Читать книгу Четыре месяца темноты - Павел Волчик - Страница 12

Юноша сидел на перевёрнутой бочке возле гаражей и смотрел на дорогу. Изредка проезжающие автомобили поднимали в воздух клубы песчаной пыли.

Он уже облазил весь гараж вдоль и поперёк, вытащил к выходу грязные велосипеды, а отца всё не было.

«Сколько мне ещё ждать? Если мы не проедем сегодня хотя бы сто метров, значит, лето прошло напрасно».

От очередной легковушки поднялось песчаное облако. Андрей сплюнул и натянул на нос клетчатый тонкий шарф, который защищал его от городской пыли. Может, из-за того, что он приезжал в этом шарфе каждое утро в школу на велосипеде, или потому, что глаза у него были карими, а брови густыми, приятели прозвали его Аладдином, или Элом, хотя не было у него родственников с востока, а кожа была светлой от рождения.

Впрочем, он не обижался на это прозвище. Ну и что с того, что он похож на персонажа мультфильма? Правда, Андрей не отказался бы от летающего ковра: это было бы очень кстати в связи с началом учебного года – сесть на него и улететь.

«Если папа узнает, что я на первой же неделе успел получить пару по алгебре, то он опять всю дорогу будет молчать. А уж эта грымза позаботится о том, чтобы он узнал…»

Следующая машина показалась Андрею знакомой.

«Папа столько воевал, а всё, что ему вручили, – это ведро».

Однако Андрей знал, как «ведро» могло разгоняться, отец хорошо следил за своей жестянкой. Юноша встал, откинул назад отросшие до самых глаз каштановые волосы, и его худая фигура снова исчезла в клубах песка, поднятого шинами в воздух.

Скрипнули тормоза, хлопнула автомобильная дверца, и из облака пыли раздался голос:

– Привет, бандит. Когда идём грабить поезд?

Юноша снял с лица платок. На зубах скрипел песок.

– Ты чего так долго? Я уже сорок минут тут сижу!

«Я скучал. Мама снова ко мне цепляется. Мы не виделись больше двух недель» – это если ту же мысль передать другими словами.

Отец носил свои командирские часы без ремешков в кармане – на правую руку надевать их было неудобно. Он мельком взглянул на циферблат и убрал часы обратно.

– Извини. Нам устроили педсовет. Будь моя воля, я был бы здесь на три часа раньше тебя. Да ты оброс, как зубр! У меня в гараже лежит болгарка, подровняем тебе чёлку?

– Не начинай, как мама!

– Как мама? Да у меня никогда так хорошо не получится.

– Зачем тебе эти старые часы? – спросил Андрей.

– Хочешь такие же?

– Хочу.

– Когда-нибудь я тебе их отдам.

– Когда-нибудь?

– Когда будет подходящее время.

Андрей больше не дулся. На отца вообще невозможно было долго обижаться.

– Идём, что там у тебя?

– Кажется, что-то с камерой и тормоза барахлят.

– Колесо проверишь сам. Держи!

Отец вытащил из багажника велосипедную камеру и бросил Андрею.

Они перевернули велосипеды и принялись за дело. Юноша знал, что с заменой камеры отец одной рукой справится быстрее, чем он двумя, но был рад возможности самому повозиться с велосипедом.

– Стой, не выкидывай. Засунь в ведро с водой и по пузырям поймёшь, где дырка.

– Зачем, она же проколотая? Какой с неё прок?

– Одноразовое поколение! Привыкли жить на всём готовом. Ты на ней ещё два года сможешь ездить.

– Ладно. Чего делать-то?

– Придумай сам.

– Можно взять с той полки мембрану, вырезать небольшой круг и приклеить.

Отец кивнул. Андрей взял ножницы и растянул чёрную резину.

– Как бабушка, пап?

– Полдня лежит. Читала вслух Данте, когда я завтракал. Говорит, что её заберут в восьмой круг, потому что она любит давать людям дурацкие советы.

– О, мы должны были эту книгу читать летом. Меня хватило только до третьего круга.

– Слабак. Дальше – самое интересное.

– Не могу, этот древний язык и все эти рифмы… Слушай, как ты можешь так долго сидеть с бабушкой? Я имею в виду – как тебе не скучно?

– А у меня есть выбор? Это ведь моя мать. Сначала нужно зачистить наждачкой. Три не сильно. Теперь клей.

Андрей украдкой посмотрел на отца, – когда тот закручивал гайку, на виске под кожей проступил кровеносный сосуд. «Раньше там ничего не было».

– Я бы не смог просидеть с мамой и часа. Мы всё время торчим в разных комнатах. Что бы я ни взял в руки, её всё бесит. – Аладдин выдавил клей и осторожно приложил заплату.

– Ты смог бы, если б узнал, что она тяжело болеет.

Голос отца стал угрюмым.

«Почему он защищает мою мать? Она ведь его бывшая жена. Сам он не смог с ней жить, вполне здоровой».

Андрей представил, как он узнаёт о том, что мать заболела, – наверное, они больше не будут ссориться. Что за глупость? Неужели кто-то должен быть при смерти для того, чтобы между людьми воцарился мир?

– Ты же знаешь, какой у неё тяжёлый характер, пап.

– Что об этом говорить? Слова на ветер.

Лицо отца сделалось темнее тучи. Андрей мог на этом остановиться, но всё же спросил:

– Почему я не могу переехать к тебе? Я всё равно только раздражаю её.

– Я тебе уже говорил сто раз. Во-первых – суд. Во-вторых…

– Каждый должен быть на своём месте. Мы нужны там, где всё плохо, чтобы это место нашими усилиями стало лучше. Сдаваться нельзя. И тому подобное. Многое тебе удалось изменить в нашей школе?..

«…После того, как тебя уволили из другой за драку, а следом пришлось уйти и мне», – едва не сказал Андрей, но сдержался, потому что и так наговорил лишнего. Он не хотел расстраивать отца, не хотел видеть его мрачное лицо, но язык говорил словно помимо его воли. Язык пылал злостью.

Однако на этот раз отец даже не разразился гневной тирадой, только бросил на юношу свой ироничный взгляд:

– Много. Больше, чем за всю предыдущую жизнь. Только за это не награждают медалями и похвальными листами. И убивать, как в реальном бою, никого нельзя. Хотя иногда очень хочется.

Он бросил сыну тряпку.

– Станешь совершеннолетним – будешь решать, с кем жить. Протри свой велосипед. Каждый день он должен выглядеть как новый.

Андрей стал отковыривать засохшую грязь с рамы и педалей.

– Если мне нельзя к тебе переехать… То хотя бы скажи, как мне с ней быть? Я ведь тоже ору в ответ.

– Попробуй отшучиваться. Желательно, чтобы шутки были над собой, а не над ней. А ещё уясни…

Отец вдруг близко наклонился к нему, и Андрей почувствовал запах пота, железа и лосьона для бритья.

– Она была живой, как правая, – отец похлопал здоровой рукой левую, и послышался глухой звон. – Знаешь, что это значит? У неё были пальцы, они всё чувствовали и могли согнуть медный гвоздь. Принято считать, что человек, который потерял конечность, становится несчастным. Это бред. Он остаётся таким же. В физическом плане он, конечно, ограничен, но если хочешь знать, даже приобретает кое-какое знание. Знание о том, что его не будет однажды на свете, как нет уже этой некогда живой части тела. Понимаешь, о чём я? Части его уже нет в этом мире. Не будет и остального. Можно исчезнуть разом или по кусочкам – разницы нет. Думать об этом полезно. Знать, что ты ограничен временем своего существования на земле. Ограничен я, ограничен ты, ограничены твоя мать и бабушка. Все они исчезнут, как исчезла часть меня. Хочешь знать, что я думаю о характере твоей мамы? Мне теперь безразлично, какой у неё характер. Я бы попробовал всё вернуть, попросить прощения, помириться с ней. Потому что мне не хотелось бы исчезнуть из этого мира, оставив после себя развалины.

– Так почему, почему бы вам не сделать это?! – спросил Андрей, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, и держась, чтобы на глаза не навернулись слёзы.

Отец отодвинулся и принялся работать ключом.

– Почему? – чуть не крикнул юноша.

– Потому что прощение всегда касается двух сторон. Нельзя помириться, если тебя не простили. Заканчивай с уборкой.

Андрей усердно начал тереть тряпкой руль. Хватит этих разговоров. Он больше не будет говорить о семье. Не задаст ни одного вопроса. Ничего не вернуть – это уже давно понятно.

Кажется, он расстроил отца, а тот приехал в таком бодром настроении. Отец этого не заслуживает, как и всего того, что о нём говорят.

Юноша выжал тряпку и провёл по блестящему корпусу велосипеда. В раме отражалось его лицо, оно стало растянутым и кривым. Аладдин трёт волшебную лампу – и появляется джинн!

«Какие три желания ты бы выбрал? Чтобы мы все снова жили вместе? Чтобы бабушка выздоровела и помолодела? Чтобы я стал музыкантом или кем-то ещё… А кем стать? Мне даже не придумать третьего желания…»

Отец перевернул свой велосипед и надавил на руль и седло, чтобы проверить, накачаны ли колёса.

– Теперь давай посмотрим, что у тебя с тормозами. У меня, например, с ними всегда было не очень.

«Он ещё и шутить умудряется на эту тему!»

Юноша вспомнил тот случай, когда отец ударил старшеклассника. Никто не рассказывал ему подробностей. Самого Андрея физически никогда не наказывали, только в детстве он пару раз схлопотал по мягкому месту, но и то заслуженно. Он помнил и того старшеклассника: брат его сидел в тюрьме, да и самого его не забирали только потому, что он был несовершеннолетним. В школу он ходил, чтобы играть с ребятами в кости и зарабатывать таким образом деньги на выпивку. Потому Андрей и не верил до сих пор слухам, будто отец тогда мстил парню за что-то. Вроде бы тот старшеклассник обидел кого-то на глазах у отца.

«Только не вздумай заговорить об этом». Андрей чувствовал свою вину. Злой длинный язык, вырвать бы его и выкинуть вон. Парень попытался сменить тему:

– На следующей неделе я посижу с бабушкой, если ей не станет легче. Она обычно просит меня сыграть на гитаре. Я тренируюсь, а она любит слушать.

Отец кивнул.

– Я как раз хотел тебя попросить.

Наконец они вывезли велосипеды из гаража. Юноша посмотрел на старенький спортивный велик отца – с тонкими шинами и изогнутым рулём. При езде он не издавал шума.

– Почему ты каждый раз так трясёшься за свой велосипед? Всё смазываешь, проверяешь…

– Я не трясусь. Это нужно, чтобы оставаться в форме. Ты думаешь, в бою люди умирают только из-за пуль и взрывов? Большая часть погибает из-за того, что не вычистили своё оружие от песка, не поменяли воду во фляге, не проверили снаряжение перед походом или пошли в ботинках, которые жмут, натёрли мозоль и слегли с гангреной. А сколько тысяч не надели вовремя касок, не пришили пуговицу и вспомнили об этом только в лютый мороз.

– Но мы же не на войне, пап.

– Ошибаешься, – сказал Штыгин старший, садясь в седло, – если я не проверю спортивный снаряд, то какой-нибудь девочке с косточками нежными, как у курочки, это может стоить жизни.

– Ты всегда таким был? Таким дотошным…

– Я не рассказывал тебе, как после армии мы пили воду из фонтана фуражками?

– Рассказывал. Здорово вас сушило… – юноша не знал, как лучше спросить, чтобы это не выглядело глупо. – Пап, ты знал, кем будешь, в моём возрасте? В четырнадцать?

– А зачем ты ходишь в школу? Смотри, какие предметы у тебя получаются, и выбирай.

– Никакие. Мне скучно почти на всех.

– К нам пришёл новый учитель биологии. Может, с ним тебе будет интересней.

– Новый учитель? Да ты что? Проверим его на досуге.

– Я тебе проверю! И не вздумай «забивать» на уроки.

«„Сын физрука“, – вспомнил вдруг Андрей. – Кто-то может называть меня Аладдином, Элом или просто по имени. Но они всё равно будут перешёптываться за моей спиной».

Одному такому шептуну, который назвал его «сыном инвалидика», Андрей однажды выбил молочный зуб.

Отец надел солнечные очки и крепко обхватил правой рукой руль. Левую он также закрепил на руле. На солнце блеснула сталь. Юноша тоже умел ездить с одной рукой, но не так долго, как отец.

Они тронулись в путь. Ветер весело задул в лицо.

– Батя, ты похож на терминатора, – сказал с улыбкой Андрей.

– А ты на грабителя банка, – парировал Штыгин старший, – отличная компания. Куда едем?

– На самый высокий холм в Городе Дождей.

– Халявщик. И где такой найдёшь на нашей-то равнине?

– И всё же одна высота у нас есть. Боишься, слишком далеко для твоих костей?

– Смотри, не ной потом, чтобы я взял тебя на багажник, когда станет темно и завоют волки.

Отец шутливо вильнул в сторону Андрея, подрезал его и вернулся на свою линию. Юноша рассмеялся и ушёл в сторону.

Это был чудесный день, вернее, его остаток. Приключения, брызги солнца, свежий ветер и раскачивающаяся спина отца на расстоянии вытянутой руки от тебя. Приятное утомление в ногах. Купленные в попавшемся по дороге магазине хлеб, сыр и колбаса – всё это они смели с большим аппетитом и запили холодной водой из фляги. Дороги с потрескавшимся асфальтом и парковые аллеи, песчаные заброшенные лесные просеки. Мелькающие сосны и берёзы, папоротники, случайные прохожие, светофоры, гудящие автомобили, летящие листья.

Когда они достигли вершины холма, запыхавшиеся и довольные, солнце уже медленно ползло к горизонту. Город Дождей просматривался как на ладони, но он был слишком огромен, чтобы можно было разглядеть отсюда его границы.

Этот день не должен закончиться. Андрею хотелось схватить солнце за лучи и вытянуть на середину неба. Он вдруг испугался, что оно уйдёт и не вернётся. Конечно, не насовсем, но так часто бывало в Городе Дождей: солнце исчезало за пеленой плотных бледных облаков, исчезало на целые месяцы. Оно грело где-то там, наверху, но его всё равно что не было.

Трава ещё была зелёной, ласточки чертили в небе знаки, дул южный ветер.

Ничто не предвещало холодов, и не хотелось думать о том, что скоро наступит зима и в Городе Дождей начнутся четыре месяца темноты. Четыре месяца испытаний человека на прочность. Четыре месяца поисков солнца внутри себя, потому что солнце на небе всегда будет скрыто тучами и смогом, а ночь будет длинна, как мировой змей, заглотивший собственный хвост.

– Такое ощущение, что сегодня закончилось лето. – Тихо сказал Аладдин, не отрывая взгляда от панорамы Города Дождей. – Что же теперь делать?

– Крутить педали назад, – ответил отец и похлопал его по плечу. – Едем домой.

«Мой дом в другом месте. Я не хочу домой».

Аладдин сел на велосипед и понёсся с горы, рассекая воздух.

«Вернуться в плохое место, чтобы сделать его лучше».

Может быть, глупо, но он снова подумал о ковре-самолёте…