Читать книгу Чем дальше - Роман Лошманов - Страница 20

Бомбардьерчик «Северстали» (а другие самолеты в Хибины не летают) приземлился очень незаметно – вокруг, казалось, были еще темные облака, а на самом деле мы уже катились по земле. Я перешел через заснеженное летное поле, и в аэропорту у меня сразу зазвонил телефон: «Роман, это Оксана, я у выхода в медовой шубе». Черноглазая и чернобровая Оксана действительно стояла в медовой шубе.

Мы ехали по пустынной дороге через очень снежный лес. Темнота была космической, а телефон показывал, что не было еще и шести. Потом мы миновали город Апатиты и его гаражи. Гаражи выглядели точно так же, как выглядят они в Арзамасе, Ульяновске, Рязани, Норильске, Москве. У русских, подумал я, получилось создать как минимум цивилизацию гаражей. После Апатитов леса стало меньше. Позади сияли городские огни, потом они стали сиять впереди.

В тот день за Кировском открывали Снежную деревню, и меня везли туда, но Оксане нужно было взять кое-какие бумаги на ее работе. Мы заехали на Центральную площадь Кировска. Ее полукругом очерчивали бело-зеленые дома ленинградско-арктического облика. От наряженной елки поднималась вверх по холму долгая лестница. Перед елкой откуда ни возьмись появился ряд детей. Мальчик с краю держал в руках музыкальный центр. Он громко, как на сцене, сказал: «Добрый вечер! Сейчас для вас станцуем мы веселый джаз!» Заиграла песня, и дети действительно стали танцевать веселый джаз. «No more, no more, no more, no more», – пел Рэй Чарльз. Оксана, я, водитель и прилетевший со мной в одном самолете чиновник не знали, как быть, и смотрели на детей. Снег на земле отражал свет фонарей, и деревья вокруг стояли все белые и держали на себе снег.

Мы приехали к городскому горнолыжному склону, где высадили чиновника. Поперек спуска шла линия электропередач. Белые трассы уходили в темноту. Было тихо и серебристо-черно-бело. Потом снова была холодная темнота в огнях. Оксана объясняла мне устройство города и поселков вокруг и сказала, что мы едем рядом с Полярно-альпийским ботаническим садом. Я посмотрел в окно и увидел, что так и было. У санатория «Тирвас» мы остановились и поднялись пешком по дороге. «Вот Снежная деревня», – показала Оксана на большое и плоское сооружение из прессованного снега. Она открыла фанерную дверь, мы вошли внутрь и оказались в белой глухой тишине, подсвеченной синим и красным.

Это были переходящие друг в друга бесконечные галереи с рисунками и барельефами на снежных стенах и сводах. Растрепанный Эйнштейн высунул язык. Бородатый сом улыбался. В нише, как сюжет, обитала схема строения атома. Огромная голова обезьяны хотела как будто выбраться из самой себя. Меня внимательно рассматривали большие спокойные кролики. В одну стену были встроены два ледяных младенца в прозрачных ледяных утробах. Другая галерея заканчивалась космонавтом в позе лотоса. Никого не было; казалось, что это покинутое века назад снежное святилище сразу нескольких неизвестных цивилизаций.

Мы вышли на улицу. За воротами, сигналя и мигая огнями, двигался бульдозер, сгребая снег для новых галерей. Рядом с бульдозером стояла и смотрела на нас лиса с настороженными ушами. Очень сильно ощущалось совсем близкое присутствие большой горы, которой были еле видны только контуры. Гора называлась Вудъяврчорр.

Мы ходили между строениями и искали то, где должна была быть Катя. Оказалось, это был тот двухэтажный дом, рядом с которым стояла лиса. На втором этаже заканчивался праздник. Еще сидели люди, допивали шампанское и коньяк. Мы выпили с Катей и Аней шампанского. Аня познакомила меня с Владимиром, который придумал Снежную деревню. За соседним столом сидели художники и обсуждали творческие разногласия. «Вот поэтому я никогда и не любил христианство», – говорил грузный человек лет сорока с тонким хвостиком вверх на бритой краснолицей голове и таким же тоненьким хвостиком вниз вместо бороды. Потом он вертел во все стороны свою крепкую маленькую дочку, которую ему дала небольшая татуированная подруга.

Меня довезли до гостиницы «Северная», сказав, что я еще могу успеть в музей. Но музей, как обычно, закрывался за час до закрытия, и я не успел. Я поднялся по лестнице к ДК «Апатит», рассматривая пустые дворы и окна домов. Большой зал дома культуры перемигивался гирляндами, из него доносилась песня про хуторянку. У Верхнего озера два подростка, мальчик и девочка, выгуливали сенбернара и другую собаку. Я встретил еще двух или трех человек. К одному столбу без фонаря был прикреплен, как флажок, снеговик на санках. Это была русская зимняя ночь в дистиллированном виде – безлюдная, морозная, серебристо-черная, сверкающая, с застывшими белыми деревьями, с неподвижным светом фонарей, с молчащими многоквартирными домами и парадной общественной архитектурой. Это была зима, близкая мне с моего январского морозного рождения. Я чувствовал себя в своей, в родной среде. И было еще ощущение близких, но не видных гор, обступающих город то ли как декорации, то ли как границы позволенного мира. Который сейчас час в этой полярной ночи, было совсем непонятно: казалось, что одновременно и пять вечера, и девять, и полночь, и четыре утра. Время как будто превратилось в пространство, в котором можно ходить и туда, и сюда, и вообще в разные стороны.

Я пошел в кафе «В своей тарелке». Оно находилось в двухэтажном, не очень хорошо сложенном кирпичном здании, по виду бывшем административном, и мне сказали потом, что раньше там была почта. Внутри было светло и уютно. И к борщу, и к селедке с жареной картошкой принесли по мощному перу зеленого лука. Я понял, что лук тут ценят не меньше фруктов. Нефильтрованное пиво было прозрачным как вода.

В глубоком снегу были проделаны узкие глубокие дорожки. Я прошел через двор, где из снега торчали оледеневшие разноцветные Чебурашка, Гена, Волк, Заяц, семейство из «Репки» в полном составе, – и вышел к праздничной елке. Перед ней опустился на колени подросток, он молитвенно сложил руки и повторял: «Волшебная елочка, ну сделай, пожалуйста!». А второй, которой стоял рядом, увидев меня, засмеялся. Я окончательно убедился в том, что танцы у этой елки тоже были спонтанными, а не подстроенными, что это просто такой город.

Когда я проснулся, за окном была та же темнота и тишина, в которой я засыпал.