Читать книгу МАНДРАПАПУПА, или Тропами падших комет. Криптоапокриф северо-украинской традиции Непонятного - Олег Синельник - Страница 6

Хмурый вечер октября 1995 года. После бурной пьянки на 4-м этаже издательства «Стрижень» в опустевшем прокуренном кабинете Гоги Макарыча Стожара кроме хозяина остались двое – я и задремавший на стуле Максим Борисыч, который уже вряд ли мог дойти домой без посторонней помощи. Стожар молча разлил остатки «Урочистой» по стаканам и передал один из них мне. С последними каплями выпитого в душу прокралась та особенная тоска, которая бывает по окончании шумных застолий.

И тогда мрачный Стожар шарахнул кулаком по столу и прорычал своим гулким басом, подобным раскату грома:

– Кочергу! Полцарства за Кочергу! – и добавил загадочную фразу. – Идём на свет волшебной лампы!

Обитель загадочного Кочерги оказалась в 15-и минутах ходьбы – у кургана Чёрная Могила, в котором, по преданию, был похоронен князь Чёрный, основатель Чернигова. По пути Гога поведал мне о том, к кому мы направляемся.

– Вовка тут лет 5 назад осел. Помотала его жизнь по просторам нашей необъятной. Нахватался он, конечно, знаний таких, что… Иной раз пьёшь с ним, как с академиком – полным дураком себя чувствуешь. А бывает он как-то так ситуацию повернёт, что сразу ясно: свой в доску и ближе друга у тебя на свете нет. И главное, я же догадываюсь, что это у него игра такая. А зачем? До сих пор понятия не имею, какой он настоящий. Нет, это не голый понт, тут что-то абсолютно иное… Несколько лет мы знакомы, в разных передрягах были вместе, а он при каждой встрече не такой какой-то, разный… Снаружи вроде бы тот же, а внутри то один, то другой, то вообще непонятно какой. Ну как тебе объяснить? Если повезёт – сам увидишь.

С его слов выходило, что данный персонаж – личность настолько неординарная, что и проживает он не как все нормальные люди в доме или квартире, а внутри электроподстанции, именуемой трансформаторной будкой.

– Да ты не переживай! – успокоил меня Макарыч. – Там оборудование давно демонтировано. Самые опасные предметы – это Володькина бритва и кипятильник. Конечно, от его главного оружия – острого языка – никто не застрахован. Даже я. Он, вообще-то, как и мы – художник. Так что человек, в принципе, мирный. Но ты при нём лучше помалкивай. Захочешь чего спросить – спрашивай у меня. Просто так, на всякий случай.

– А Кочерга – это фамилия или кличка? – спросил я.

– Кочерга – это бич Божий. – серьёзно сказал Стожар.

Мы подошли к высокому и узкому кирпичному строению, возвышавшемуся подле зловещей могилы князя Чёрного. Обычная подстанция, на которую днём я не обратил бы внимания, в этот поздний час она казалась эдакой сradle of filth, куском старинного замка с привидениями. Тяжелая деревянная дверь будки распахнулась, с треском ударившись о стену. На нас хлынул яркий поток света, и из этого потока раздался весёлый звонкий голос, казалось, принадлежавший человеку моего возраста, а мне в ту пору было 25.

– Полюбуйтесь! Легки на помине! Только про них подумал и на тебе – занесла нелёгкая! Входите, присаживайтесь – в ногах ведь правды нет, но правды нет и выше!

Этот голос был мне знаком. Его обладатель сегодня наведывался к Макарычу в разгар возлияний, негромко поздоровался, сходу махнул стакан, предложенный кем-то из гостей, перекинулся с Гогой парой слов и вышел, забрав с собой чью-то блондинку.

Я поймал себя на мысли, что он не похож ни на кого из известных мне людей. Удивительно, но спустя много лет это впечатление не поменялось. При кажущейся внешней простоте его типаж остаётся по-прежнему уникальным. Очевидно, это некое свойство, присущее специальным личностям, их своеобразная визитная карточка. Однажды я видел шарж на Хэмфри Богарта, где все черты лица были гротескно искажены. Это тот единственный раз, когда в изображении мне почудилось нечто, неуловимо и отдалённо напомнившее художника Кочергу.

Мы вошли в тесное, ярко освещённое помещение с очень высоким потолком и белыми стенами, из которых на разной высоте, сродни застрявшим соплеменникам Вия, торчали причудливо покорёженные скобы, крюки, кронштейны и обрывки кабелей. Внутри пахло куревом, сухим деревом, масляными красками и уайт-спиритом. Привычный запах мастерской подействовал успокаивающе. Будка Кочерги уже не казалась мне колыбелью кошмаров, и я с интересом стал разглядывать её убранство.

По стенам было развешано множество вырезок с белокурыми красотками, преимущественно, из зарубежных эротических журналов и газет 60-70-х годов. Между ними попадались чёрно-белые фотокарточки с аналогичными красотками, какие-то карандашные почеркушки с женскими профилями и другими, весьма откровенно обозначенными прелестями прекрасной половины человечества, сделанные, судя по единому стилю исполнения, рукой хозяина помещения. Невооружённым глазом было видно, что Кочерга фанатеет от блондинок с объёмными формами. Местами, среди рисунков и фотографий попадались изображения пауков в коронах и мантиях. Ещё там были цитаты, написанные аккуратными печатными буквами на разноцветных клочках бумаги. Запомнилась та из них, что висела выше других, и была написана красным фломастером на большом обрывке ватмана:

«Мы должны защитить существование народа и будущее детей, чтобы красота Белой Женщины никогда не исчезла с лица земли!» (Дэвид Лэйн).

На маленьком шахматном столике, притулившемся в углу будки, в прозрачной пластиковой коробке покоилось тело необычно большого, лаково отливающего чёрно-красным глянцем паука-каракурта с традиционными тринадцатью пятнами на брюхе. В инсталляции было что-то отталкивающее и завораживающее одновременно. Я хотел проверить настоящий ли паук или игрушка, но, заметив возражающий жест Стожара, не стал этого делать.

Среди покрывавшей стены мешанины из грудей, задов, ручек, личиков, ножек, ляжек и посвящённых этим деталям цитат диссонансом выделялся коллаж «Ваша лампа, товарищ Алладин!», сделанный на основе пожелтевшего советского плаката.

– А почему имя Аладдин написано с ошибкой? – спросил я Стожара, помня о его наставлении.

– Никакой ошибки. – ответил Кочерга уже не юношеским тенорком, а хрипловатым баритоном. – Смысл в том, что зеленоглазый Хидр одалживает волшебную лампу, содержащую светоч Разума, тому, чьё имя означает «Аллах один». Тому, кто в одиночку, с именем Всевышнего на устах, смело скользит в потёмках мировой Vagina Dentata, высекая божественный огонь, каждая искра которого обращается в крупицу золота 666-й пробы и тут же оседает в небесном оффшоре. Вспахивая нефрит долговой ямы Познания, Алладин отрабатывает свои долги, в том числе и заём, полученный от Хидр-фонда. Он должен спешить, ибо смертному неведом день и час, когда папаша Хидр включит свой гамбургский счётчик и тот накрутит бедному пахарю такие астрологические проценты, которые при хорошем раскладе звёзд удастся полностью погасить лишь в следующей жизни.

– Если кишка тонка, лучше ею ни в какие стоматологические вагины не лазить, – продолжал Кочерга, потягивая беломорину и заваривая чай. – Сиди себе премудрым пескарём в обнимку с лавашом и вискарём, и в дней коловращении беспечном жизнь проедай, как таракан запечный… Как сказал прославленный муршид Шекспир-ага в 19-м сонете: «Аллах один и путь един: кого пердолим – не едим». Так что пусть всё идёт, как идёт, а мы кладём болт с пробором на то, куда оно там придёт!

Он подал мне и Стожару по горячей эмалированной кружке. Я вопросительно посмотрел на Макарыча, а тот, в свою очередь, обратился к Кочерге, будто бы возобновляя недавно прерванный разговор:

– Так вот, когда мы сегодня киряли в мастерской, была с нами Алка, подруга одного комерса. Вы с ней разминулись, а то бы ты оценил типаж. Манящая такая, в нашем вкусе – архетип с архититьками и задницей поп-звезды. Посмотрела она на Макса и говорит: «Кто много выдрючивается, тот мало дрючит». Хренасе, думаю, обратное тоже ведь справедливо – кто много дрючит, тот мало выдрючивается. Я понял, что вот она, разница между искусством и творчеством: выдрючиваться – это искусство, а дрючить – это творчество. А боги ведь любят тех, кто играет, поскольку те входят с ними в процесс сотворчества. И поскольку все мы являемся игрушками Неведомого, не лучше ли проводить время в самых интересных и весёлых играх, одной из которых является искусство изображения? При этом нужно понимать, что современный художник – это стопроцентный еретик, ибо нарушает законы. То есть он исследует законы божеские, нарушая человеческие. Поэтому ему нет нужды оправдываться, ибо во внешнем мире художнику нет оправдания.

– Гога прав, но говорил ли он тебе, что главное в нашем общем деле? – с плутоватой улыбкой спросил меня Кочерга. – А главное – никогда не забывать про глаз крокодила. Сумеешь его разбить – получишь шанс остаться в живых. Утверждаю это, как выживший криптофриканец, прошедший сквозь самую блевотную стажировку – пищевод рептилии нулевого аркана. После неё в память навечно врезается одна простая истина: если тебя ухватил крокодил, ударь его в глаз. Тогда он разинет пасть и некоторое время будет держать её открытой, а ты успеешь убежать. Даже если он схватил тебя за голову, бей на ощупь, но сильно и точно. Всегда срабатывает.

Помнишь, в «Гусарской балладе» была песенка и там слова: «Однажды смерть-старуха пришла за ним с клюкой – её ударил в ухо он рыцарской рукой». Или, допустим, были у вас, на Сиверской сторонке, так называемые священные пьяницы. Если с последним из них ты пока не знаком, то будь уверен: скоро познакомишься. Эти ребятки умели упаивать Косую до состояния «Смерть сама боится смерти», что тоже отражено в соответствующей песенке. Так-то вот…

Суть в том, что когда Смерть выцеливает жертву, та впадает в особое состояние, типа трансового. Крокодил и очарованный дурак, изображённые в нулевой карте Таро – про это. Штука в том, чтобы выйти из одного состояния в другое, из жертвы в героя. Но факта перехода недостаточно. Для Смерти всё едино, что великий герой, что унылый поц. Нужно сделать так, чтобы Смерть отстала. А отстанет она тогда, когда перестанет видеть свою цель. Самый быстрый способ – изо всех сил засандалить ей в глаз. Он у неё один, не промажешь. Коронный удар – поступок. Неожиданный, странный, абсурдный. Поступок с большой буквы Пи, бенефициар которой заслуживает отдельного разговора и вот почему…

Одна из главных примет нашего времени – бессмысленный и бесконечный, а потому совершенно ясно, что божественный… пи*дёж. Для удобства назовём его заказчика кратко, но многозначительно – бог Пи. Трындел сегодня без цели и смысла? Гордись – ты в струе божества!

Бог Пи требует поклонения и полной самоотдачи. Скармливая миллиардоротому Пи остатки свободы, ты же не спрашиваешь, а что взамен? Ну на тебе иллюзию, что ты и твоё мнение представляют интерес для кого-то другого. Абсолютно неважно, о чём молоть языком, ведь итог всегда один: с чувством выполненного долга – в нору, к телевизору, чей убаюкивающий трындёж ни к чему не обязывает. Он просто идёт на корм божеству.

Стараниями вечно голодного Пи скоро любое мыслящее существо, нервные импульсы которого можно будет перевести в сигнал, подключится к глобальному и круглосуточному пиар-марафону во славу Пи. А пройдёт ещё немного времени и путём божественной сепарации в мире воцарятся две идеальные системы – чёрная и белая. В одной всё будет черным-черно на чёрном фоне, а в другой – белым-бело на белом.

Однажды, по воле Пи, все интеллекты, живущие в этих системах, выйдут за пределы чёрно-белых границ, соединятся и станут единым КИ – коллективным интеллектом. Услужливый Пи укажет ему путь в заповедное царство чистой мысли. Там КИ сможет многоголосым хором воспевать себе вечное «Ку», а бывшие разносчики интеллекта, называвшиеся когда-то людьми, окончательно канут в пустоту небытия. Предрешена и участь последнего божества. Как мыльный пузырь, с грохотом, от которого пошатнутся звёзды, Пи лопнет от пережора, явив миру Великий Пи*дец во всём его безграничном безобразии.

– Так подымем же наши чары, друзья, – торжественно провозгласил Кочерга, беря свою кружку с чаем, – и не чокаясь выпьем за то, чтобы этого не случилось!

– А как насчёт поступка, Володя? – спросил Стожар. – Того, что с большой буквы Пи.

– А, поступок! Это очень просто.

Кочерга поднялся и вышел в ночь, оставив дверь открытой. Мы со Стожаром прождали его около часа, но он так и не вернулся. Как позже выяснилось, уход был весьма радикален: Кочерга ушёл налегке, бросив своё жилище, нехитрый скарб, работу. Ни у кого из общих знакомых не появлялся, никому не звонил. С каждым днём слухи и версии множились, но никто не мог дать внятного ответа на вопрос: куда делся Володя?

В канун нового 1996 года он внезапно возник на пороге Стожаровой мастерской с бутылкой «Урочистой» в одной руке и пакетом закуси в другой. С лукавой улыбкой поглядев на нас, он спросил:

– Ну что, братцы-кролики, рассказать вам, чем плачет всевидящее око Смерти, когда его бьют Кочергой?