Читать книгу ДеньГа. Книга странствий человеков в людском море - Семивэл Семивэл - Страница 88

Дверь открыла Софья Абрамовна. А кто ещё, собственно, мог открыть?

Позвонил-то он правильно, в полном соответствии с инструкцией хозяйки –два раза.

– Проходите, будьте как дома, Виктор. Как пляж? Ах, вы ещё не посетили наш пляж? Променад опробывали? Ну и прекрасно. Гулять, знаете, это я вам скажу, тоже искусство. Вот мы с Яков Семёнычем… Ну да ладно, я потом вам расскажу, как мы гуляли с Яков Семёнычем, сейчас вы слишком смотрите на меня с усталым видом. Одесса, я вам скажу – ещё та девочка, с ней кто угодно устанет. Пойдёмте, я покажу вам то, без чего нормальному человеку нигде. Вот эта дверь – туалет. Вот наш выключатель. Только, пожалуйста, я вас таки очень, очень прошу, не перепутайте с чужими, вы уже знаете, что у нас за соседи. А эта дверь – в ванную, здесь вы можете умываться, помыть ноги – вот, я показываю, где висит наш тазик. Запомнили? Синенький, с выщербленным краешком. И выключатель тут тоже запомните, как и у туалета – второй сверху. Запомнили? Второй сверху, непременно второй! А теперь пойдёмте, я постелю вам, потом вы умоетесь и приметесь отдыхать. Ну? Как вам понравился наш город?

Софья Абрамовна говорила, а сама настороженно, бдительно бросала взгляды то на кухню, то на открывающиеся и закрывающиеся двери, через которые в коридор проникали звуки самого разного свойства: плач ребёнка, грохот музыки, голос телевизионного диктора, гудение пылесоса. Из кухни, а иногда и из приоткрытой комнатной двери на Табунова падали мало сказать неприветливые – неприязненные взгляды, и он их прекрасно понимал. Если бы он сам варился в такой каше, то вряд ли бы радовался каждому новому пшену. Тем более что Софья Абрамовна, по всему видать, не новичок в своём деле. «Да, бабка, – подумал Табунов, – я не удивлюсь, если вскорости вместо борща в унитаз сольют тебя саму. А всё-таки правильно я решил – приходить только на ночь. А то… Даже не по себе как-то, словно чужое беру. Им и без меня тут весело… Да, только на ночь – переспать и…»

Перед сном Табунов решил взглянуть на ночную Дерибасовскую. Он подошёл к единственному в комнате окну и… неожиданно уткнулся взглядом в двор – тесный, мрачный колодцеобразный задний двор. Образующие его стены, поставленные в каре, были напрочь лишены не только мало-мальских украшений, но даже извести; голые, затёртые лишь цементом, они серо смотрели друг на друга разбросанными то там, то сям окнами. Пробивали их явно много позже строительства дома, вероятнее всего – во времена революционных уплотнений, когда в роскошный зал какого-нибудь аристократа или купца первой гильдии вдруг чудесно впихивался десяток пролетарских комнат.

А ведь это был дом, который несколько часов назад восхитил Табунова!

Когда Софья Абрамовна ещё издали гордо показала, куда она ведёт постояльца, Табунов даже присвистнул. Вероятно, постройки прошлого века, дом стоял необыкновенно нарядный, весь в прекрасной лепке, с барельефом на фронтоне. Маленький зелёный купол венчала скульптура – некто крылатый парил с вознесёнными к небу руками, и плывущие над ним облака делали его совершенно живым. По всему видать, недавно отреставрированное, здание сверкало стёклами сводчатых стройных окон, и фасад его белел, голубел и золотился. Красота!

В тот миг Табунов почувствовал себя польщённым – ему ещё не доводилось жить в архитектурном памятнике, стоящем к тому же в самом центре

Одессы, на её главной знаменитой улице – Дерибасовской.

А затем они с Софьей Абрамовной зашли в подъезд дворца. И дворец – рухнул… Рухнул в глазах Табунова. Софья Абрамовна, не замечая летящих обломков, обругала неработающий лифт («Временно, Виктор, завтра… максимум через неделю-две обещали исправить!») и закряхтела по лестнице.

Мраморные ступени той под миллионами (миллиардами?) шагов утеряли не только свой первородный цвет, но и форму. Всюду в глаза лезла насквозь прокопчённая явно вековой пылью извёстка, старчески грязная паутина съедала углы, трещины в стенах зияли угрозой и недвусмысленным пророчеством.

Но и это оказалось ещё не всё. Дворцу предстояло рухнуть ещё раз, когда

Софья Абрамовна остановилась у двери в квартиру, и Табунов узрел рядом с косяком штук десять-пятнадцать разномастных кнопок от звонков…

– Виктор, вы уже в постели? – одновременно с деликатным стуком в дверь

раздался дребезжащий от натренированного десятилетиями такта голос Софьи Абрамовны.

– Да-да, уже,– откликнулся Табунов, и разложенное кресло-кровать со скрипом и ёканьем в натруженных пружинах, словно в селезёнке старого мерина, присело под его телом.

Отвернувшись к стене, он ещё некоторое время слушал, как со вкусом кряхтит, укладываясь рядом со своим стариком, хозяйка, как продолжает свою коммунальную жизнь коридор. Табунов зевнул и, чувствуя, что вот-вот заснёт, подумал: «Первый день из четырнадцати – есть… Два рубля в сутки, конечно, разбой, но ведь не два пятьдесят, и не три, как было вначале… Одно слово – Дерибасовская … Дери… Вот и дерут… басом».