Читать книгу Четыре месяца темноты - Павел Волчик - Страница 25

– Детей не пускают в учительскую не потому, что они могут здесь что-нибудь сломать или испортить. А потому, что это единственное место в школе, где взрослые могут от них спастись и отдохнуть, – Элеонора Павловна сидела на диване, потирая гудящую голову. – Говоря короче, Каштанов, не торчи в дверях и не раздражай меня.

– Но я только хотел узнать, в каком кабинете у нас математика!

– Как заново родился! Иди и посмотри в расписании.

– Но до него далеко. Пожалуйста-пожалуйста, Элеонора Павловна, я быстренько!

– Ты представляешь, что может сделать голодная, уставшая и больная мигренью женщина с таким настырным типом, как ты?

– Впустить меня?

– Гоша, ты рискуешь! – прозвенела своим музыкальным голосом Богачёва, оторвав седую голову от журнала и хитро взглянув из-под изящных очков. – Здесь черта, которую не стоит пересекать.

– Анна Сергеевна! Я не знал, что вы вернулись… Я думал, вы…

– Такая старая, что больше сюда не приду?

– Нет. Вы не подумайте. Я очень любил ваши уроки.

Каштанов прокашлялся и запел:

«Взлета-а-ая выше ели, не ве-е-едая преград, крыла-атые качели…»

– Если никто не прекратит этот мюзикл, это сделаю я!

Фаина Рудольфовна оторвалась от монитора и сделала два шага в сторону двери. Каштанова как ветром сдуло.

Учительница истории произнесла достаточно громко, чтобы её слышали все:

– Дамы, я тут пытаюсь работать. Пожалуйста, чуть потише!

– Мы тоже здесь не просто так сидим, Фаиночка.

– Я просто так, – произнесла Элеонора Павловна грудным голосом, – хватит с меня. Надо заканчивать эту эпопею.

– У меня не столько к вам претензии, – буркнула Фаина, бросив косой взгляд на математичку, монотонно говорившую что-то учительнице английского языка.

– Павловна, тебя чаем напоить? – спросила, оторвавшись от компьютера, Светлана, школьный секретарь, сердобольная молодая девица, которая умудрялась работать за четверых и при этом отвечать на многочисленные, в том числе весьма глупые, вопросы педагогов и периодически появляющихся родителей, а также подкармливать изголодавшихся учителей печеньем.

Светлана только два года назад приехала в Город Дождей из хутора, где большая семья держала скотный двор, поля и ульи, где дом постоянно полнился вечно кричащими маленькими детьми. Казалось, что с работой она справляется легко, – но это только казалось.

– Чай мне уже не поможет, девочки, – вздохнула Элеонора Павловна.

«Даже измождённая, она способна шутить. Сильная женщина», – подумала Фаина, в очередной раз сбиваясь со счёта в графах с фамилиями.

– Этот Каштанов страдает дефицитом внимания. У него не просто шило в одном месте, у него там сверло. Мне уже встречались подобные дети. Но этот случай совсем запущенный. – Богачёва пыталась удобно разместить журнал на общем круглом столе, но столешница за годы разболталась и давала крен, как только кто-нибудь усаживался с краю.

– Однозначно стол нуждается в ремонте. Нужно обратиться к нашим мужчинам.

– Их теперь у нас стало чуть больше, – подала голос учительница английского Зинаида Алексеевна. У неё была одна особенность: она всегда говорила в нос, очень тихо, никогда о личном и всегда о том, что и так очевидно. Может, поэтому её редко слушали.

«Если они опять начнут дискуссию, я никогда не выставлю оценок», – сокрушённо думала Фаина, пытаясь уже в шестой раз посчитать графы с фамилиями.

– Как там справляется наш биолог? – спросила Элеонора Павловна куда-то в потолок, так как голова у неё была запрокинута на спинку дивана. – Я тебя спрашиваю, Фаиночка. Может, парню нужна помощь?

Учительница истории какое-то время колебалась: отвечать или нет? Ответишь, и разговор затянется на всё «окно», – значит, ей опять сидеть после уроков и заполнять журналы. Однако положение дублёра делало информацию из её уст свежей и не приправленной слухами – следовательно, она может подавать её под собственным соусом, не боясь быть обличённой в обмане. Соблазн угостить всех своим лучшим блюдом наконец пересилил в ней желание работать, и она, отвернувшись от экрана, заговорила:

– Меньше всего я хотела бы оказаться на его месте. У нас, конечно, всем не сладко, но ему как специально повезло: за несколько дней – потоп, драка и свидание с родителями. А ко всему прочему его сейчас вызвала Маргарита Генриховна на свои любимые «отчёты».

– Это просто смешно, – возмутилась Элеонора Павловна и даже оторвала голову от спинки дивана, брякнув серьгами, – тратить время нового сотрудника так бездарно, впрочем, как и время каждого из нас. Что она хочет услышать? Не он же, в конце концов, рожал и воспитывал всех этих детей.

– Ей просто нужно выговориться, как всегда. Если он уйдёт до темноты, можно сказать, что он легко отделался.

– Маргариту Генриховну можно понять, – вмешалась вдруг в разговор учительница математики с кислым лицом. – Она делает свою часть работы, то есть корректирует работу учителей.

Присутствующие пропустили реплику мимо ушей.

«Уж ты-то знаешь, как корректировать чужую работу», – подумала про себя Фаина. Учительница математики, Раиса Львовна, возглавляла кафедру точных наук. Жалобы учителей, входящих в этот блок, уже стали притчей во языцех. Она была из старой гвардии учителей, которые пришли сюда одновременно с Маргаритой Генриховной и всячески выражали недовольство новым директором только потому, что он не похож на прежнего.

– Кто же устроил потоп? – сменила Богачёва тему. За долгие годы преподавательской службы она выработала привычку заполнять журнал и разговаривать одновременно.

– Кулакова и Карманова из шестого «А». Кто бы мог подумать…

– И правда. Никогда бы не сказала. Такие хорошие девочки. А как Кулакова поёт, старается, мимо нот, конечно, но сколько усердия…

– Анна Сергеевна, родная, ну вы-то уж, с вашим опытом, и на те же грабли, – воскликнула Элеонора Павловна. – В тихом омуте сами знаете, кто водится. Ну, вспомните Калашникову, эту тихоню. Теперь мы должны поднимать документы трёхлетней давности для всех комиссий, которые натравила на нас её золотая бабушка. А сколько сил было в неё вложено, сколько добрых надежд! Фаиночка, милая, я ж имела в виду, как молодой человек в моральном плане, ещё держится или сразу восвояси?

– Волнуется, конечно, – призналась Фаина, позабыв сказать, что это он её успокаивал в полночь, когда поступили известия о потопе, – но настроен решительно.

– Ну а ведёт он как? Не теряется?

– Нет, всё время что-то обсуждает с детьми. Вы знаете, Генриховне такой стиль не по душе.

Учительница математики как бы невзначай покашляла в кулак.

«Подпевала», – успела подумать Фаина.

Постучав в дверь, в учительскую вошла Ергольцева, вызвав недовольные взгляды своей укороченной юбкой.

– Можно журнал девятого «Б», пжалста?

– Что тебе говорили про жвачку, Надя? – подала страдальческий голос Элеонора Павловна.

– Какую жвачку? – вылупила девочка глаза, одновременно сделав глотательное движение.

– Она ж не переваривается, золотко!

– Кто спрашивает журнал? – деловито спросила Фаина Рудольфовна.

– Директор! – подбоченилась Ергольцева.

– Ну, тогда…

Девушка вышла с гордо поднятой головой.

– Не нужно давать журналы детям, – послышался угрюмый голос учительницы с кислым лицом, – об этом не раз говорилось на педсовете.

– Это ж Ергольцева, – сказала Элеонора Павловна в потолок. – У девки, может, ноги и от ушей растут, но голова тоже не пустая. Не станет она ничего править. Ну, максимум оценки по математике посмотрит.

С дальнего конца учительской послышалось недовольное сопение. Хотя сложно сказать, был ли здесь дальний конец. Кто-то утверждал, что учительская переделана из квартиры директора – не Марии Львовны, а того, предыдущего, который в старые времена жил прямо на работе.

Учителя всегда существовали и двигались в тесноте. Чтобы одному человеку взять из шкафа журнал, нужно было дождаться, пока другой развернётся и протиснется между стеной и столом.

Любые разговоры в учительской рано или поздно, несмотря на всеобщую занятость и разнообразие возникающих вопросов, обязательно возвращались к одной-единственной теме: обсуждению самых выдающихся учеников. Выдающихся способностью портить кровь учителям или просто сильно отличающихся на фоне остальных в классе. И разговоры эти затевались не ради сплетен, но служили верным способом разгрузить кузов накопившихся жалоб.

Ещё раз обсудили нервозность Каштанова, посмаковали историю с Ангелиной Чайкиной, девочкой из восьмого «А», которая почти ежедневно кричала в школьном дворе на мать.

Говорили, что за ней приходит какой-то увалень из колледжа. Посомневались в том, что она ведёт целомудренную жизнь. (Ну, иногда можно и посплетничать, не всегда же только жаловаться.) Чайкина, впрочем, сама распространяла о себе подобные слухи, не особо скромничая.

Вспомнили Гришу Юпитерова по кличке «Табакса» – худого и высокого, как жердь, одиннадцатиклассника, сына главы муниципалитета Морского района Города Дождей. Юпитеров носил на лице бородку, напоминающую обрывки стекловаты, и очень ею гордился. Помимо бороды его гордость вызывали рваные в самых замысловатых местах джинсы, звук собственного голоса и протекция отца. Он был единственным человеком в школе, кто не носил формы и портфеля. Несмотря на любые попытки руководства повлиять на него, всё, что он имел с собой на уроках, – это пачка сигарет, мобильный телефон и презрительная улыбка. Кроме того, молодой человек полностью оправдывал своё прозвище, – даже завхоз, достопочтенная Метательница Ядра, не могла сравниться с ним по шлейфу курительных ароматов.

Поворчали, но не сильно, на Любу из шестого «А», девочку, с которой не дружит никто в классе и которая заглядывает в кабинеты и подкарауливает учителей, чтобы в шутку напугать, – как будто ей пять лет.

– А новенького мальчика из шестого «Б» встречали? – поинтересовалась Фаина. – Тот ещё субъект. Родители хорошо над ним поработали в плане, хм-м-м, религии…

– Разве там есть новенький? – удивилась Богачёва.

– В белой рубашке с зелёными глазами. Кеша, кажется. Такого не забудешь…

Морщинистое лицо Анны Сергеевны сделалось рассеянным.

– Нет, не припомню. Впрочем, в мои семьдесят пять это нормально.

– Не жалуйтесь, вы помните больше нашего, – произнесла Фаина. Она задумалась о чём-то своём, и на лице её выразилось беспокойство. – Он заявил тут мне, что не будет писать сочинение, потому что он пророк. Вы представляете? Фантазия какая! А вы, Зинаида Алексеевна, что скажете о новеньком?

– Я… Честно сказать, помню не всех. Столько учеников…

«Сколько учеников? – молча возмутилась Фаина. – Ты работаешь в малых группах!»

После этого учительница истории замолчала и даже впала в какое-то тревожное настроение.

Наконец вспомнили девятый «Б», обсуждать который стало уже классикой.

Элеонора Павловна процедила сквозь зубы:

– Да-а-а… А у Кирилла Петровича ещё не было там урока. Вот он порадуется их компании, той радостью, которой мы все радуемся.

– Это мог бы быть неплохой класс, если бы не Харибдов, Кайотов и Осокин. Их безумие переходит всякие границы – (кажется, учительница английского в очередной раз высказала очевидное). – Я уже не веду у них, но наслышалась всякого.

– Ага, они. И ещё четыре мушкетёра, которые ведут себя, как свора щенков, – добавила Фаина. – У меня урока не проходит, чтобы кому-нибудь не прищемили палец или не истыкали ручкой рукав на рубашке. В самом деле, как дети малые, а в каждом по центнеру веса. Кстати по поводу Кайотова. Кто-нибудь видел у него пистолет?

– Что! Пистолет!

Учительская загудела.

– Это воздушка! – перекрикивая шум, заявила Элеонора Павловна. – Пистолет не настоящий. Стреляет от сжатого воздуха стальными пульками.

– Но он же металлический, от настоящего не отличишь, – задыхаясь от возмущения, произнесла Фаина. – Потом, если кому-нибудь в глаз…

– Повредит ещё как, – сказала шёпотом Элеонора Павловна. – Может даже птицу сбить в полёте. У меня муж такой игрушкой баловался, по банкам стрелял. Он меня научил маленько в оружии разбираться. Но я как увидела пистолет у Кайотова, мне аж плохо стало! Он и так-то одной своей дуростью убить может. Короче говоря, я отобрать не смогла, потому что он его запрятал и убежал. Но потом встретила в коридоре, отчихвостила и потребовала честного слова, чтобы он в школу никогда больше подобное не приносил. Он меня боится, девочки! Клялся, божился! Я отцу всё равно позвонила, от греха. Ну, не об этом речь…

Все помолчали. Никому не хотелось начинать разговор о новости, которая сегодня расползлась по школе, как нефтяное пятно по воде. Одно дело говорить об учениках, о наболевшем. А другое – обсуждать действия коллеги, с которым проработали много лет.

Но раз уж был упомянут девятый «Б», раз назвали Осокина, обратного пути не было.

– Конечно, от Артёма Осокина жди последней гадости, но зачем Штыгин решил воспользоваться фотоаппаратом на телефоне? – осторожно начала Элеонора.

– Одинокий человек. Разведённый. Может иметь, хм-м-м, странности… – загадочным голосом произнесла учительница английского и сразу замолчала.

Присутствующие напряглись. Стало тихо. Слышно было, как далеко, на той стороне школы, в коридоре Монгол опускает швабру в ведро с водой и свистит. В каком-то классе по доске царапал мел.

– Бог с вами, Зинаида Алексеевна, не говорите такого больше, прошу вас! – Элеонора Павловна распрямилась на диване и нервно расправила складки на юбке. – Нам ли обсуждать, у кого какие странности? Рассказываете первое, что придумали дети.

– Детям родители верят больше, чем учителям, – раздался угрюмый голос учительницы математики. – Доказанный факт.

– Граждане! Ау! Я даже не рассматриваю такую возможность. Я только хотела сказать, что Штыгин…

– Что Штыгин?

В дверь торопливой походкой вошла Маргарита Генриховна. Она окинула всех взглядом: «Здравствуйте, коллеги!» – и принялась искать что-то на круглом столе, отчего расшатанная столешница отчаянно заскрипела.

«Она уже всё знает», – поняла Элеонора, глядя на крючковатый нос, затуманенные глаза и обвисшие щёки завуча. Маргарита Генриховна суетилась, только что не кудахтала.

Следом за ней в учительскую зашёл Озеров. Он едва кивнул собравшимся. На его лице читалось страдание. С другими лицами из кабинета Маргариты Генриховны не выходят.

«Обработка началась», – сочувственно подумала Фаина.

– Вот эта распечатка! – завуч выудила из кипы документов нарезанные бумажки. – Она поможет вам, Кирилл Петрович, ориентироваться во всех районных семинарах.

– Давайте сначала закончим с отчётом, – взмолился молодой человек. – Вы хотите рассказать мне обо всём сразу.

Маргарита Генриховна с очень плохим артистизмом изобразила крайнюю степень удивления.

– Да вы что? Это очень важно! Удивительно, что вас вообще допустили к занятиям без прохождения семинаров! Так что там Штыгин, коллеги?

– Этот стол нуждается в крепкой мужской руке, – попыталась сменить тему Богачёва. – Кирилл, закрутишь болты, дружочек?

– Сразу же, как устраню последствия потопа, – пообещал Озеров.

Элеонора незаметно показала ему глазами на завуча и изобразила жестом, что ему пора застрелиться. Кирилл Петрович согласно кивнул.

– Отец Осокина уже извещён об этом случае в раздевалке. Сделать это раньше мальчика мы не успели, – проговорила Маргарита Генриховна, не отрываясь от бумажек на столе и как бы невзначай включаясь в разговор.

– Если этот грубиян, его папаша, ещё раз явится в школу, его следует забрать в полицию, —пропела Анна Сергеевна Богачёва, потрясая седой шевелюрой и игриво глядя из-под толстых линз.

– Так что Штыгин?

– Если посмотреть на это с другой стороны, – вставила неожиданно Раиса Львовна, – зачем он оставил детей во время урока? Это запрещено.

– Да, это нехорошо, – подтвердил кто-то из присутствующих. Кто-то из тех, кто любил говорить об очевидном.

– Как же он мог не оставить, если Осокин спрятался в раздевалке, – вставила Маргарита Генриховна, одновременно подсовывая документы секретарю и продолжая вслух. – Светлана Семёновна, вы что мне посчитали в анкете? Количество детей не совпадает… Что у вас в школе было по математике?

– Пять. Считал компьютер, а не я.

– Тридцать четыре и ещё десять. Ах да, кажется, это я ошиблась.

– Кстати говоря, сынок Романа Андреевича тоже делает что хочет, – пожаловалась учительница математики. – На важную контрольную не явился. Видимо, гуляет где-нибудь. А отец об этом даже не знает.

– Вот как? Андрей опять прогуливает? – удивилась Маргарита Генриховна, но на её лице Кирилл как будто прочитал удовольствие от этой новости. – Я поговорю с Романом Андреевичем. Он сегодня как раз будет у меня.

– Смотрите, чтобы он его не поколотил. Старшеклассникам лучше не попадаться ему под руку.

Раиса Львовна глухо засмеялась, думая, что её шутка снимет напряжение. К ней присоединилась англичанка, которая, кажется, не поняла до конца иронии, но успела осознать, что смеяться можно. Маргарита Генриховна была слишком увлечена работой, но чтобы не прослыть невоспитанной перед старой знакомой, коротко улыбнулась. Остальные не поддержали внезапного веселья.

Озеров был сильно занят сегодня, но даже до него дошли какие-то глупые шутки относительно учителя физкультуры. Он сразу принял это за подростковую месть и потому не обратил особого внимания. Но потом по сарафанному радио до него доходили всё новые подробности. Спрашивать никого было не нужно: голоса слышались из коридоров, из буфета, со стороны подоконников. Версий было слишком много, чтобы хоть одна из них казалась правдоподобной. Но впервые услышав, будто Штыгин фотографировал подростка в раздевалке, Озеров почувствовал ложь. Он успел немного узнать Штыгина и доверял своему чутью: «Этот человек не мог сделать такого никогда, а если и сделал, тому есть разумные объяснения». Кирилл сразу ощутил тяжесть последствий этой некрасивой истории, наверное, потому, что в такой ситуации мог оказаться и сам.

Уже час он проторчал у завуча и не успевал сделать ничего из запланированного на сегодня. Праздные разговоры о случае в раздевалке вызвали у него чувство брезгливости.

– И всё-таки это странно, – продолжала, как ни в чём не бывало, Раиса Львовна, отрываясь от тетрадей. – Зачем было фотографировать Осокина? Это, ну, хм-м-м… какое-то извращение.

Озеров не выдержал и, резко повернувшись, вмешался в разговор:

– О чём вы говорите? Как можно сомневаться…

– Сомневаться? Откуда мне знать, какие у кого задвижки, молодой человек? Зачем он фотографировал ученика без штанов?

– Я знаком с Романом Андреевичем, вы торопитесь с выводами… – Озеров ужаснулся, как по-детски это прозвучало. Знаком. Три дня.

– Знакомы? Ох! Неизвестно, что роится порой у людей в голове.

– Послушайте. Существует презумпция невиновности. Пока вина не доказана… – начал Озеров, задыхаясь, как с ним всегда бывало, когда он слишком волновался в споре; но тут его поддержал твёрдый высокий голос Анны Богачёвой:

– Осокин известный провокатор. Тут нечего обсуждать.

Снова настала тишина. Но не оттого, что кто-то прислушался к её голосу, а потому, что каждый погрузился в своё дело.

– Подождите меня в кабинете, Кирилл Петрович, – елейным тоном произнесла Маргарита Генриховна. Кажется, она не уловила сути разговора, но от неё не могло ускользнуть ощущение надвигающейся грозы. – Я сейчас принесу анкетки, которые нужно срочно выдать родителям.

Озеров направился к выходу и услышал гнусавый монотонный голос Раисы Львовны:

– У меня Осокин сидит себе спокойно и никого не трогает. Играет в планшет. И я его не трогаю.

Старческий напевный ответил:

– Что тут скажешь? Штыгин хотя бы попробовал его чему-то научить.

А монотонный тихо добавил:

– Вот и не отмоется теперь…