Читать книгу Сталин и я - Redshon - Страница 11

На занятиях Ботвинник спуску мне не давала, я всегда боялся, что она выставит на посмешище мои знания в языке. Этот страх я поборол, поймав ее на том, что она не знает, из чего у римлян были мечи. Впрочем, этого не знали многие преподаватели, полагая, что gladius и spatha были из бронзы, а не из стали.

Меня такие пробелы в простых житейских знаниях иногда смешили, но виду я старался не показывать.

Однажды я делал доклад о бронзовых мечах, найденных Боуцеком на Балканах, Эвансом на Крите и в Микенах. Пользуясь умением рисовать, даже изобразил древние клинки на двух больших ватманских листах. Там же дал свою реконструкцию оснащения воинов. Марковну, как называли ее студенты, доклад заинтересовал.

Ботвинник даже наводку на «Предметно-понятийный словарь греческого языка (крито-микенский период)» В. П. Казанскине и потомственного интеллигента Н. Н. Казанского. Также задала мне вопрос о кольчугах, видимо, вопрос был связан с её предметом исследований – античными и славянскими романами об Александре Македонском. Я ответил, а потом приволок на занятие Студенческого научного общества кольчугу, связанную товарищем из гроверных шайб.

Именно от Ботвинник я узнал о непростой судьбе еще одного классически образованного кшатрия – ярославского дворянина, выпускника Тенишевского училища и классического отделения бывшего Императорского Петроградского университета А. Н. Егунова.

После окончания в 1919 году университета, Егунов служил в Академии истории материальной культуры научным сотрудником, был одним из организаторов рабфака при Горном институте,108 преподавал русский и иностранные языки в учебных заведениях Петрограда—Ленинграда, в Ленинградском университете работал старшим преподавателем по кафедре классической филологии.

В 1931 преподавал в Военно-морском инженерном училище им. Ф. Э. Дзержинского, руководил там и английским чтением курсантов, особенно во время учебного плавания летом 1932 года в Швецию.

В 1933 году Егунов был арестован по делу «об идейно-организационном центре народничества» и 20 января 1933 выслан из Ленинграда в деревню Подгорное Томской области. В 1938 году, после ссылки, лишенный ленинградской прописки, он поселился в Новгороде; а в 1940 году начал вести латынь и греческий в университете, приезжая в Ленинград на несколько часов. В 1940 году, отсидев, Егунов учил древним языкам на дому, приезжая из Новгорода, отсидевшего отца Натальи – Марка Наумовича.

В Википедии пишут, что во время оккупации Новгородской области германскими родноверами, Егунов заведовал Новгородским отделом народного образования, в своих лекциях для учителей популяризовал отношения средневекового Новгорода и Германии, проводил ревизию библиотечных фондов города, изымая коммунистическую литературу.

В 1942 году был принудительно вывезен вместе с матерью и братом в г. Нейштадт близ Гамбурга, где работал на фабрике остарбайтером. После освобождения служил преподавателем немецкого языка при 12-й армии на курсах по подготовке в академию в 1945—1946 гг. 25 сентября 1946 года (в канун своего дня рождения) оказался в американском секторе, был выдан американцами.

Приговорён Особым совещанием и осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей, срок отбывал на Северном Урале и в Казахстане. Весной 1956, за несколько дней до истечения срока, был освобожден со снятием судимости Комиссией Президиума Верховного Совета СССР. Вернулся в Ленинград, работал в институте истории естествознания и техники и при Ломоносовском музее АН СССР по переводу с латыни, английского и немецкого языка научных статей XVII—XVIII вв., затем стал научным сотрудником ИРЛИ.

Ботвинник утверждала, что «хозяин Ленинграда Ф. Р. Козлов, учившийся когда-то у А. Н. на рабфаке, милостиво выделил своему бывшему учителю небольшую комнату в Гавани, в коммунальной, но малонаселенной квартире на Весельной улице». Крестьянский сын рязанец Фрол Козлов стал членом Президиума ЦК КПСС в 1957 году.

В сентябре 1928 года по комсомольскому набору Козлов был направлен на учёбу в Ленинградский Коммунистический университет. Но, проучившись год, учёбу в комвузе бросил и поступил на геологоразведочный рабфак при Ленинградском горном институте, закончив который, в 1931 году поступил в Ленинградский металлургический институт.

В 1947 году Ф. Р. Козлов был зачислен в резерв на должность заместителя министра вооружения СССР. В ходе так называемого «Ленинградского дела» в октябре 1949 года был направлен в Ленинград на должность парторга ЦК ВКПб Кировского завода. 29 ноября 1949 года пленум Ленинградского горкома ВКПб избрал его вторым секретарем горкома. Учитывая, что первым секретарем горкома был одновременно первый секретарь Ленинградского обкома ВКПб В. М. Андрианов, фактически на Козлова было возложено руководство Ленинградом.

Сын члена Политбюро ЦК Л. П. Берия Серго пишет осторожно:

«Все допросы обвиняемых, проходивших по «Ленинградскому делу», вели не следователи МГБ, а члены партийной комиссии… 13 августа 1949 года в кабинете Маленкова без санкции прокурора (не удосужились сделать даже это!) были арестованы Кузнецов, Попков, Родионов, Лазутин, Соловьев. Еще раньше освобождается с поста председателя Госплана СССР Вознесенский…

Спустя десятилетия после расстрела Вознесенского и его товарищей Комитет партийного контроля при ЦК КПСС признает: «С целью получения вымышленных показаний о существовании в Ленинграде антипартийной группы Г. М. Маленков лично руководил ходом следствия по делу и приписал в допросах непосредственное участие. Ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания… Вопрос о физическом уничтожении Н. А. Вознесенского, А. А. Кузнецова, М. И. Родионова, П. С. Попкова, Я. Ф. Капустина, П. Г. Лазутина был предрешен задолго до судебного процесса».

Судьбу всего «Ленинградского дела» решала тройка ЦК, в ее состав входили Маленков, Хрущев и Шкирятов».109

Козлова продвигал персек Н. С. Хрущев: «На фоне своих коллег Козлов выделялся умением ухватить суть дела, да и опыт работы, партийной и хозяйственной, у него накопился немалый. <…> Политические взгляды Козлова не отличались радикальностью, но в тот момент он полностью, даже в мелочах, шаг в шаг следовал линии отца». Резко ругательное мнение о Козлове сложилось у А. И. Микояна: «Козлов был неумным человеком, просталински настроенным, реакционером, карьеристом и нечистоплотным к тому же. Интриги сразу заменили для него подлинную работу».

Хрущев не скрывал, что видел в Козлове своего преемника на посту главы государства, о чём заявил ещё в июне 1959 г.

Фрол Романыч правил страной. Официально он всего лишь №2 в руководстве Советского Союза. На самом деле – несколько больше того. За годы своего правления Хрущев побывал в Китае, дважды во Франции, дважды в США, в Швейцарии, Иране, Гане, Индонезии, Гвинее, Афганистане, Судане, Египте, Бирме, Таиланде, Индии, несколько раз в Финляндии и так далее и так далее. Польшу, Венгрию, Болгарию, Румынию, Восточную Германию, Чехословакию, Монголию – Хрущев навещал чуть ли не каждый год. В СССР без персека правил Козлов.

Козлов курировал советские космические изобретения со стороны ЦК и опекал засекреченного урку и сына учителя русской словесности С. П. Королева. 14 апреля 1961 года праздничный кортеж добрался до Красной площади, Юрий Гагарин, Никита Хрущев, руководители Коммунистической партии и правительства поднялись на центральную трибуну Мавзолея. Космонавт поднял руку, приветствуя москвичей. Митинг открыл секретарь ЦК КПСС Фрол Романович Козлов. Затем он предоставил слово моёру Юрию Алексеевичу Гагарину.

Подельники (партнеры) перемудрили в так называемом «Карибском кризисе». 27 октября 1962 года Хрущев бросил: «Все. Дело Ленина проиграно». По словам тогдашнего председателя КГБ и члена ЦК В. Е. Семичастного, услышав слова Хрущева, все молчали. Молчал и Хрущев, уперев взгляд в потолок. А потом вдруг схватил тяжелую хрустальную чернильницу и швырнул ее прямо в голову товарищу Козлову Фрол Романычу, который днем раньше вернулся из кремлевской больницы.

Фрол Романыч от летящей чернильницы увернулся. Чернильница,110 просвестев мимо уха, врезалась в стену. А Фрол Романыч, рванувшись в сторону, осел. И его вновь увезли в лечебницу; к работе он больше не приступал.111

Козлов скоропостижно скончался от острой сердечной недостаточности 30 января 1965 года. Пытаясь найти ему замену, Хрущев на первые позиции в руководстве выдвинул Л. И. Брежнева и Н. В. Подгорного.

Доватур, зайдя как-то к Егунову в гости, увидел, что стены комнаты вместо обоев обклеены портретами членов Политбюро. Сам Егунов-Николев рассказывал, как в свое время ходил в Народный дом посмотреть на Ленина, прихватив с собой подзорную трубу. Егунов скончался 3 октября 1968 года в Ленинграде,112 похоронен на Северном кладбище в Парголово, где я часто катался на лыжах со своим корешком, одноклассником и потомственным интеллигентом Витькой Оськиным в зимы 1982—1985 годов.

Я очень жалел, что не застал урку Егунова в живых и не успел поговорить с ним. Опыт этого корня мне очень бы пригодился.

Русские слова корень и кореш (киря, Кирилл) имеют один корень с малоросским словом курень и происходят от древнеримского quirinus: квирит,113 римский гражданин. Корешом звали евреи персидского царя Кира. Греческие рабы именовали своих живых богов словом Κυρἲνος, Господь, Ко(у)рен(ной)ь. Так же обозвали Христа евангелисты.

Имя гражданина Рима живет в русских фамилиях Киров, Киряев, Кириленко-Куриленко, Кирилин-Курилин и т. д.

Свои соображения о зигзагах судьбы Егунова я держал при себе, штатские шпаки, а тем более женщины иных племен и сословий никогда не понимали русских военных.

Однако страх соскользуть с плоскости при Ботвинник я так и не изжил. Полюбил я латынь лишь на уроках Ю. В. Откупщикова. Он мужчина был тертый, служил в морпехах, общался с вятскими уже, служил под началом В. М. Скрябина-Молотова в Монголии учителем латинского языка. Навсегда осталось в моей памяти, как увлекательно Откупщиков разбирал на занятиях по этимологии латинского языка знаменитое постановление о Вакханалиях, принятое Сенатом в 186 году до н. э. (Senatus consultum de Bacchanalibus).

Меня предупредили, что на госах по латыни Ботвинник будет ставить мне двойку, что влекло за собой неполучение диплома. Переводить надо было незнакомый текст со словарем и знакомый (первую книгу «Преображений» (Metamorphoseon) Апулея) без словаря. Любая оплошка приводила бы к граду вопросов по грамматикам, что не всегда вело к хорошей оценке.

В паре с Ботвинник меня экзаменовал В. С. Дуров, он ко мне всегда по-доброму относился, ведь он, как я и Откупщиков, тоже был членом КПСС, да и мужик он твердый, добрый, слово держит или сразу говорит – нет.

Со словарем просто переводить. А вот первую книгу Апулея пришлось затвердить наизусть.

Получил я «четверку», Дуров настаивал на «пятерке», а Ботвинник на «тройке». Так я понял, что на кафедре не останусь.

Наталья Марковна умерла в иды мая 2008-го. В науку о классической древности Д. Е. Новокшонова вернет В. С. Дуров на похоронах Ю. В. Откупщикова в октябре 2010 года, пригласив выступить на чтениях памяти А. И. Зайцева. Друг и сокурсник Новокшонова Константин, сын знаменитого филолога русиста Виктора Мануйлова, вспоминает:

«Как-то мне никто больше с 1 курса и не запомнился, кроме Откупщикова, который был тогда заведующим кафедрой, но, по-моему, никаких занятий у нас не вел. Курс, с которым я пустился в путешествие по Элладе и Римской республике, а впоследствии империи, был довольно сильным. Лучше всего, конечно, учились на первом курсе девчонки. Мальчики же были очень разные. Наиболее сильным, чрезвычайно разносторонне развитым был Дмитрий Евгеньевич Новокшонов. А. И. Зайцев, с которым мы на 2-ом курсе читали «Апологию Сократа», часто говаривал: «Так и хочется мне назвать вас по вашей настоящей фамилии – Новокрещеных». Дима был разносторонне одаренный молодой человек, поступивший на классику с 7-го (!) захода, после армии, но как это говорится, «человек, с острой задницей, стремившийся выскочить из собственных штанов, хотя в них у него всего было вполне достаточно».

Жизнь учеников Александра Иосифовича Зайцева сложилась по-разному. Я, к примеру, покинул в 1995 году кафедру с дипломом филолога-классика и более 15 лет трудился подёнщиком в различных СМИ. Потому, полагаю, мои воспоминания об Александре Иосифовиче несут отпечаток этого факта.

История первая. Год 1994-й. Пришел какой-то студент пораньше на родную кафедру классической филологии филологического факультета СПбГУ. Аудитория 159. Сидит за преподавательским столом профессор Зайцев. Читает. К занятиям с группой студентов готовится. Студент также уселся за парту, достал томик Фукидида, словарь Вейсмана, тетрадку и тоже готовится.

Вдруг заходят две фигуристые девицы с факультета журналистики и спрашивают Гаяну Галустовну Шарову (на кафедре классики Г. Г. Шарова была парторгом). На предмет экзамена персонального по античной литературе. За курс, который они благополучно прогуляли.

Студент посоветовал красоткам подождать, мол, скоро придет. Они расселись, нога на ногу, и трещат о своем, смущая студента своими прелестями.

И болтают девицы о том, что вот, мол, античку сейчас сдадут, а им еще русскую литру сдавать запоздало. А там, говорят, экзаменатор-зверь, кого-то на Достоевском злобно и подло завалил. Про роман Достоевского «Бесы» спросил и завалил. Влепил пару и загнал на пересдачу.

Профессор Зайцев сидел непричастный, как Будда. Студент же ощутил сопричастие и решил девушкам помочь:

– Так известно, как завалил. Наверное, про роман «Черти» спросил?

Девушки встрепенулись:

– Какой роман «Черти»? В программе такого нет!

– Верно. В программе только про роман «Бесы», но потом Достоевский написал продолжение, роман «Черти». На этом всех и валят.

– Что же нам делать?! – испуганно воскликнули девчушки, будущие журналистки.

– Как что? – отвечает студент, – возьмите в библиотеке, прочитайте, он маленький, Достоевский его не дописал, брошюрой издал. Спросите роман «Черти», продолжение романа «Бесы», вам выдадут.

Студентки вскочили и побежали в библиотеку факультета журналистики.

Студент ухмыльнулся и погрузился в Фукидида. Но тут заговорил профессор Зайцев:

– Дмитрий Евгеньевич! Ну почему же «Бесы»? Если «Бесы»!

– Виноват! Александр Иосифович! – бодро ответил студент, привстав.

– Полно вам, сидите, сидите, готовьтесь.

И вновь восстановилась тишина.

В этой истории примечательно, что своему студенту Александр Иосифович сделал справедливое замечание, указал на неправильное ударение. А вот студентам факультета журналистики он такого замечания делать не стал. Полагаю, что счел это делом бесполезным, ведь, как все помнят, Зайцев очень ценил время и избегал пустых действий.

Вторая история относится примерно к тому же времени. Дело опять же происходило на кафедре классической филологии. Сцена подобна: студент готовился к уроку, за преподавательским столом Александр Иосифович Зайцев.

У двери довольно громко верещат две студенточки. Но уже с филологического факультета, ждут Наталью Марковну Ботвинник. Хотят узнать, когда им можно будет сдать свои хвосты по латинскому языку.

И одна заявляет весьма громко:

– Блин, Катя, что за маза? Я хотела прикупить тот кайфовый пусерок, взяла бабки, пришла, а его уже увели! Облом, прикинь! И как я теперь появлюсь в приличном обществе?

Надо сказать, что Зайцев обычно не реагировал на подобные разговоры никак, потому считаю, что его реплика была обращена скорее к своему студенту, чем к этим студенткам. Он оторвал взгляд от книги, посмотрел на девиц, которые тут же замолкли и уставились на него, и сказал, со своим характерным придыханием:

– Друзья мои, ну как же так? Причем здесь одежда? Приличное общество, это общество генералов, профессоров и действительных тайных советников.

И после паузы добавил:

– И никакое другое.

После этого он продолжил чтение.

Профессор Зайцев никогда не говорил впустую. Он был врагом инфляции слов. Но здесь он счел возможным ясно и внятно объяснить, что такое приличное общество.

Третья история относится к концу 1991 года. В группе второкурсников учился студент Семен Крол. Он был весьма распропагандированным демократом, и любил прямо на занятии задавать разные вопросы о построении в России нового, справедливого общества без коммунистов-тоталитаристов и ГУЛагов. И вот на одном из занятий он высказал такую мысль: «Дескать, как хорошо, что все желающие теперь, хоть и за деньги, но могут чему хотят научиться».

Александр Иосифович на это отреагировал интересно. Он сказал:

– Друзья мои, обучение за деньги, это, – говорит, – симония, а симония, – это посвящение за деньги в священнический сан.

И тема сразу стала исчерпанной.

Ответ Зайцева любопытен, и вот почему. При жизни Сталина у Александра Иосифовича хватало мужества называть того каннибалом. В 1991 году на конференции в Эрмитаже я сам слышал, как Зайцев с трибуны публично заявлял, что видит причины многих общественных бед в хищническом хозяйствовании коммунистов. Тут же, когда коммунистов во власти уже не было, он высказался именно так. Причем он знал, что два студента из этой же группы, состоят в находящейся под судом КПСС.

Этот случай показывает, сколь важна была для Александра Иосифовича истина.

В 90-е годы на книжном рынке России появилось много переводных книг в жанре фэнтэзи. Некий студент ими увлекся и читал подряд из серии «Монстры вселенной». И вот осенью 1993 года, этот студент, держа в руке такую книжку, осведомился у Александра Иосифовича, что, по его мнению, будет в России лет через десять? Зайцев ответил:

– Одичание будет. Без сомнения, в России одичание будет, если даже студенты кафедры классической филологии читать подобные книжки себе позволяют.

Весьма примечательны построение речи Зайцева и его непередаваемая интонация. Впрочем, позволю себе сравнение. В отечественном прокате крутился фильм Джорджа Лукаса «Звездные войны». Русский дубляж речи одного из героев фильма, учителя рыцарей-джедаев мастера Йоды, чем-то напоминает речь Александра Иосифовича.

Еще одна история, но уже в Еврейском университете Санкт-Петербурга произошла в 1992 году. Александр Иосифович читал там курс по истории Греции и Рима. Подошло время зачета. Все собрались. Чтобы отвечать по билету, подсаживается к Зайцеву студент лет 30, впоследствии эмигрировший в Израиль со всей семьей и отличавшийся частыми прогулами занятий. Вопрос ему попался об Александре Македонском и его походах. И студент бойко рассказал:

– Александр Македонский покорил Парфянское царство, но войско его, отягощенное добычей, не могло двигаться дальше. И тогда Александр приказал собрать все трофеи и сжечь. И пошли они дальше. И покорились им и Персия, и Индия, и Бактрия.