Читать книгу Напропалуйное гнутьё - Сергей Николаевич Огольцов, Сергей Огольцов - Страница 6

Паспорт, вложенный Петькой-Трактором, доказал свою пригодность. У контроля при посадке на рейс нигде ничего не пикнуло.

Ну, а дальше? Вот прибываю этим дюраль-дилижансом в конечный пункте назначения, в тот TLV и – что? Ни явок, ни контактов, ни мобильника. Даже задания не дадено! Похоже, у Центра крыша полным ходом уже ту-ту, поехала кататься с милым вагончиком, который голубой.

Вышел на трап, всоснул всей ширью грудной клетки свою пайку смога из местной атмосферы: ну, здравствуй, TLV! Я – Сеня Нулин! Где тут ближайший мусорный бак? А то сильно кушать хочется…

Ладно, что будет – будет. На крайний случай пристроюсь вышибалой в какую-нибудь из туземных злачных точек. Трактор подсказал, что я 0-Седьмой, сталбыть обучен какому хоть нибудь дзюдо с айкидой. Конкретика, после глубокой дрёмы на полировке в аэровокзале, пока что ускользает, но положусь на память тела, на запас реакций в нём, отточенных до автоматизма спецтренировками спецагента для спецмиссий, und so weiter.

Опаньки! А это, что ещё за автоматизм у меня тут выскочил? Похоже, спецтренер по спецайкидо у нас был из Германии. Что ж, на крайняк, как любит выражаться Петька, спец по уховарению, пойду преподавать немецкий в какую=нито eine schule.

Хороший он парень, хоть и полуграмотный, выше читки комиксов не ликбезится. На жизнь хватает одних только: Хрюмппсь!! Бздынц! Пззз!! Однако вежлив шельма, ко мне всегда по отчеству: «Василь Иваныч, сапоги-то скинь, вишь, полы намыты, чай, спецобщага тут, а не бомжатник»…

О! За одно это лавры первенства уходят авиаперевозкам – показательное выступление стюардных гимнасток. Как вдувать спасательный жилет, на случай приводнения в песках Сахары. Но инструктаж-то, чёрт побери, на каком языке транслируют?! Чем-то с зулусским вариантрм английского… Блин! Спецпрепы меня только к британо-оксфордскому натаскали.

– Это Мидл Инглиш, юноша, его нортумбрианский диалект до редукции адъективно-вербальных инфлекций и Великого Ваувельного Сдвига.

Я ахху… оглянулся, то есть, на соседа слева, сидящего между мной и стеклом иллюминатора.

К счастью, ремень безопасности, уже застёгнутый для взлёта, выдержал мой порывисто непроизвольный вздрог в попытке рвануть куда глаза глядят от… чёрт его знает… вурдалак, упырь, оборотень или…

Рядом сидел бочонок обтянутый свитером. Преобильнейшая серая борода заткнута в низкий вырез ворота, но не слишком туго и выбившаяся волосяная складка окружала, словно замызганные брыжжи обомжелого аристократа конца Реконкисты, красную рожу алкоголичного оттенка.

Впрочем, от рожи виднелись лишь глаза да мешки под ними, отороченные всклоченными лохмами бровей и седой гривы. А бороду явно тянуло на приключения – конец её, вернее продолжение торчало из-под шерсти свитерного края, растянутого брюхом, и уползало меж ляжек в джинсах куда-то под сиденье. Как он укрощает её в WC, этот урод?!

– Упырь Вурдалакович Дядьев-Черноморский, с вашего позволения, эксперт лингведения. Спешу представиться, во избежание непоправимых казусов.

– Позывной 0-Седь… то есть… ээ… как вы догадались, что я не в курсе про Великий Сдвиг?

– Проще некуда, у вас, Васёк, всё на лице написано. Не помешала бы маскировочка на тупые базары в голове, чтоб не травмировать порядочную публику откровенным текстом. Могли бы и бороду запустить, как более разумный сапиенс. Кому нужны лишние хлопоты и трах коротким замыканием в и без того кратком сроке жизни? Нате-ка, зацените вашу мыслепись!

Толстые пальцы занырнули в поток волос пониже брыжжей. Во мне щёлкнул рефлекс по выхватке направленного в лицо пистолета с глушителем, переключая тело в готовность номер один.

Однако из власонедр попутчик распсихованно извлёк зеркальце с остроугольным зигзагом трещины, чтоб сунуть мне под нос его ртутный круг.

«Ишь, размахался тут падлюга… Ух, ты! Так это я такой? Ну, здравствуй, Василий…» – струилось по щекам моего отражения, затекая в раззявленный от изумления рот.

Мне повезло ещё, что словесная текучка слов не светилась типа бегущей строки, заманивая киноманов. Буквы смахивали, скорее, на тени насекомых, стремящихся трусцой, но, не ломая строй, в грот… тьфу, блясабля! В рот, конечно, который я поспешил захлопнуть.

Однако театр теней не прекратился. Они продолжили беготню кругами по щекам, а нецензурности неторопливо проплывали по лбу, из края в край, словно по ленте камикадзе, шатнувшегося в увольнение по гейшам. Ему ж бесплатно. Напоследок. До оргазма о борт авианосца…

– Ну-с? Убедились, молодой человек? Хорошо хоть пишется на этрусским, который не-эксперту не прочесть. За исключением матерщины, родные корни – это свято, их не утаишь.

Выхватив зеркальце, он утопил его в струях бороды.

С тупым отчаянием, я повторно прошманал уже не раз обысканные карманы джинсов и пиджака. Как и ожидалось – шиш там ночевал!

Только в боковом билет и паспорт, а остальные стоят в очереди за пособием по безработице. На судорожной карусели в голове катались лихорадочные планы покупки носовика в первой встречной лавке антиквариата.

Да-да! Прятать лицо! Как недоосвобождённая женщина востока. Под бурку его или под антиковид-намордник, рекомендованный продажной ВОЗ. Носовиков нынче днём с огнём. Глобальное сообщество перешло на салфетки, даже приматы в зоопарках прекратили сморкаться во что-либо ниже Scarlet и Cleopatra’s Nest. Чтоб ветру было что уносить…

Тем временем резина самолётного шасси сухо оттарахтала по взлётной, и аэробус оторвался от бетона полосы. Пошёл самый противный этап транспортации – набор высоты. Гигантская качель уносит меня вперёд-наверх, безвозвратно, чтобы там перебросить в следующий взмыв.

А тут ещё память тела расскулилась в незваных воспоминаниях. Каким укачливым оно было в раннем детстве. Всего часа езды по гладкому железу рельс хватало для утраты транспортабельности.

Морская болезнь не щадит и сухопутных крыс.

Препараты из антигистаминных компонентов и холиноблокаторов на меня не действуют. Да, я мог бы летать в режиме синхронной автономии, уйдя в параллельный полёт, Пристёгнутым к сиденью лишь для виду. Но у Центра завелась дурацкая привычка проводить экспрес-анализ на содержание субстанций в крови сотрудников.

Особенно вернувшимся живым после задания. Или из отпуска. Полный сволочизм, конечно.

Поэтому тошноту давлю домашним средством. Личный импортозаменитель. Главное не дать ей, суке, осознать, что я её вообще чувствую.

Всю эстафету пошаговых вознесений летающей машины отсиживаю с отсутствующим выражением лица, типа преферансиста профессионала.

Даже когда закладывает уши. Побочно-бонусный эффект пристрастия к азартным играм. Сиди и ухом не веди, чтобы никто не догадался, где у тебя дырка в мизере.

А грёбаную память тела глушу упёртым в одну точку взглядом. Чёрная точка на нескончаемом плафоне по-над ящиками для ручной клади поверх пассажирских голов по ту сторону длинного прохода из хвоста в нос.

Гул моторов плавает по синусоиде: от инфрарёва до ультраписка в наполовину заложенных ушах. Во всяком случае не выше 92 %. Однако у меня есть точка, вот на неё-то я таращусь и – держусь.

Дайте мне точку опоры, и я не допущу, чтоб хоть и миром всем мне вывернули желудок. Заморитесь, тошнотворцы! Держусь как Икар в испытательном полёте…

Хубля! А вот это уже полнейшая подлость. Удар ниже пояса. Моя опорная точка вдруг сдвинулась и поползла спиралевидными кругами. Так это ж муха! Бляха-муха, муха-цокотуха…

Опоры больше нет, вынужден залечь в глубокую оборону за бруствером из медитаций о её муховной жизни. Тактика не нова, однако тупо работает. Сам не знаю почему. Пока что толком не догуглился, медитация – это, что вообще такое? Но успел подметить, что мысль, заякоренная на чём-то одном, помогает. Хоть даже и на спиралевидно ползучей мухе, которая, по сути дела – заяц.

Без билета, без всякой регистрации шастает по свету, из конца в конец. Сегодня жужжит залётная на дынных корках восточного базара, завтра прохлаждается под бризом фиордов Скандинавии. В среду у неё стрелка с мухуями на Таймз-Сквер в Нью-Йорке, потом летит в дисциплинированно правоверно Талибанстан, откладывать свои безбожные яйца.

А по пути творит, что стукнет в её мушиные мозги. Вон – принялась летать кругами внутри прямолинейно движущегося самолёта. И тут уже закручивается такая относительность, что и Эйнштейну не прочхать. Аэроакробатический пилотаж в салоне, мчащем выше поднебесья…

Шлямпсь!

Внезапно, словно чёртик на пружинке, взвилась старуха с той стороны прохода, изобразить ракету земля-воздух. Униформа – серое платье прямого кроя без рукавов (!) – увеличивает прицельную дальнобойность в радиусе поражения.

Медитация – вдрызг, моя эшелонированная оборона – псу под хвост. Один шлепок, и сбитая муха заштопорилась вниз под завывание мухомоторов. Один к одному – Юнкерс, расстрелянный пулемётами Спитфайера,

[–»

М1919 Браунинг, спецмодификация под калибр .303 для британских КВС

«–]

но я его не слышу – уши заложило, наш авиалайнер продолжает набирать высоту.

Ракетчица противовоздушной обороны горделиво поглаживает шлем стрижки камуфляжной хне густо-тёмно-медной. Точка шлёпнулась на пол, взбрыкнула лапкой. Может ещё оклемается?

А фиг там! Широкий, как трак гусеницы Марка Первого,

[–»

та незабвенная глыбища металла, что первой двинула утюжить поля боёв мировой бойни № один

«–]

каблук нескончаемо баскетбольной ноги стюардессы лязгнул о пол, кладя конец финальным мукам мухи.

Контрольный притоп мимоходом, как и контрольный выстрел – гуманного акт милосердия.

Капец. Отлеталась тварь насекомая. Не донесла подрывных яиц, что окрыляют инакомыслящих и грозят устоям полицейских государств.

Победно стиснут кулак на вскинутой руке старушки, обтянутой коричнево-морщинистой, словно сушёный финик, коже. Триумфаторша занимает исходный огневой рубеж за спинками сидений на той стороне.

– Ай, да Немезида, – бормочет Дядьев-Черноморский. – Жива курилка с дальних островов! Есть ещё порох в пороховнице! – Из глаз его, сквозь лохмы нависших над лицом бровей, лучится неподдельный подхалимаж.

Заложенность моих ушей миновала. Похоже, наш небесный перевозчик вскарабкался уже на высоту, предписанную воздушным коридором, и мы легли на крейсерскую скорость.

– Респект, Хроносовна! – Не унимался он с безадресными дифирамбами. Кому? О чём? Нас тут всего трое: он, я, да иллюминатор, и каждый в троице – мужского рода.

– Это я про перехват, – Не дожидаясь, пока озвучу свой вопрос, пояснил лингволог, – чёткая работа, в два хода – чик! – и нету. Как говорили колизейские профуры-ноннарейки: «do ut des», сиречь, «дай и тебе достанется».

– В смысле, она проститутка, что ли? – Не понял я. – Та рухлядь прыгучая? Или вы про стюардессу?

– Закрой пасть! – Не шевеля губами прошипел попутчик, – и моли бессмертных, чтоб ей не донесли, не то трандец – и ляпнувшему и всем присутствующим в пределах слышимости.

Мне оставалось лишь пожать плечами – везунчик, блин, лечу с шизиком, рвущим когти из дурдома. Однако пожимал я одним правым, приберегая левое для дзюдо, которое всё никак не вспоминалось, даже в такой момент: в соседи мне достался не просто тронутый, а с буйным прибабахом.

По спинке сиденья слева рывками в четверть оборота катался бочонок торса в свитере: туда-сюда. Глаза в свободной от волос части лица закрыты накрепко. Нечто типа посмертной полумаски из гипса багряного отлива, в асинхронном верчении с бочонком, испускало бессмысленные вопли:

–хроносовна! Ну, Океановна! Не надо! Я ведь с твоим папой… Даже с обоими… Не виноватый я! Рандомный билет из кассы… Этого полудурка первый раз в жизни… Фатум подкуплен был! – Он перешел на визг и, не разжимая век, вцепился вдруг в истоки бороды, сочившейся из багряных щёк, и взвыл в регистре недоступном голосовым связкам человека. – Нет! Только не это!

У меня снова заложило уши. Гул турбин за бортами Боинга взвился до визга циркулярных пил. Гигантских. Визжавших истошно то в унисон, то каждая сама себе.

Но хуже всего, что опять пошла болтанка на качели без границ, однако уже задом-наперёд: назад-и-вниз, назад-и-вниз… И всё быстрее…

Боинг явно выпал из выделенного под его полёты коридора…