Читать книгу Напропалуйное гнутьё - Сергей Николаевич Огольцов, Сергей Огольцов - Страница 4

С утра перво-наперво надо было продрать глаза. Их ночью засыпал песок, не натуральный, а что-то типа. Ещё лежмя под одеялом, Буков наощупь выгребал колючие песчинки из уголков схождения век и под ресницами, из тех которые ещё не выпали. Попытка поднять веки вызывала жжение. В ответной самообороне глаза слезились, и Буков брёл вслепую в коридор, а там сворачивал направо – в ванную. На стены он не опирался, а просто проверял руками свои координаты на маршруте.

Вода из крана его окончательно будила и промывала веки. Теперь уже не больно было моргать по ходу дня.

Посреди самой просторной комнаты большого дома стоял старый стул, отворотившись от овального чёрного стола, за которым Буков ел всегда с другого стула. Чтоб не морочиться с верчением первого, туда-сюда.

Чёрный овал большой столешницы окружали четыре стула, но он пользовался только этими двумя.

Благодаря своим размерам, комната вмещала гостиную и кухню сразу. Невидимая граница между ними пролегала неизвестно как. Жилец мог проводить раздел по произволу личных предпочтений, где тут что. Или по настроению. А можно и совсем не париться: назвал всю комнату кухней – стало быть, кухня, сказал на неё «гостиная» – тем и быть ей, целиком, до следующих настроений. В общем, что первым подвернётся на язык. Все проживавшие тут всегда сразу понимали.

Когда из проживавших остался один Буков, он развернул один стул от стола. Так стул, вынесший полдюжины ремонтов, стал частью гостиной. На нём он и сидел всегда, дожидаясь конца срока своему гостеванию и тут, и вообще.

Дальше перед ним, в левом от окна углу, стояло кресло-качалка, которым он не пользовался. Никогда. С его спиной и сесть и встать с него проблемно.

Съев свой обед, он аккуратно сметал обеденные крошки, которых не различал, с овального чёрного стола. Потому что знал, что те всегда там остаются. Дальше делать было нечего, и он сидел спиной к столу и кухне по ту сторону пограничной столешницы.

Глаза в его лице, обёрнутом к широкому окну, невидяще смотрели на зелень сада. Ветер за стеклом бесшумно шевелил ветви и листву яблонь, груш и остального прочего, привычно неизменного, за годом год. Глазами со стула в гостиной Буков не разбирал, какая зелень от чего конкретно, но в голове он ясно видел их тощими саженцами, а иногда и деревцами по пояс в снегу, либо в белых покровах цветения.

Вживую ему ничего такого теперь не рассмотреть, он просто сидел на старом стуле и ждал.

Сад жил дальше, уже без Букова, отдельной от него жизнью. Зарастал травой, ронял в неё круглобокие яблоки, жёлтые груши, кормил чёрных дроздов, потрошителей мягко-оранжевой плоти бессчётных плодов на дереве королька.

Одичалые псы проложили в траве свои торные тропы, срезая через сад по своим собачьим делам. Всё это его не касается. Уже. Ему бы только дождаться, а то ведь опять стемнеет, и снова ложись, выискивай бок, на котором не так будет больно. А с утра пойдёт ещё один день такого же ожидания.

Имелась, конечно, надежда совсем не проснуться, но он мало верил в такое счастье – слишком уж она цепкая, эта сука-жизнь.