Фрида уехала на примерку в Ателье Майер, где она встречалась с сестрой. Хаим и Полина, в компании близнецов Кардозо и Евы пока заняли пустующий особняк на Ганновер-сквер.

– Мужчины идут к портному, – заметила Фрида за кофе, – то есть Шмуэль не идет, он будет в сутане, – женщина хихикнула, – однако у него лекция в Бромптонской оратории. Мы с Полиной потом едем в спа, – Фрида помялась, – получается неудобно, я ни за что не плачу, – Марта уверила ее:

– Никакого неудобства. Сабина дарит платье, а Адель устраивает девичник. Даже у меня в сорок первом году в Берлине был девичник, – Фрида открыла рот: «И что вы делали?». Марта сочно ответила:

– Ели тушеную капусту с сосисками под сенью портрета Гитлера и слушали лекцию об арийском браке, – она погладила племянницу по голове, – а ты почисти перышки, хотя ты все равно самая красивая, дорогая будущая графиня Хантингтон, – Фрида озабоченно сказала:

– Но как же Нили? Она берет бутылочку, но получается, что я ее оставила на вас, – Марта подлила женщине кофе.

– Отдыхай и ни о чем не волнуйся. Вы могли бы ради медового месяца поехать в Шотландию одни, – Фрида оживилась:

– Йони и Эмме понравится на Гебридах. Оказывается, у его светлости есть еще один дом, – дядя Джон заметил:

– Скорее, коттедж. Я владею островом, где кроме овец и виски, ничего не найдешь. Хотя на берегу сохранились развалины строений, можете там порыться…

Фрида с Джоном намеревались заняться именно этим.

– Езжай в спа, – подытожила женщина, – встретимся в замке. Корнелию мы заберем, она любит кататься на машине, – внучка, как думала о ней Марта, любила и прогулки в коляске.

– Она больше похожа на Джона, чем Маленький Джон, – смешливо сказала Марта мужу, – она даже хмурится, словно дед.

Они с Волком, словно сговорившись, не обсуждали собственных внуков.

– Которых еще нет, – Марта подпоясалась фартуком, – но Питер привезет Марту домой, он настроен решительно, – сын пока дома не появлялся. Марта поняла, что с вокзала он поехал на работу.

– Они с Максимом взрослые парни, – сказала она Корнелии, – и разберутся, что им делать. Однако от сырников они не откажутся, пусть разогреют на скоровородке, – Марта с Волком ехали в Банбери к ужину.

– У него встреча днем, – женщина перевернула сырники, – Краузе связывался с фон Рабе по рации, – вчера она поговорила с Пьером, – значит, Макс мог добраться до Эллсмира, – Марта вздохнула. Она понимала, почему Пьер не приехал на свадьбу.

– Он любил Магдалену и сейчас любит, – женщина заварила свежий кофе, – ему тяжело смотреть на чужое счастье. Жениться бы ему, как Максиму, – Марта задумалась, – но на ком? – Леона, по согласованию с ЦРУ, пребывала под крылом бабушки и дедушки в городском особняке Бромли.

– Она меня не винит, – Марта присела к столу, – она понимает, что мы ничего не знали. Бедная девочка, ей пришлось расстаться с дочерью, – Леона попросила Марту никому ничего не говорить, – однако она скоро оправится, – Марта надеялась, что дебрифинг Леоны в Америке не станет слишком долгим.

– Джошуа ее любит, – улыбнулась она, – у них все сложится. И у Максима с Питером тоже, – по каменной лестнице застучали шаги, – Волк проснулся. Пора бы, почти одиннадцать утра, – Корнелия заворочалась в плетеной корзинке, на Марту пахнуло ароматом кедра.

– Сырники, – довольно сказал Волк, – у Берри их не понимают, как ни бейся, – он наклонился над корзинкой.

– Тебе пока сырники нельзя, – Волк ловко подхватил девочку, – сейчас получишь бутылку, – Марта расчистила место на столе.

– Садись, будущий дедушка, у тебя отлично получается, – Волк подмигнул ей.

– У тебя тоже, бабушка Марта, – Марта прижалась щекой к его плечу.

– Ничего, милый, – нежно сказала она, – нам недолго осталось ждать внуков. Парни женятся и у Генриха с Марией появится малыш, – часы пробили одиннадцать, Марта спохватилась.

– Пей кофе, у тебя скоро встреча, – Волк кивнул:

– Да, рядом с Олд-Бэйли, – в полдень в закусочной Луиджи его ждал сын.

Теплый ветер шелестел страницами The Times. Чашку эспрессо поставили на передовицу: «Британия справится одна». Вытянув ноги, Волк подмигнул сыну.

– Не справится. Прошли времена, когда все сидели по своим углам. Будущее за объединенной Европой, – передовица предсказывала скорый выход страны из Европейского Экономического Сообщества:

– Доколе страны с развитой экономикой будут кормить средиземноморских нахлебников, – вопрошал автор колонки, – Европа высасывает у нас деньги и ничего не дает взамен…

Волк щелкнул зажигалкой. Теперь он позволял себе всего несколько сигарет в день. Заведение Луиджи располагалось наискосок от величественного здания лондонского полицейского суда, на тихой улице Кинг-Эдвард. Напротив возвышались мшистые стены разрушенного в блице аббатства Грейфраерс. Здание работы сэра Кристофера Рена решили не восстанавливать после войны. По серым камням вились цветущие розы. Внутри разбили садик, где Волк любил посидеть с чашкой кофе в перерывах судебных заседаний.

Он предполагал, что сейчас его коллеги играют в гольф в деревне. Олд-Бейли возвращался к работе на следующей неделе, после выходных. Близлежащие улицы, усеянные юридическими практиками, тоже пустовали.

– Погода хорошая, – добродушно сказал Волк, – все отправились за город и мы тоже проведем пару дней на природе, – Максим тяжело вздохнул:

– Получится не пара дней, а месяц. Я еще не прошел дебрифинг, папа, – мать предупредила его, что после свадьбы Максиму придется поехать в Озерный Край.

– Составишь компанию Нику, – деловито сказала Марта, – к нам присоединятся остальные, но ненадолго, – Хаим и Полина скоро улетали в Нью-Йорк.

– Вместе с Леоной, – Максиму стало неловко, – мы с ней почти не разговаривали. Зачем говорить, когда все понятно? – услышав о случившемся в Берлине, мать поджала губы.

– Ты очень рисковал, – заметила Марта, – ты должен был немедленно связаться со мной, а я известила бы американцев. Леона могла оправиться гораздо раньше, окажись она дома, – Максим хмуро отозвался:

– Или не оправилась бы. ЦРУ могло засадить ее в психушку на веки вечные, – мать подняла бровь.

– Америка не СССР. Однако ты считал, что поступаешь как лучше, – Максим и сам мог закончить русское выражение.

– Но получилось как всегда, – он залпом допил кофе, – мама не хотела меня расстраивать, – в разговоре с ним мать добавила:

– На север вы отправитесь в августе. К тому времени Хаим с Полиной закончат дебрифинг и увидят малыша, – Марта улыбнулась:

– У дяди Джона пятый внук или внучка, а вы пока не балуете нас с отцом, – Максиму меньше всего хотелось думать о свадьбах.

– Хотя не получается, – понял он, – с визитками, кольцами, букетами и остальной мишурой, – у портного Иосиф весело заметил:

– Я женился в кепке времен британского мандата, а у Ягненка первое кольцо было из стреляной гильзы. Но мы имеем дело с аристократией, – полковник ловко передразнил аристократический акцент, – свадьба семейная, однако одеться надо по высшему разряду, – Питер поддержал его:

– Я венчался в заштатной церкви без документов и в советских кедах, – лазоревые глаза брата погрустнели, – но я в отличие от его светлости не засекречен. Я устрою большую свадьбу, пусть мама и не сможет на нее прийти, – Иосиф отозвался:

– В нашей семье все женятся по два раза, словно одного им мало, – Максим не слушал их болтовню.

– Надо поговорить с папой, – решил он, – я должен понять, что делать дальше, – после примерки они разошлись в разные стороны. Остальные возвращались на такси в Сити.

– Ваши жены на девичнике, – заметил Питер, – жениху мальчишник не устроить, однако мы выпьем за его здоровье в компании католического епископа, – кузены расхохотались, – я заказал столик в «Берри в городе», – Максим отговорился делами.

– И вот я здесь, – ателье располагалось в пяти минутах ходьбы от Олд-Бейли, – и прошу совета у папы, – отец невозмутимо покуривал, щурясь на солнце.

– Я тебе расскажу кое-что, – Волк помолчал, – когда я появился в Лондоне после войны, я тоже не знал, – он пощелкал пальцами, – куда себя деть. Тогда мне перевалило за тридцать, а тебе тридцати еще не исполнилось, – Максим что-то пробормотал, – это не возраст, милый.

– Хорошо, что ты хочешь поселиться отдельно, – Волк повел рукой, – в городе не перевелись холостяцкие квартиры, но не стоит устраиваться мальчиком на побегушках в заштатную практику, – Максим открыл рот, – или даже в практику с именем, – Максим недовольно сказал:

– Но на Набережной мне не миновать, – он поискал слово, – беготни с пистолетом, папа.

– Хватит, – он разозлился, – я мог давно закончить университет, а не соперничать с Джеймсом Бондом, тем более, что у меня это плохо получается, – Волк потер подбородок.

– У дяди Джона хорошо, – усмехнулся он, – но дядя Джон в отличие от Бонда получил университетский диплом, – Максим покраснел:

– Вот именно, папа. На Набережной… – Волк подмигнул сыну.

– Тебя посадят в архив и снабдят нарукавниками. Маленький Джон вернулся на университетскую стезю, место в отделе аналитики свободно. Ты жил в СССР, тебе и карты в руки, – Максим поправил его:

– Сидел в СССР. Но это к лучшему, – он задумался, – в Кембридже я могу написать диплом по советской судебной системе, то есть ее отсутствию, – он мимолетно вспомнил о планах переезда в Париж.

– Оставь пустые мечты, – разозлился Максим, – Надя замужем и счастлива. Бери пример с Пьера, для него работа всегда на первом месте, – отец подытожил:

– Вернешься с севера и отыщешь городское пристанище. Заглянешь в нам на обед по выходным. Питер с Мартой обоснуются в Ньюкасле, они будут редкими гостями, – Максим покрутил головой.

– Вам понравится Марта, она словно мама. Я понимаю, почему Питер в нее влюбился, – голубые глаза отца внимательно взглянули на него.

– Тебе нужна другая девушка, – утвердительно сказал Волк, – я встретил твою мать тридцатилетним, если не считать того, что мы с ней столкнулись в метро до войны. И ты найдешь девушку, что придется тебе по душе, – Максим помолчал:

– Да, папа, – он полез за кошельком, – давай, я тебя угощу, – отец остановил его руку.

– Позволь мне. Ты скоро станешь государственным служащим, а у нас в кармане всегда свистит ветер, милый, – Максим понял:

– Ему этим годом шестьдесят. Они с мамой увидят внуков и встретят новый век, – Максим на мгновение, как в детстве, прижался к надежному плечу отца.

– Спасибо, папа. Давай пойдем к метро пешком, или твоя нога… – Волк уверил его:

– С моей ногой все в порядке. Пойдем, – согласился он, – давно мы не гуляли по Лондону, милый…

Перебежав дорогу, они направились к собору святого Павла.

Свадебный торт от Сэма Берри возвышался на столике резного черного дерева. Три яруса бисквита перемежались кремом из ревеня, клубники и вишни из кентских садов, высаженных при короле Генрихе Восьмом. Сэм заранее позвонил герцогине Вере и Сабине.

– Я предпочитаю гармонию во всем, – объяснил шеф-повар, – что вы решили с платьем и цветами?

Дубовые балки под сводом большого зала украсили гирляндами роз и лиловой сирени. Марта полюбовалась каскадами цветов.

– Вы с Эмили молодцы, – тихо сказала она Вере, – получилось очень красиво, – герцогиня отозвалась:

– Спасибо, милая. Охранники нам помогли, – Вера по-девичьи хихикнула, – зал в тридцать футов высотой. Платье на Фриде замечательное. Недаром считают, что у Сабины лучший вкус в Британии, – Марта согласилась:

– Сабина говорила мне, что рыжим идет розовое. Наряд получился вечерним, Фриде он пригодится.

Племянница носила закрытое платье бледно-розового шелка со светло-лиловой ручной вышивкой. Вместо шляпы распущенные волосы Фриды венчал фасинатор с цветками сирени.

–

Лев выпросил розовый пиджак ради праздника, – весело заметила Вера, – к его волосам тоже идет такой цвет, – Сабину с сыном недавно сфотографировали в ее студии в Ист-Энде. Увидев снимок, Марта поинтересовалась:

– Цила отказалась ложиться с ним на пол? – племянница расхохоталась:

– Цилу было не оторвать от камеры, – девочка щелкала фотоаппаратом и на торжестве, – сначала фотограф пытался нас снять обычным образом, но Лев откровенно зевал. Когда он улегся на ковер, парень поймал момент, – Сабина на фото носила платье в стиле шестидесятых.

– Скоро длинная и глухая мода закончится, – сказала она Марте, – но и простые наряды отжили свое. Все больше женщин делает карьеру, нас ждут широкие плечи и мужской покрой жакетов, – Марта кашлянула:

– На поднятые рукава я согласна, но широкие плечи пусть носит молодежь. У меня для них неподходящий рост и возраст, – Эмили Мэдисон, в фиолетовом шелке, царила с братом за детским столом. Сэм Берри приготовил для малышей вишневое мороженое.

– Они все перемазались, – шепнула Фрида мужу, – сегодня их будет не уложить в постель, – Джон усмехнулся:

– Главное, чтобы мы сами туда легли, – Фрида покраснела, – но я обешаю, что мы доберемся до апартаментов герцогинь, – после росписи, как выражался Джон, Фрида сняла бриллиантовую тиару Экзетеров.

– Я боюсь ее потерять, – призналась она мужу, – и кольцо тоже, – на ее пальце сиял бразильский аметист из коллекции герцогов.

– На Гебриды ты его не берешь, – Джон не выпускал руки жены, – но обещай, что потом ты никогда его не снимешь, доктор Судакова, то есть графиня Хантингтон, – Фрида нежно погладила его ладонь.

– Обещаю, доктор Холланд. Впрочем, ты через год вернешься к армейским званиям, – Джон отозвался:

– Выше капитана мне пока не дадут. Я ушел в отставку старшим лейтенантом, – в Сандхерсте его уверили, что поступление Чарли в академию не повлияет на карьеру Джона.

– Он не прямой родственник, – успокоил его глава кафедры военной истории, – правила субординации не нарушаются.

Ради праздника столы воздрузили на возвышении, где когда-то восседал сюзерен. Лепестки роз и сирени рассыпались по мощным серым камням. Фрида покачала коляску с мирно спящей Нили.

– По кладке видно, что это самая старая часть замка, – свекор кивнул:

– Донжон возвели во времена Черного Принца, когда мы собрали денег, чтобы застроить холм. Он принадлежал Холландам со времен Вильгельма Завоевателя, – Джон добавил:

– Наша семья жила в Банбери и до норманского вторжения. В Книге Страшного Суда упоминается рыцарь Холланд, получивший титул герцога от Вильгельма. Жену его звали Мартой, сын был моим тезкой, а дочь крестили Констанцей. Жаль, что не найти их имения, Банбери разросся и застроился…

Фрида хмыкнула:

– Культурный слой здесь глубокий. Может быть, удастся что-то отыскать, надо держать глаза открытыми…

Окна зала распахнули в золотистый вечер. Над дубами и платанами парка метались стрижи, с реки веяло свежей водой. За детским столом загремели приготовленные Эмили и Чарли хлопушки. Над викторианскими скатертями герцогини Полины полетели конфетти. Поймав яркую гирлянду. Эмма нацепила ее на рыжие кудри.

– Они будут здесь жить, – поняла Фрида, – а не гостить, как родственники. У детей теперь британские титулы, – леди Корнелия заворочалась в пеленках. Фрида вздохнула:

– Пора ее кормить, милый. Скоро начнутся танцы, – рядом с розарием возвели шатер, – Адель обещала новые мелодии, – к столу регистратора браков ее вели Иосиф и Шмуэль.

– Отсюда меня никто не попросит удалиться, – старший брат помолчал, – хотелось бы, чтобы рядом оказался и Моше, – Иосиф отозвался:

– Я обещаю, что окажется. Птичка, ты готова, – он обернулся, – это что такое? – Полина безмятежно улыбнулась.

– Родовой кинжал, – женщина засунула клинок в букет подружки, – теперь без него не обойдется ни одна свадьба, – кинжалом Джон и Фрида разрезали торт. Адель появилась в замке с диджейской сумкой работы Сабины.

– Ребята с BBC снабдили меня модными пленками, – сказала женщина, – музыкальный центр в замке есть, а об остальном я позабочусь, – Джон поцеловал руку жены.

– Сейчас покормишь. Папа произнесет последний тост и все отправятся танцевать, – прозрачный глаз подмигнул ему, герцог поднялся.

– Дорогие мои, – Джон полюбовался улыбкой отца, – мы поздравили жениха и невесту. Я хочу выпить за нашу семью, – в бокале искрилось шампанское, – которой тысяча лет, – герцог обвел рукой зал, – дай Бог, чтобы наши потомки тоже собрались за этим столом…

Зазвенели бокалы, Джон счастливо закрыл глаза.

– Странно, – удивился он, – вкус у шампанского словно у глинтвейна, – он услышал женский голос:

– Сюда, милые. Вы устали, я велела согреть вина, – мужчина отозвался:

– Мамочка, позволь представить тебе мою жену, леди Рэйчел.

По стене серого камня вились расцветающие розы. Дом Холландов оказался хорошо укрепленным, с крышей настоящей черепицы. Завидев особняк на окраине деревни Банбери, Рахиль ахнула:

– Он словно стоит в Салерно, Париже или Лондоне, – они с мужем проехали через эти города, – у вас есть своя башня, – муж смешливо отозвался:

– Я помню, как ее пристраивали, – герцог задумался, – мне тогда было лет пять. Я болтался под ногами у каменщиков и едва не свалился вниз, – остроконечные мансарды увенчивали высокие окна особняка. Джон указал на что-то вроде веранды.

– Это солар или светлица, как говорят на Руси, а наша спальня на противоположной стороне.

Рука Рахили сжала поводья белого жеребца. Лошадей Джон купил в Салерно, где они обвенчались.

– Скажешь священнику, что ты христианка, предьявишь документ, – небрежно заметила Констанца, – и никто не задаст лишних вопросов, – золовка вскинула острый подбородок, – молитвам Джон тебя научил.

– От женщин никто и не требует знания молитв, – она презрительно поморщилась, – церковь считает нас бездушными созданиями. У вас женщины произносят благословения, а у нас они едва помнят «Отче наш», не говоря о том, что редко кто умеет читать и писать…

Золовка расхаживала по убранной гобеленами комнатами. Коричневое, почти монашеское одеяние она перетянула широким кожаным поясом. Из-под белого платка виднелась прядь рыжих волос.

– Локоны у нее словно палые листья, – поняла Рахиль, – а глаза как каштаны.

На поясе звенело тяжелое кольцо с ключами. Рахиль поняла, что благородная дама Констанца ди Амальфи, урожденная Холланд, мало интересуется хозяйством. Сестра Джона и ее муж жили во дворце герцога Рожера ди Борса.

– Герцогиня Адель ждет ребенка, – объяснила Констанца, – теперь она меня никуда не отпустит. Она долго пыталась зачать. Ей идет пятый десяток, у нее родилось пятеро детей. Мои снадобья сработали, – золовка подмигнула Констанце, – но тебе они ни к чему, тебе всего шестнадцать…

Ключи золовки открывали резные сундуки с травами и снадобьями, расставленные вдоль стен строгого покоя. За крепкой деревянной дверью таилась лаборатория, как ее называла Констанца.

– Я пишу научные трактаты, – она показала девушке колбы и переносной очаг, – частным образом преподаю студентам и ставлю химические опыты. Открыто обучать я не могу, – карие глаза гневно заблестели, – это еще одна косность.

Хозяйством в доме ведал добродушный рыцарь Бруно. Муж Констанцы откровенно смотрел ей в рот.

– Во-первых, он ее младше, – весело сказал Джон Рахили, – а во-вторых, он признает, что как ученый Констанца выше его на голову. Она и меня выше, – муж улыбнулся своим словам, – она знает шесть языков, а я только разбираю латынь, – Констанца говорила с Рахилью на иврите.

– Можем и по-русски, – заявила золовка, – у меня долго не было практики в языке. Русские сюда почти не добираются, они обосновались на севере, – Рахиль неуверенно сказала:

– Но придется врать священнику… – золовка пожала острыми плечами.

– Это разумно, милая. Во-первых, – она загнула хрупкий палец, отмеченный пятнами чернил, – дурак Борса выгнал из города евреев. Ты придешься не ко двору. Во-вторых, – золовка присела на край массивного стола, – крещение небезопасно, священник может оказаться болтливым, – Рахиль отпила воды с ароматным лимоном.

– Но это таинство, как хупа, – робко сказала девушка, – а получается, что мы солжем, – золовка закатила глаза.

– Получается, что вы любите друг друга, – отрезала Констанца, – даже если Бог существует, то Ему все равно, как соединяются любящие сердца. Я венчалась с Бруно, хотя я не верю в Бога.

Рахиль едва не выронила серебряный кубок. Девушка заметила, что в покоях Констанцы не висит ни одного креста.

– Не верю, – подытожила золовка, – но не след кричать о таком на каждом углу. Вставай под венец и ни о чем не беспокойся, – она обняла Рахиль, – во время церемонии я повторяла латинские стихи, что не сделало обряд более осмысленным.

Рахиль так и поступила. Констанца велела ей непременно отправить весточку в Киев.

– Но не отсюда, – добавила золовка, – отсюда на Русь никто не ездит. Вы доберетесь до Лондона, вернее, до Банбери, и мама тебе поможет. Или лучше не в Киев, – золовка покусала перо, – а в Новгород. Тамошние купцы разъезжают по всей Европе. Может быть, твой брат отправился именно к Судаковым, – теперь Рахиль знала, что вдовствующая герцогиня Марта тоже Судакова. Отец герцогини, Сигмундр, возглавлял княжескую дружину.

– Мой папа служил у него советником, – сказала Рахиль мужу, – Семен Африканович умер в год моего рождения, – герцог кивнул:

– Мне той порой и десяти лет не исполнилось. Мама получила весточку о его кончине от Судаковых, – он поцеловал руку жены, – не волнуйся, мама тебя полюбит, милая.

Рахиль немного побаивалась будущей встречи со свекровью. Марта знала об их приезде. Из Лондона муж послал гонца в Банбери.

– Мы все расскажем ей при встрече, – заметил Джон, – а остальным, кроме Констанцы и Бруно, незачем знать правду, любовь моя. Евреев в Англии только терпят.

В Салерно при венчании Рахиль показала священнику письмо за подписью короля Балдуина. Золовка искусно копировала почерка и печати.

– Сделаем тебя благородной дамой, – рассмеялась Констанца, – рожденной в Иерусалимском королевстве. Титулы шелуха, – она нагревала воск, – когда-нибудь люди от них избавятся, но хорошо, что Балдуин передал с Джоном письма…

Перегнувшись в седле, муж заколотил массивным железным кольцом на воротах.

– Мама, – крикнул Джон, – это мы! – вороной жеребец заржал, до них донееся уверенный голос:

– Открывайте, это свои! – в Англии было безопасно, однако их с Джоном сопровождала пара вооруженных слуг. Створки распахнулись, герцог помог жене спешиться.

– Я так соскучилась, что встречаю вас на пороге, – герцогиня Марта обняла сына, – добро пожаловать, милые. Я велела согреть вина, вы устали, – от ее голоса веяло спокойствием. Герцогиня носила светлое платье с расшитым поясом, волосы прикрывал тканый платок.

– Джон говорил, что она тоже рыжая, – вспомнила Рахиль, – это у них семейное, – зеленые глаза ласково взглянули на нее. Герцогиня Марта была ниже девушки.

– Здравствуй, милая, – женщина привлекла ее к себе, – слава Богу, ты теперь дома.

Над плошками чеканного серебра вились пчелы. Светлый мед золотился на куске пшеничного хлеба. Герцогиня Марта пекла буханки, к которым Рахиль привыкла в Киеве.

– Рожь вызревает отлично, – заметила свекровь, – пшеница тоже, как на подбор. Прошлый год выдался отменным для урожая, пиво вышло крепкое и капуста уродилась на славу, – несмотря на титул, свекровь сама варила пиво и делала сыр.

– Он вкуснее киевского, – Рахиль оценила белые зерна, – и сливки у нее отличные, – Марта показала девушке кладовую с головками сыра.

– На Руси такой не ставят, – заметила женщина, – но я тебя всему обучу. Он зреет, поедим его на Рождество.

Хозяйство Холландов оказалось богатым. В стойлах мычали холеные коровы, блеяли овцы, в птичнике перекликались куры и гуси. За усадьбой простирались грядки с капустой и репой.

– Свиньи у нас тоже есть, – развела руками Марта, – вы их не едите, но курицы и рыба у нас не переводятся, – Рахиль покраснела:

– Наверное, мне лучше забыть прошлое. Придется ходить в церковь, иначе не получится.

Каменный храм стоял на рыночной площади городка, как Банбери называла герцогиня Марта. Свекровь взяла ее за руку.

– Поговори с Джоном, – Марта помолчала, – но ты понимаешь, что этого не избежать. Мы сеньоры, если говорить на норманнский манер, на нас все смотрят. Даже Констанца в Салерно ходит в церковь, – Рахиль покрутила вышитую манжету платья тонкой шерсти.

– Она говорила, что не верит в Бога, – девушка оглянулась, – это правда, тетя Марта? – герцогиня кивнула.

– Констанца и подростком такой была, однако она осторожна. Бог действительно в душе человека, так проповедовал Иисус…

Рахиль со свекровью устроились на выложенном камнем заднем дворе дома. Стойла, конюшни и службы отделили от чистой половины высокой стеной.

– Розы моей бабушки Маргарет, – герцогиня кивнула на яркие соцветия, – она привезла цветы из аббатства Санлис, где была настоятельницей. Она здесь росла, – свекровь указала на башню, – тогда Холланды не были герцогами, а только рыцарями.

На коленях Рахили лежала подрубленная льняная простыня. В нижних горницах дома, как их по привычке называла девушка, нашлись прядильный и ткацкий станки. Холланды владели двумя водяными мельницами.

– Колеса для пшеницы и ячменя, – объяснила свекровь, – Констанца хотела приспособить воду к ткацким станкам, но уехала в Салерно. Однако мыльню, то есть баню она успела возвести.

Баня напомнила Рахили об их киевской усадьбе.

– Моя бабушка построила баню в аббатстве Санлис, – смешливо сказала свекровь, – русские не могут без бани, хотя леди Маргарет родилась в Банбери, а замуж вышла в Норвегию. Ее увезли в Норвегию, – поправила себя женщина, – ярл Алф, ее будущий муж, напал на Кентербери, где она жила в послушницах, – свекровь показала Рахили родословное древо семьи.

– Я выросла в Санлисе, – объяснила Марта, – и хорошо управляюсь с пером и пергаментом. У Констанцы не хватало терпения для каллиграфии, она написала единственный манускрипт, а мой покойный муж и твой Джон пишут кое-как, – Рахиль кивнула:

– Папа заведовал перепиской князя Владимира, – лицо девушки помрачнело, – что в Киеве многим не нравилось, потому что мы евреи, то есть были евреи, – Рахиль велела себе забыть о прошлом.

– Все осталось за спиной, – ей только хотелось отыскать пропавшего брата, – тетя Марта права, Холланды владеют половиной округи, к ним приезжает король, – кресло монарха стояло в соларе, – нельзя навлекать на них подозрения, – маленькая рука свекрови легла на ее пальцы.

– Все устроится, милая, – пообещала Марта, – Джон тебя любит, ты мне словно дочь, – девушка все равно расплакалась, – выпей-ка сидра, – сидр герцогиня тоже гнала сама. Леди Маргарет привезла в родной дом саженцы французских яблонь.

– Она бы и виноград высадила, – свекровь покачала Рахиль, – но на севере он не вызревает. В Киеве все пили греческое вино, – Рахиль кивнула:

– Мы делали свое, изюмное. Изюм и пряности есть, можно поставить бочку, – большая господская кухня оказалась благоустроенной.

– Констанца проложила трубы, – Марта указала на высокие очаги, – теперь совсем не чадит, – три очага справлялись с господским столом и с варевом для слуг. Пряности и сушеные фрукты в Британию привозили восточные купцы.

– Русские торгуют мехами и воском, – заметила свекровь, – в Лондоне много тамошних купцов. Весточку Судаковым мы напишем, – Марта отпила сидра, – они и моя родня. Джон должен представить тебя королю, заодно вы отыщете в Лондоне новгородское подворье, – Рахиль ахнула:

– Тетя Марта, – свекровь попросила называть ее именно так, – но я никогда не видела королей!

Марта откинула с немного поседевших бронзовых волос тканый плат.

– Отчего не видела, – в зеленых глазах искрился смех, – чем княже Мономах не король? Ты встречалась с Балдуином и виделась с герцогом Борсой. Не волнуйся, – уверила она девушку, – я научу тебя благородному обращению. Король Генрих славится любовью к дамам, однако при королеве Матильде и твоем муже рядом он себе ничего не позволит.

Джон объезжал земли арендаторов.

– Меня почти год не было дома, – он ласково поцеловал Рахиль, – без хозяйской руки люди распускаются. Мама женщина, а я поговорю с должниками прямо, – Марта добавила:

– Я тоже отправлюсь ко двору. Королева Матильда заказала мне Псалтырь, – Рахиль видела искусный манускрипт, – есть повод напроситься на дворцовый прием. При мне Генрих тем более ничего себе не позволит, – Рахиль неуверенно сказала:

– Наверное, таким не полагается интересоваться, тетя Марта… – герцогиня хмыкнула:

– Ты хочешь меня спросить, почему я не вышла замуж, хотя мне и сейчас всего сорок два, – Рахиль заметила у ее глаз легкие морщинки, – покойный Джон выделил щедрую вдовью долю. В случае второго брака она осталась бы при мне.

– Однако той порой твоему мужу исполнилось всего пятнадцать. Я не хотела бросать мальчика одного, это не по-матерински, а новый муж мог невзлюбить парня.

– И вообще, – она пожала острыми плечами, – вдовцы моего возраста обременены детьми, а мне хватило дочки и сына, милая. Я хотела пожить для себя, – герцогиня тонко улыбнулась, – что я и делаю, – она разложила на крепком столе перья, пергамент и серебряную чернильницу.

– Сочиним весточку Судаковым, – пообещала Марта, – а пока скажи, ты в Киеве не слышала такого имени – Волк? – Рахиль ахнула:

– Это побратим Яакова. Они вместе росли, только Волк христианин. Его Михайлой зовут, – девушка наморщила лоб, – отец его с севера, как бы не из Новгорода. Они с Яаковом были не разлей вода, только где его искать? – свекровь пробормотала:

– Должно, его отец к норвегам из Новгорода попал. Ладно, – она очинила перо, – давай писать Судаковым.

Окна библиотеки замка задернули бархатными портьерами.

– Свет губит старые чернила, – объяснила Фрида, – здесь могут найтись документы тысячелетней давности, – женщины собрались вокруг дубового стола, рядом со старинным глобусом. Фрида с Полиной вызвались разобрать кое-как сложенные коробки.

– Не знаю, все ли я принес снизу, – озабоченно заметил герцог, – сами понимаете, что наши подвалы…

Полина хихикнула:

– Словно лавка старьевщика, то есть прости, сокровища Голконды. Но в Мейденхеде тоже есть архивы, тетя Марта…

Полина с Мартой уютно устроились на продавленном диване в викторианском кабинете герцога. Спаниели сопели на гобеленовых подушках у камина. Черный кот дремал на каменном подоконнике. С лужайки доносились детские голоса и стук крокетных молотков.

– Пауль, иди к нам, – крикнул Йони, – или ты делаешь подарок для Нили? – Пауль степенно ответил:

– Подарок. Пирамидку, – он справился со словом, – Нили подрастет и поиграет. И другая девочка поиграет, – он помолчал, – она тоже скоро родится, – в кабинете повисло молчание. Полина откашлялась:

– Говоря о Мейденхеде… – женщина изумленно сказала:

– Погодите. Папа, тетя Марта, надеюсь, вы не слушаете Пауля? Он словно радио, в детстве он заявлял, что я получу премию, но я не выдвигала себя на Пулитцера, – отец пробормотал:

– Выдвинешь и получишь. Не слушаем, – спохватился Джон, – но мы с Верой обрадуемся очередной внучке, – Полина только выразительно закатила глаза.

– Вернемся к Мейденхеду, тетя Марта. Фрида осенью разберет ваш архив. Если делать, то делать на совесть, – добавила Полина, – к тому времени мы с Хаимом окажемся в Кундузе, но Фрида обо всем позаботится.

Полина все равно думала о словах Пауля. Они с Хаимом решили не делать ультразвук.

– Мы побывали на Харли-стрит, когда приехали сюда, – призналась она сестре, – но попросили врача ничего нам не говорить, – Фрида оценивающе взглянула на сестру.

– У тебя мало что заметно, – хмыкнула женщина, – впрочем, я такая же. С Нили все посчитали, что я округлилась, – сейчас в библиотеке царила тишина.

– Все разъехались, – поняла Полина, – остались только те, кто отправится в Озерный край, – утром тетя Марта с Волком покинули замок в компании Максима и Питера.

– Я взял отпуск до конца августа, – заметил владелец «К и К», – думаю, мы уложимся в срок. Арктика давно не та, что была, – Максим скептически хмыкнул, – туда летают самолеты, там работает радио.

Полина не могла избавиться от странной тревоги. Она поделилась сомнениями с Евой.

Доктор Горовиц тоже ехала на совещание, как называла это тетя Марта. Выслушав Полину, кузина помолчала.

– Ты волнуешься из-за ребенка, – Ева ласково взяла ее за руку, – не беспокойся, Хаим его увидит, – Полина закусила губу.

– Увидит или успеет увидеть? Ева, – она справилась с часто забившимся сердцем, – ты ничего не говоришь насчет случившегося, – Полина повела рукой рядом с животом, но как тебе, – кузина покачала головой.

– Неважно. Главное, что у вас родится малыш, остальное не имеет значения, – Ева едва не добавила: «Но у меня не родится». Они с Иосифом, разумеется, ничего не сказали Шмуэлю.

– Он все равно бы отказал, – Еве стало горько, – он не пошел бы на такое даже ради Иосифа и меня, – епископ Кардозо отправился в Лондон с семьей Майер-Авербах.

– Я здесь нечастый гость, – весело сказал Шмуэль, – хочется походить по музеям и театрам, в перерывах между лекциями и делами церкви. Надеюсь, что впереди еще одна свадьба, пусть и в англиканском храме, – он подмигнул Питеру.

Цила со Львом пока остались в замке. Герцогиня Вера обещала доставить детей в Лондон.

– Я не увидела Леону, – поняла Полина, – вернее, я увижу ее только в самолете, – она надеялась, что ЦРУ не устроит им слишком долгого дебрифинга.

– Но пока надо заняться делами семьи, – женщина встряхнулась, – надо заказать в Harrods подарки для новой девочки, – доктор Гольдберг вчера позвонил в замок.

– Мы пьем за здоровье малышки, – довольно сказал Монах, – вы тоже поднимите бокал за Шошану, дочь Эммануила и Ханы. По метрике она Сюзанна. В синагоге все прошло отлично, а сейчас мы празднуем в Мон-Сен-Мартене, – Фрида сочно чихнула.

– Дядя Джон свалил в коробки документы разных эпох, – недовольно сказала сестра, – впрочем, он не архивист. Надо сказать спасибо, что бумаги вообще сохранились, – она отложила в сторону несколько хрупких тетрадок, перевязанных кружевной лентой.

– Дневник леди Вероники, – Фрида раскрыла канцелярскую книгу, – документ предстоит консервировать и расшифровывать ее почерк, – сестра порылась в коробке, – дальше письмо со сведениями о браке герцога Экзетера в Новгороде, и жемчужина кипы старья, – пергамент уложили в прозрачный пакет, – письмо рыцаря Джона Холланда в Кентербери. Покойный дядя Джованни его перевел, но даже если бы и нет, я хорошо управляюсь с латынью, – Фрида придвинула сестре книгу.

– Пиши, – скомандовала она, – номер первый, год одна тысяча тридцать второй. От рыцаря Джона Холланда из Банбери архиепискому кентерберийскому, о послушническом даре его дочери Маргарет, двенадцати лет, – Полина взглянула на громоздящиеся вокруг сестры коробки.

– Думаешь, мы все это опишем? – Фрида отозвалась:

– Мы опишем, а семейную хронику составит кто-то другой. Продолжаем, – она взяла обрывок пергаментного свитка, – это не переводили. От письма осталось немного. От вдовствующей герцогини Экзетер из Банбери благородной даме Констанце ди Амальфи в Салерно, год, – Фрида прищурилась, – одна тысяча сто пятый…

Полина принялась писать под монотонную диктовку сестры.

От потускневшего бархата альбома веяло выдохшимся ароматом фиалок. Держа на коленях толстый том с золотым обрезом, Леона слушала уютный голос деда.

– Весной четырнадцатого года я был шафером на свадьбе моего приятеля по Кембриджу, – на пожелтевшем фото теснились джентльмены и леди в нарядах начала века, – а одной из подружек невесты оказалась его младшая сестра, – мистер Бромли улыбнулся:

– Твоей бабушке той порой исполнилось четырнадцать, – подружки в старомодных платьях держали длинный шлейф, – мы танцевали на приеме, это был ее первый выход в свет, – в альбом вложили хрупкие конверты, надписанные старательным почерком первой ученицы.

– Твоя бабушка отправляла весточки на фронт все четыре года, – дед смотрел вдаль, – я посчитал, что это у нее детское, однако она была упорная девица, – дед погладил Леону по голове, – вы с Луизой тоже такие, – женщина повертела открытку с старым мостом Ватерлоо.

– Бабушка назначила тебе свидание после перемирия, – ахнула Леона, – словно в фильме, только его сняли много позже, – дед поднял бровь:

– Сначала я ей позвонил после демобилизации. До войны все посылали письма, а после войны стали пользоваться телефоном. Хотя миссис Кроу и ее сын, погибшие на «Титанике», и до войны предпочитали звонить. Неудивительно, у нее была американская хватка в делах…

В кабинете деда, среди бесчисленных томов юридических кодексов и викторианской обивки кресел, Леона чувствовала себя в полной безопасности. В веджвудском фарфоре бабушки золотился чай. Миссис Бромли жалела, что «К и К» больше не торгуют колониальными товарами.

– Мой дед покупал у них чай, – замечала бабушка, – теперь такого днем с огнем не достанешь, – Леона принесла в кабинет любимый баттенбергский кекс деда. Два раза в неделю в Сент-Джонс-Вуд приезжал расторопный парень в лиловой куртке.

– Сэм предложил доставлять обеды каждый день, – объяснила бабушка, – но мне только семьдесят пять лет и с плитой я справлюсь сама. Однако десерты у него действительно лучшие в Лондоне, – кекс источал аромат роз.

– Это из его весенней коллекции, – вспомнила Леона, – цветы английского сада, – с кексом приехали эклеры с фиалковым кремом и пирожные с глазурью из сирени. Дед перевернул страницу.

– С венчанием мы успели до Рождества восемнадцатого года, – он подмигнул Леоне, – на войне все женились быстро и после войны не оставили этой традиции, – Леона коснулась высокого цилиндра на фотографии.

– Ты был очень красивый, дедушка, – ласково сказала она, – а бабушка словно фея, – тоненькую невесту окутывало облако воздушного газа. Дед сварливо отозвался:

– Ничего не красивый. Я тогда еще не потерял военной осанки. Цилиндр лежит в гардеробной, – он задумался, – шелк на нем крепкий. При королеве Виктории вещи делали на совесть. Хотя сейчас никто не носит цилиндров, – мистер Бромли добавил:

– Венчались мы в церкви Темпля, где крестили Пиппу, – из сада доносился детский смех, – надо пользоваться привилегиями юридической профессии.

В церкви Темпля заключали браки только члены юридических корпораций Лондона. В разговорах с Леоной дед и бабушка деликатно обходили стороной недавнее прошлое.

– Мы говорим только о старых временах, – поняла женщина, – они словно чувствуют, что мне так легче, – она решила не рассказывать семье о Симочке.

– И тетя Марта никому ничего не скажет, – Леона скрыла вздох, – ясно, что я больше не увижу Симочку, а дедушке девяносто лет, нельзя его расстраивать, – мистер Бромли продолжал работать с документами дома. Луиза надеялась на должность старшего партнера в компании.

– Но не сейчас, – по секрету призналась кузина, – мы с Сэмом решили, что Пиппе будет веселее с братом или сестрой, – Леона ахнула: «Когда?». Луиза смутилась:

– Получится рождественский подарок. Сэм обещал взять отпуск. Он хочет написать вторую книгу с рецептами, на этот раз не только о десертах.

Кузина надеялась вернуться в контору Бромли следующей осенью.

– У них будет двое детей, – Леона затосковала, – они счастливы, а я… – сухая рука деда легла на ее пальцы.

– Ничего, милая, – тихо сказал мистер Бромли, – все образуется. Я намереваюсь получить поздравительную телеграмму от королевы. Американцы славятся быстрым подходом к делу. Твое ведомство, – дед обнял ее, – не продержит тебя под арестом десять лет. Ты встретишь хорошего парня, у нас появятся следующие правнуки…

Пока Леона не могла даже отправиться с бабушкой за покупками. Напротив ворот особняка в Сент-Джонс-Вуде днем и ночью торчала темная машина с правительственными номерами. Тетя Марта развела руками.

– Ничего не поделаешь, милая. Нам стоило большого труда уговорить Лэнгли на твой визит к семье.

Леона проводила тихие дни за чтением, ежедневным чаем с дедом и помощью бабушке. Пиппа появлялась в особняке к завтраку.

– Сэм покидает дом в четыре утра, – объяснила Луиза, – ему надо побывать на рынке и объехать кафе, а мы с Пиппой сони, – кузина забирала дочь по дороге домой. На террасе раздался деловитый топот. Пиппа с куклой в руках смело заглянула в кабинет.

– Деда, кекс, – обрадовалась малышка, – папин кекс… Пиппа тоже печь кекс с бабой и Леоной, – племянница потянулась к Леоне.

– Нас она видит вечером, – призналась Луиза, – до школы бабушка обещала за ней присмотреть, а в четыре года она отправится в начальный класс, – мистер Бромли раскрыл руки.

– Забирайся сюда, – в русых локонах Пиппы застрял бузинный цвет, коленки испачкала трава, – хочешь чаю? – девочка помотала головой.

– Чай фу. Пиппе надо какао, – Леона пощекотала девочку.

– Сейчас принесу и отрежу еще кекса, – закрывая дверь, она услышала восторженный голос: «Это деда и баба!». Пиппа тоже любила рассматривать альбомы. Леона остановилась под кембриджской фотографией деда. На снимке начала века мистер Бромли щеголял костюмом гребца.

– Все равно он был красивый, – Леона улыбнулась, – что бы он сейчас ни говорил, – рука заколебалась над телефоном.

– Звонить мне никто не запрещал, – напомнила себе Леона, – Джошуа мой друг, то есть не только друг, – она покраснела, – теперь понятно, что мы не родня и, может быть, что-нибудь… – Леона надеялась именно на такой исход.

– Мы всегда любили друг друга, – она быстро набрала свой старый вашингтонский номер, – если я с ним поговорю, все будет хорошо, – Леона не намеревалась рассказывать ЦРУ о Максиме или Иосифе.

– Таких сведений они из меня не вытащат, как бы они ни старались, – женщина прикусила губу, – Максима нельзя винить. Он хотел, чтобы я быстрее оправилась, а у Иосифа не было другого выхода.

В Вашингтоне раздавались только длинные гудки. Леона помнила и телефон квартиры на Гудзоне.

– Он мог поехать в Нью-Йорк, – она крутила старомодный диск, – сейчас я его услышу. Джошуа тоже совершил ошибку с той московской девушкой, я видела, что он был влюблен, – в Нью-Йорке ответили с третьего гудка.

– Алло, – сказал томный женский голос с французским акцентом, – алло, кто говорит? – грохнув трубку на рычаг, Леона опустила голову в руки.

– Все бесполезно, – она сглотнула злые слезы, – забудь о нем раз и навсегда, – женщина поплелась на кухню.