Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том восьмой - Нелли Шульман - Страница 6

В подвальном коридоре Гранд-Опера пахло пудрой и потом. По дубовому полу рассыпалось конфетти. Кто-то заткнул за край майской афиши белое перышко с пачки лебедя: «Гастроли Баварской Государственной Оперы и Балета. «Лебединое озеро», «Тангейзер», «Фауст». Сегодня давали «Тангейзера».

Комнаты гримерок, где помещались крысы, как называли в опере молодых статисток, были настежь распахнуты. Жужжали фены, кто-то сочно чертыхался. Пожилая женщина в темном платье, высунувшись наружу, недовольно прикрикнула:

– Девушки, придержите языки. Здесь дети, – балетный педагог надзирала за юными танцовщицами, – им незачем слушать вашу перебранку.

В знак уважения к хозяевам сцены баварцы ставили оперу Вагнера в парижской редакции.

– И они привезли Гуно, – довольно подумала педагог, – он французский композитор, – она вспомнила свой последний спектакль военных лет.

– Осенью сорокового года, – женщина опустилась в кресло, – потом я сняла пуанты и пачку и надела фермерскую куртку, – проведя четыре года в отрядах маки, балерина вернулась на сцену только после победы.

– Мне повезло, – она слушала щебетание малышек, – меня не отправили в лагерь и я потом смогла танцевать, – женщина незаметно отерла глаза, – только детей у меня больше не родилось и замуж я не вышла…

Ее мужа расстреляли в Лионе летом сорок третьего года. Дочка балерины, родившаяся после смерти отца, не прожила и нескольких дней.

– Мы тогда обретались в пещерах, – она скрыла вздох, – врач из отряда Маляра и Драматурга не успел до нас добраться и Андре умерла у меня на руках, – она назвала дочь в честь ее погибшего отца.

– Только бы они все были счастливы, – педагог оглядела толкающихся у зеркала девчонок, – это их первое большое выступление, они волнуются…

Боши, как их называла балерина, посчитали ниже своего достоинства выпускать на сцену в «Тангейзере» собственный кордебалет. Танцевальный эпизод Вагнер дописал по настоянию тогдашних дирижеров Гранд-Опера. Парижская публика выбирала себе содержанок среди статисток.

– Патроны появлялись в опере после скачек и обеда, – усмехнулась педагог, – они привыкли к танцам во втором акте, а не в первом.

Разочарованные зрители, согласно легенде, пришли на представление со свистками.

– И устроили обструкцию Вагнеру, – педагог взглянула на часы, – однако сейчас все забыто. Публика любит мадемуазель Брунс, она вызвала фурор в роли Венеры, – балерина считала, что дело не в пении дивы. Немка появилась на сцене в очень откровенном наряде.

– Фигура у нее отменная, – признала педагог, – вроде она замужем за богачом или политиком, – до увертюры оставался час, но балерина подогнала девочек.

– Пошевеливайтесь, – она придирчиво оглядела воспитанниц, – одно дело репетиция, а спектакль совсем другое.

Ее взгляд остановился на хорошенькой блондиночке. Мадемуазель Ламбер исполнилось одиннадцать лет, но девочка танцевала лучших старших учениц балетной школы.

– Мать у нее профессор в Сорбонне, – вспомнила балерина, – а насчет отца она ничего не говорит, – Виктория неожиданно подняла руку.

– Мадемуазель Савиньи, – девочка, как полагалось в школе, сделала реверанс, – можно навестить гримерку мадемузель Брунс? Я ее знаю, – Виктория покраснела, – она гостила у нас, когда я была малышкой, – преподавательница отозвалась.

– Здесь сцена, мадемуазель Ламбер, а не домашние посиделки. Перед спектаклем не полагается тревожить примадонн. Напишите мадемуазель Брунс письмо через оперную канцелярию.

Виктория приуныла. Ей хотелось, чтобы Магдалена знала, что она тоже сегодня выйдет на сцену. Девочка танцевала в школьных концертах, но в Гранд-Опера она оказалась первый раз.

– Я самая младшая в сегодняшнем составе, – поняла Виктория, – это большая честь, – шансов, что Магдалена найдет ее имя в программке, не было. Кордебалет не удостаивался никаких упоминаний.

– Нина возьмет программку, – хмыкнула Виктория, – она собирает домашний архив, – мать с малышкой Зоей не могла прийти в оперу, однако старшая сестра обещала Виктории, что непременно появится в ярусах.

– Младших на вечернее представление не пустят, – с сожалением сказала Нина, – но я все им расскажу. За меня не беспокойся, – девочка ухмыльнулась, – я найду место у барьера и у меня есть бинокль, – бинокль был отцовским, времен войны в Индокитае.

– Девочки, на выход, – распорядилась педагог, – надо занять ваше место за кулисами, – оказавшись в коридоре, Виктория понурилась.

– Папа сюда не придет. Он опять на задании, его три дня не было дома, – Виктории хотелось, чтобы отец посмотрел на балет.

– И его сюда не пустят, – напомнила себе девочка, – здесь помещения для артистов.

Девочка едва не ахнула. Отец в синей рабочей куртке с легкой лестницей на плече и ящиком инструментов невозмутимо шествовал навстречу. Галантно уступив дорогу преподавательнице, месье Ламбер улыбнулся.

– Прошу вас. Удачного выступления, мадемуазель, – отец явственно подмигнул Виктории.

– Девочки, – кашлянула преподавательница, – что надо ответить? – Виктория первая подпрыгнула на месте.

– Спасибо, месье! – она еще смотрела на отца.

– Теперь все будет хорошо, – облегченно поняла девочка, – папа пришел сюда, пусть и по работе, – она оглянулась, но месье Ламбер пропал в пустынном коридоре.

Утром Механик сделал несколько телефонных звонков. Он обосновался в аккуратно прибранной квартире на рю Мобийон. Консьержка мадам Дарю содержала апартаменты в полном порядке. Завидев Механика в неизменной куртке и беретке, женщина выдвинула ящик стола.

– Мадам Марта звонила, – консьержка невозмутимо протянула ему ключи, – я вас не видела и не знаю. кто вы такой, – Марсель кивнул. Он чувствовал себя виноватым, оставляя Тату одну с девчонками. Малышке Зое едва исполнился месяц. Жена, впрочем, весело сказала:

– Я в декрете, если говорить по-русски. За лето я напишу несколько статей, – Тата возвращалась на кафедру в сентябре, – или тебя ждать позже? – Механик испуганно ответил:

– Что ты, милая. Я не выезжаю из Парижа, однако мне нужно… – Тата закончила за него:

– Залечь на дно. Отправляйся выполнять свой долг, – она поцеловала Марселя в нос, – звони, когда получится, – он обещал вернуться домой дней через десять.

– Когда закончатся гастроли, – Механик сидел в пустой гримерке по соседству с помещениями мадемуазель Брунс, – хотя непонятно, вернется ли Краузе в Германию или останется в Париже…

Утром Марсель поговорил с Лондоном и Мон-Сен-Мартеном. Марта сообщила, что у месье Монаха появилась еще одна девочка.

– Мы сбились с ног, – добавила женщина, – свадьба семейная, однако у нас большая семья, – Механик рассмеялся, – жаль, что вы не приехали, – Марсель уверил ее:

– Приедем на свадьбу твоего младшего сына. Я позвоню Монаху, поздравлю молодого отца. Впрочем, я его младше, мне всего пятьдесят один, – Марсель не чувствовал своего возраста.

– Тата намекнула, что Зоя у нас не последняя, – он поймал себя на улыбке, – покурить бы, но в театре это запрещено, – по выражению Марты, их операция была не то, что серая, а черная.

– Вы ничего мне не говорили, – заметила женщина, – мы государственные служащие и мы собираемся тайно следить за главой разведки дружественной страны, – Марсель фыркнул:

– Не в первый раз, – Марта позвонила из почтового отделения в Банбери, – нашим структурам об операции знать не обязательно, а Краузе может отсюда связываться понятно с кем, – Марта задумалась:

– Вряд ли. Месье Фельдшер считает, что фон Рабе покинул Саудовскую Аравию морским путем. Значит, он пока не доплыл до своего логова, где бы оно ни находилось. Не думаю, что в отеле «Риц», – там обретался Краузе с супругой, – или в парижской опере стоят рации, – Марсель заметил:

– Даже если Краузе позвонит по телефону, это тоже хорошо. Пьер считает, что он намерен связаться с серыми дилерами. За руку мы его не поймаем, однако информация ляжет в его приватное досье.

По упорному огоньку в голубых глазах инспектора де Лу Механик понял, что парень не отступится от задуманного.

– Жениться бы ему, – Механик вытянул ноги, – он дважды дядя, ему почти тридцать. Из него выйдет хороший отец, – Марсель скрыл вздох, – была бы Нина немного постарше, – дочка исправно переписывалась с Чарли Мэдисоном.

– Она заявляет, что у них только дружба, – вспомнил Марсель, – посмотрим, что случится дальше, – он с привычной горечью подумал о старшем сыне. Марсель знал, куда, по выражению Таты, загнали Виктора. Они с женой рассматривали атлас вместе.

– Томмот, – ахнула Тата, – я никогда не слышала о таком городе, – Марсель мрачно сказал:

– Никто не слышал. Дыра у черта на куличках, – он помнил русское выражение, – Виктор работает на урановых рудниках, – он надеялся, что Исаак Бергер летом доберется до Сибири.

– На парня можно положиться, – сказал Марсель Тате, – как говорят в России, я бы пошел с ним в разведку. Я и ходил, только по Памиру…

Механику хотелось получить весточку, написанную рукой сына.

– Еще одиннадцать лет, – привычно посчитал он, – мне пойдет седьмой десяток. Но Виктора могут не выпустить из СССР, – он разозлился, – ерунда, мы поможем и ему и остальным. Сестра Исаака добралась до Иерусалима, а все думали, что она пропала…

В квартире на рю Мобийон Механик разбирался с взятыми из архива копиями планов Парижской оперы. Они обиняком узнали, в какой гримерке расположится мадемуазель Брунс.

– У меня есть подружки в труппе, – объяснил инспектор де Лу, – див всегда размещают отдельно, – Марселю показалось, что лицо парня помрачнело.

– У них что-то случилось, когда ее нашли на Монмартре, – понял Механик, – может быть, Пьер ее любил, а теперь она замужем за другим…

Всадить жучок в телефон в роскошном номере «Рица» оказалось просто. Механик появился в отеле с кошерным, как весело думал он, удостоверением инспектора городской электрической сети. Работа Пьера была безукоризненной. В Гранд-Опера он предъявил те же самые корочки.

Дождавшись начала репетиции, Марсель спокойно поработал с аппаратом в гримерке Магдалены. В его ящике для инструментов таилось записывающее устройство.

– Магдалена меня не увидит, – пообещал Механик Марте, – опасности нет. Получается, что она даже не созванивается с братьями? – Марта тяжело вздохнула:

– Она не знает, что у нее появилась племянница. Я имею в виду дочку Иоганна. Она, что называется, отрезанный ломоть. Генрику это тяжело, однако ничего не поделать, – Механик уловил легкое движение за окном. До начала увертюры оставалось четверть часа.

– В зал меня в таком виде не пустят, – хмыкнул он, – однако на галерке мое удостоверение сработает

Опустив окно, он подал руку инспектору де Лу.

– Залезай, – велел Марсель, – примадонна за кулисами, а павлин Краузе пока в гримерке не появлялся, – катушки магнитофона исправно крутились, – держи наушники…

В брезентовой сумке Пьера таилась военных времен фляга и бумажный пакет с изысканной вязью Chez Eloise. Жироли открыли вторую кондитерскую, названную в честь первой внучки ресторатора.

– В «Кафе де ла Пэ» ты не заглядывал, – одобрительно сказал Механик, – и правильно сделал, – запахло выпечкой. Пьер издал недвусмысленный звук.

– Пусть туда ходят американцы, – презрительно сказал инспектор, – им не попробовать клубничного торта Жиролей, – Марсель прислушался:

– Первый звонок, – Пьер устроился на продавленном диване, – я поднимусь на галерку. Виктория сегодня танцует, – гордо добавил он, – не каждый день моя дочка стоит на сцене Гранд-Опера. Приятной смены, – Механик заметил в глазах Пьера знакомую тоску.

– Ничего, он еще встретит хорошую девушку, – неслышно закрыв дверь, Марсель отправился к служебной лестнице.

Фридрих Краузе приехал в Гранд-Опера после начала увертюры. Магдалена появлялась на сцене в первом и последнем актах.

– Она не меня не обидится, – решил Краузе, – я приду в партер в конце оперы, – Магдалена сначала приняла в штыки предложение режиссера о более откровенном наряде.

– Я сказала, что я замужем, – возмутилась жена в разговоре с Фридрихом, – и немцы консервативные люди, – Краузе расхохотался:

– Не в Баварии, милая. Они мнят себя почти итальянцами, здесь другая атмосфера. Не бойся, – он привлек жену к себе, – у тебя отличная фигура и такой наряд сделает прессу.

Фридрих умел держать, как он говорил, нос по ветру. Краузе оказался прав. Рецензии на постановку превозносили вокальные данные Магдалены и ее, как написал один критик, божественную стать.

– Всего-то и стоило надеть прозрачное одеяние, – Краузе удобно устроился на обитом бархатом диване, – ноги у нее от ушей, грудь высокая. В таком наряде она может молчать, однако она и поет отменно…

Фридрих пребывал в исключительно хорошем настроении. Визит в Париж был частным, но предполагая, что французы не оставили его пребывание в городе без внимания, Краузе не вел сомнительных переговоров по гостиничному телефону.

– Отсюда можно звонить без опасений, – он бросил взгляд на телефон, – эта марина от меня не уйдет.

Фридрих получил информацию о морском пейзаже Моне от доверенного дилера движения, обитавшего в пригороде Мюнхена.

Гутритт поддерживал связи с европейскими коллегами, как их именовал дилер. Фридрих не хотел упускать эскиз к «Регате в Сент-Адрессе». В его особняке на Северном море хранилось два десятка марин, но Фридрих не мог передать коллекцию государству. Кое-какие холсты обладали сомнительным провенансом.

– Не стоит рисковать, – решил он, – однако у нас c Магдаленой нет детей. Я говорил, что не хочу потомства, но картины надо кому-то завещать. Не Адольфу же Ритбергу, – он усмехнулся, – у которого и так достаточно денег…

Офицально считалось, что будущий депутат Бундестага пребывает в творческом отпуске. Ритберг оправлялся на своей вилле на озере Валлензее. Феникс, вернее, его адвокаты, позвонили в Мюнхен в полночь. Скрипучий голос с раздражающим Краузе акцентом швейцарских немцев даже не извинился.

– Мы получили инструкции от нашего клиента, – Феникс связывался с адвокатами по рации, – вы должны немедленно вылететь в Макао. Господин Ритберг фон Теттау ранен, он находится в тамошнем госпитале, – за свой домашний телефон в Мюнхене Фридрих был уверен. Никто не посмел бы слушать главу немецкой разведки.

– Но здесь надо быть осторожным, – напомнил он себе, – лягушатникам нельзя доверять. Они ненавидят немцев и не упустят возможности собрать на меня досье, – Фридрих, разумеется, не спорил с приказами Феникса. Презрев собственный отдых, он провел почти сутки в кресле самолета. Ранения Адольфа оказались средней тяжести.

Местные врачи уверили Краузе, что пациента можно перевезти в Швейцарию. Обратный путь они проделали на личном самолете Адольфа. Краузе услышал всю грязную, как он подумал историю, с изменой Клары Ритберг.

– Она пропала из борделя, – Адольф поморщился, – нападвшие оставили после себя труп китайца, но трупы не разговаривают, – девицы, жившие в так называемом пансионе, впрочем, были не прочь поболтать. Краузе с переводчиком опросил каждую.

– Мы узнали бы больше у хозяина борделя, – заметил он Адольфу, – однако он тоже мертв. Девицы вспомнили посетителя европейского вида, он пришел в заведение за день до вашего, – Фридрих пощелкал пальцами, – фиаско, – Адольф подался из кресла: «Как он выглядел?». Краузе развел руками.

– Мой дорогой, для узкоглазых все европейцы на одно лицо, – Адольф что-то пробормотал. Краузе успокоивающе потрепал его по плечу.

– Я уверен, что нападение не связано с Кларой. Ты появился в неудачное время в неудачном месте. Местные банды выясняли отношения, ты попал под шальную пулю, а Клара под шумок смылась, – Адольф злобно сказал:

– Надеюсь, ее тело гниет в какой-нибудь канаве. Хорошо, что я… – он прикусил язык. Адольф не собирался рассказывать Краузе о фильме, снятом в Макао.

– Все равно ленту не найдешь, – хмыкнул Ритберг, – то есть найдешь в любом гадком притоне. Отлично, пусть весь мир посмотрит на ее позор, – он устало закрыл глаза.

– В следующий раз я обвенчаюсь в церкви с хорошей католичкой, – подытожил Ритберг, – это поможет моей карьере. В Германии много девушек из аристократических семей, я найду себе достойную кандидатуру, – Фридрих согласился: «Очень правильно».

Краузе потянулся к телефону.

– Скоро антракт, придет Магдалена, – дилер ответил с первого гудка, – надо сказать, что я решил завести детей. Она обрадуется, из нее выйдет хорошая мать…

Договорившись о завтрашней встрече, Краузе услышал из коридора неприятный треск оперного звонка. Магдалена накинула на прозрачную шифоновую тогу шелковый халат. Темные локоны разметались по плечам, женщина разрумянилась.

– Овация, как всегда, – она обняла Фридриха, – willkommen, ungetreuer Mann, – Краузе поцеловал ее.

– Эту арию ты споешь в третьем акте, а впереди у нас отдых. Я привез шампанское, – он подтолкнул Магдалену к дивану, – от бокала твой голос станет только лучше. Я никогда не променяю тебя на Елизавету, пусть она и племянница ландграфа. Тем более, что нынешняя вообще толстуха.

В наушниках Пьера рассыпался хрустальный смешок Магдалены. Диван заскрипел, он протянул руку к кнопке.

– Надо выключить запись, – велел себе инспектор, – все, что надо, я узнал. Но вдруг Краузе о чем-то проговорится, – стараясь не вслушиваться в шум за стеной, он вытер бессильные слезы.

Голоса на пленке запнулись. Пьер нажал на кнопку.

– Больше он ничего не сказал, – инспектор отвел глаза, – Брунс спела третий акт и они отправились в «Риц», где и поужинали.

Отель предоставил уважаемым гостям лимузин. Пьер аккуратно следовал за блистающей лаком машиной на своей коробочке, как называл Механик его потрепанный белый пежо. Марсель мог различить порезанную и склеенную пленку, однако он решил смолчать.

– Ясно, что было на записи, – вздохнул Механик, – а выключить магнитофон он не мог, надо было прослушать болтовню до конца, – Пьер не хотел вспоминать о низком стоне Магдалены, о ее счастливом, воркующем голосе.

– Оставь, – билось у него в голове, – она счастлива, ей хорошо с Краузе, – Пьер все слышал собственными ушами, – у нас ничего не было и не могло быть. Моя мать убила ее семью…

Не рискуя покидать машину, он следил за ярко освещенными окнами ресторана в «Рице». Магдалена переоделась в вечернее платье серого шелка.

– И глаза у нее серые, – Пьеру захотелось выпить, – словно голубиное крыло, – Краузе носил смокинг, отлично сидевший на немце. После еще одной бутылки шампанского пара отправилась наверх.

– Я поехал на работу, – скучным голосом сказал Пьер, – проверять провенанс эскиза знаменитого мастера, – как и предполагал инспектор, эскиз Моне не отличался кошерностью происхождения.

– Холст похитили два года назад из музея в Нанте, – Пьер показал Механику записи, – кое-какие картины мы отыскали на сером рынке, однако Моне как в воду канул и всплыл только сейчас.

Днем Пьер навестил очередной заброшенный гараж в северном пригороде Парижа, рядом со знаменитой барахолкой в Сен-Уане.

– Дилер нам известен, – еще более скучным голосом продолжил инспектор, – он начал карьеру в предвоенные времена. Его отца и деда сажали за скупку краденого. Мерзавец получил первый срок в тридцать шестом году и с тех пор регулярно попадает в наше поле зрения, – на блошином рынке дилер содержал невидный стенд со всяким, как выразился Пьер, дерьмом.

– Для вида он торгует ломаными стульями и чугунными утюгами, – сочно сказал Пьер, – но я уверен, что в гараже у него целая пещера Аладдина, – Пьер провел Краузе от подъезда «Рица» через длинный путь до станции метро Порт де Клиньянкур.

– Знатоки ездят на барахолку на рассвете, – заметил он Марселю, – но Краузе не торопился, он назначил рандеву, что мне было только на руку. К полудню в метро стало оживленно, несмотря на субботу.

Пьер не сомневался, что павлин Краузе его не заметил. На блошином рынке парень в дешевых джинсах и потрепанной футболке тоже не привлек внимания патронов. Пьер расстался с Краузе у железных ворот пресловутого гаража. Немец вышел оттуда через полчаса с аккуратно завернутым пакетом.

– О цене по телефону они не договаривались, – Пьер кивнул на магнитофон, – но я уверен, что речь идет о сумме с четырьмя нулями. Импрессионисты всегда пользуются спросом.

Они распахнули французские двери. Над кованым балконом квартиры на рю Мобийон, над черепичными крышами квартала дрожал бледный леденец луны. На бульварах гудели машины, Пьеру послышался стук женских каблуков по брусчатке.

– Краузе пытался заказать столик в Aux Charpentiers, – мстительно добавил инспектор, – однако получил от ворот поворот. Месье Жироль не изменяет своим принципам, – на дубовом столе в гостиной красовался бумажный пакет. Пьер забрал гусиный паштет месье Жироля из задней двери ресторана.

– Очень правильно, – одобрительно сказал Марсель, – нам больше достанется. Но погоди, – он отломил кусок свежего багета, – если картина у Краузе, ты можешь приехать с парнями в «Риц» и застать его тепленьким, – Пьер отозвался:

– Не могу. Ни один прокурор не выдаст ордер на обыск на основании наших записей, месье Марсель. Серая операция на то и серая, что она проводится в обход закона, – Пьер не сомневался, что Краузе обложился всеми необходимыми документами.

– Он предъявит чек, где холст зовется картиной неизвестного художника, – подытожил Пьер, – будь он простым парнем, я изъял бы картину на основании сомнений в легальности ее происхождения, но мы имеем дело с птицей высокого полета. Такие операции надо согласовывать, – Пьер указал на салонных амуров на потолке, – при всей приязни ко мне месье министра внутренних дел, он скажет, что я перешел границы дозволенного и будет прав, – Механик хмуро поинтересовался:

– То есть это еще одна галочка для твоего приватного досье? – Пьер кивнул:

– Именно. Однако рано или поздно он зарвется и тогда на сцене появлюсь я. Но его сегодняшние делишки не ограничились картиной, – оставив холст в «Рице» Краузе направился пешком на Елисейские Поля.

– Где он навестил некую адвокатскую контору, – Пьер взялся за блокнот, – филиал швейцарской юридической фирмы, – Механик улыбнулся: «Бинго». Вытерев остатки паштета хлебом, Пьер согласился:

– Та же контора обслуживает юридические нужды компании бронзовой таблички, якобы занимающейся добычей полезных ископаемых на острове Эллсмир. Они действительно копают уголь, однако это одна из структур империи фон Рабе, – Механик поднялся.

– Краузе связывался с большим боссом. Надо завтра позвонить мадам Марте. Учитывая новости о ракетах, – Марта не скрыла от них результатов дебрифинга Ника, – чем больше мы знаем о фон Рабе, тем лучше. Но визит Краузе к юристам тоже косвенная улика, – Пьер допил кофе.

– Скоро все косвенное станет прямым, месье Марсель, я обещаю. Поезжайте к семье, я здесь приберусь, – они обменялись рукопожатием. Послушав гулкие шаги на лестнице, Пьер вышел с сигаретой на балкон. Механик вразвалочку пересек дорогу. Цветочник на углу складывался.

– Он покупает Тате цветы, – Пьеру стало горько, – они столько лет женаты, а он возвращается домой с букетом, – Механик в компании белых роз зашагал к метро. Обведя глазами стол, Пьер плюхнулся на антикварный диван.

– На кухне есть выпивка, – пришло ему в голову, – или поехать домой, где найдется не только вино, но и водка?

Он придвинул к себе старомодный телефон. Парижское небо темнело, в лиловой синеве зажигались первые звезды. Замигал огонек транзистора, женский голос грустно сказал:

– В Париже десять вечера. Сегодня четверг, двадцать второе мая, – инспектор вспомнил, что завтра женится Маленький Джон, – для всех, кто сейчас одинок, поют битлы, – Пьер кинул в рот сигарету.

– Она жалела, что когда все случилось, битлов никто не знал, а когда она очнулась ото сна, битлы больше не выступали вместе. Лучше позвони кому-нибудь, – в его записной книжке вычеркнутые имена сменялись новыми, – Амели, Бернадетт, Валери, откуда Гийом, какого черта он здесь делает?

Гийомом оказался куратор в Музее Клюни.

– У меня не было под рукой рабочего блокнота, – Пьер потянулся за карандашом, – надо его вычеркнуть, – осенью Пьер защищал диссертацию по «Даме с единорогом».

– И Надин тоже защищает, – вспомнил он, – выбирай, кому позвонить, – тоскливо зазвенела гитара, Пол тихо запел:

– Michelle, ma belle… These are words that go together well, мy Michelle…

В сердцах отбросив телефонную книжку, Пьер принялся за уборку.