Читать книгу Чем дальше - Роман Лошманов - Страница 21

***

Суть Кировска в том, что это северный город, который предназначен для того, чтобы обеспечивать урожаи и рост продовольствия в более южных местах. Здесь добывают фосфаты, из которых делают удобрения и добавки для корма скоту. По сути – перерабатывают неорганические Хибинские горы в то, что помогает расти органике.

О том, как город появился и как разведывались и разрабатываются его месторождения, рассказывает очень подробный музей, то есть Музейно-выставочный центр, в который я пришел еще затемно. Там много плоских и объемных карт Хибинских тундр, есть диорамы шахт и карьеров и наглядные объяснения того, как и зачем обогащается руда. Там множество документов и фотографий, в том числе оцифрованных – можно за час получить практически полное представление о Кировске в его развитии. Первый социалистический город за Полярным кругом, город энтузиазма и мечты: инженеры за кульманами, первые экскаваторы и грузовики, взрывные работы, «Бараки и шалманы строителей Хибиногорска», «Лето в Хибинах жаркое, а озеро Большой Вудъявр прохладное, оно звенит веселыми голосами купающихся». Бо́льшую часть второго этажа занимает обширная коллекция минералов. В сувенирной лавке продаются банки с консервированным запахом потраченного бабла и с северным сиянием.

Город начинался как поселок Кукисвумчорр, потом был переименован в Хибиногорск, а в 1934-м, после убийства Кирова, – в Кировск. В музее висит картина Федора Решетникова «Совет под председательством С. М. Кирова в Хибинах 1 января 1930 года», на этом совещании обсуждалось как раз строительство города. Киров вообще принимал большое участие в развитии Хибиногорска, так что тут один из тех немногих случаев, когда новое имя городу дали неспроста. В городе до сих пор стоит ему памятник, а таких в целом по стране не так чтобы очень много осталось.

Когда я вышел из музея, наконец рассвело, и вокруг города стояли белые горы. Вид был захламлен брошенными и неброшенными строениями, гаражами, столбами, проводами, заборами. На одной из боковых дорог экскаватор доламывал какой-то небольшой дом, превращая его в отсутствие формы. Между бетонными сваями чего-то непостроенного торчали того же роста борщевики. За ними лежал Большой Вудъявр, который переходил в лесистую долину между Вудъяврчорром и Кукисвумчорром.

Я спустился по дороге к вокзалу. Несмотря на то, что сначала отправлялись от него только прицепные вагоны к поездам, которые шли из Апатитов, а потом – только электрички, его построили внушительным, как для областного города. А еще на вокзале, узнал я в музее, была очень популярная пельменная. В 1996 году движение прекратилось. Потом случился пожар, после него здание решили не восстанавливать. Теперь стоит только голый остов без крыш, перекрытий, окон, без ничего, по колено в снегу.

По Апатитовому шоссе я стал подниматься к жилым районам. Обернулся на гул: по берегу озера тяжело ехал ведомый тепловозом состав с рудой. По улице Кондрикова я дошел до супермаркета «Евророс». В супермаркете «Евророс» было как-то очень немного мурманской продукции и на выбор предлагалось два «Кольских» пива: одно было кольским, а другое было сделано тверским «Афанасием».

При свете недолгого зимнего дня Кировск оказался построенным уступами и преимущественно панельным городом. Деревьев на улицах и во дворах было немного, и потому пятиэтажные и девятиэтажные голые дома как-то минерально соответствовали плосковерхим горам.

Академик Ферсман, который открыл здесь месторождение апатитов, писал: «По нашим следам, по тропам наших первых экспедиций пройдут другие, и пусть Хибинский массив, гордо выделяющийся над лесами, озерами и болотами Кольского полуострова, сделается центром туризма, школой науки и жизни». Здесь уже в начале тридцатых была устроена база Общества пролетарского туризма и экскурсий. Я купил в музее местный альманах «Земля Tre» с перепечатанными путеводителями по Хибинам двадцатых-тридцатых: сюда ездили ходить по горам школьники и рабочие. В Кировск и сейчас приезжает много туристов, в основном зимой – это горнолыжный курорт, хотя на курорт этот типовой, хоть и нетипичный город совсем не похож. Был период, когда из Кировска уезжали, что было связано сначала с падением спроса на апатитовый концентрат, а потом – с внедрением новых добывающих технологий, требующих меньшего количества людей. С 1989 года население сократилось с сорока трех тысяч до двадцати шести. Но в сезон все пустующие квартиры сдаются, потому что гостиниц очень мало.

В тот день официально открывался сезон. На горы поднимались люди и съезжали с гор. Под спусками стояли фудтраки, которые привезла сюда Катя. В них и рядом с ними мурманчане продавали еду из местных продуктов. Я съел уху из щуки, окуня и кунжи. Потом попробовал плов с олениной и грибами. Катя подарила мне две бутылочки, в одной была прозрачно-оранжевая, а в другой – нарядная бордовая жидкость, и я решил, что это морошковый и клюквенный морс. Света дала мне тарелку с соленой треской и вареной картошкой. Треска была подкрашена ягодами на манер северного сияния и была очень нежной и правдивой. Картошка была из Туломы; мне рассказали, что это село рядом с Мурманском, в котором она растет, и что там есть и коровы с советских времен. Я познакомился с Иваном и спрашивал, много ли в Мурманске туристов и что они едят. «Китайцы, – сказал Иван, – нашу еду вообще не едят». – «А много ли китайцев?» – «Да тьма! Но они приезжают только за одним. У них считается, что, если зачать ребенка под северным сиянием, он будет обладать какими-то немыслимыми качествами. Целые бизнесы на этом построены: чуваки ездят по полуострову, ищут, где сияние, и ставят прозрачные геодезические купола. А вокруг Териберки – куча домов со стеклянными крышами».

Еще было светло, но быстро и сине стемнело. Такси ждать было долго, автобуса не было, и я решил опять идти сквозь город пешком: библиотека была еще открыта. Венедикт Ерофеев прожил в Кировске восемь лет, сначала в детском доме, потом с семьей; здесь он закончил школу с золотой медалью; здесь долго жили его братья и сестра. В кировской городской библиотеке поэтому сделали музей Ерофеева размером в комнату. Я успел к началу сеанса. Включили записанный рассказ о Венедикте и городе, и я рассматривал разные предметы и сути. Ту самую золотую медаль. Фотографии его и его семьи. Копию записи акта о рождении с пунктами на русском и карельском. Владимирский донос-справку И. Дудкина: «Он заявил, что истина якобы не одна». Чайную коробку, подаренную Ерофееву английским журналистом. Афиши спектаклей. Нарисованные на стене виды из окон электрички «Москва – Петушки». Подаренные музею книги с автографами. На отдельном столике предлагались вниманию книги, объединенные надписью «Заметки к новогодним праздникам»: «Словарь спиртных напитков», «Народная энциклопедия лечения пьянства и алкоголизма», «Трактат о похмелье».

В городе, скупом на развлечения, библиотека по-прежнему – одно из главных. Из читального зала выходили люди: закончилась презентация книги «Северные древесные растения-целители», где описаны тридцать древесных пород, имеющих наибольший интерес для лечения северян. На стойке лежали листовки-приглашения на рождественское заседание клуба любителей комнатных растений. На столе у входа лежали книги, которые принесли горожане и которые можно было взять себе: Пушкин, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Толстой, инструкции по эксплуатации и ремонту различных моделей «Жигулей».

Я вышел из библиотеки и понял, что вот, я исходил пешком половину города, увидел его музеи, магазины, горнолыжные трассы, дома, развлечения, и он произвел на меня впечатление за эти два дня, но если бы я остался там на третий день, почти ничего нового в самом городе уже бы не было, все повторялось бы по кругу, как все повторяется по кругу для тех, кто живет здесь, в замкнутом заполярном сообществе, размещенном в ограниченном числе зданий. Но, парадокс, это сообщество состоит, как я понял тоже, из людей особых, очень активных, открытых и легких на подъем: такие сюда ехали и такие потом тут рождались.