Читать книгу Напропалуйное гнутьё - Сергей Николаевич Огольцов, Сергей Огольцов - Страница 5

Память моя безупречна, ей вообще цены нет. В полном смысле слова. Мне без проблем выуживать из неё недостижимое для усреднённых представителей людского рода. Полную запредельность для простого смертного.

Например, помню времена, когда жизнь складывалась сплошь из одних лишь удовольствий. Беспрерывное наслаждение. Океан сладостной неги. Тёплый, приятно сумеречный, полный ласки, в котором я плескался с моим постоянным товарищем по играм – змеем.

Мы были неразлучны, я и мой друг змей. Играли, кувыркались, баловались, всё делали вместе в мире, созданном только для нас, где разливался мягкий полумрак приятно-розоватого цвета. Мир комфорта и нежной заботы. Ах, если бы так продолжалось и дальше…

Но всё уже кончено, тот мир погиб, его не стало. Предвестником конца явились жуткие мощнейшие содрогания, что раз за разом потрясали мир. Он стал враждебным вдруг, накинулся, стал давить, безжалостно, до удушья. По океану разлилась едкая отрава, невыносимая, грозящая прервать любую жизнь.

В безумном ужасе, трепеща всем телом, как схваченная сетью рыба, я бился в поисках спасения, хоть как=то избежать весь этот ужас.

Небывало резкий свет в конце открывшегося туннеля указал единственный путь к избавлению, исходу из ядовитой западни. Тесные стенки давили, безжалостно сжимали голову, но я не прекращал борьбы за жизнь. Протискивался всё дальше. Только вперёд.

Меня приняли руки, обтянутые скользкой резиной. И они же – о, Боже! – отсекли моего друга, который, оказывается, был частью меня! Я вскричал, и первый вдох воздуха иного мира ворвался в мои лёгкие.

Да, я помню всё…

И я не забыл случившееся через полгода. Вокруг стояла ночь. Мама и я лежали на топчане. Жёлтый свет проникал не шевелясь из соседней комнаты. Мама спала, а я упоённо сосал её титю. Я часто занимался этим, в любое время суток. Мне нравился домашний вкус её молока, но ещё больше нравился податливый сосок тёплой тити.

Резиновые руки отняли меня от её груди, я был готов протестовать уаканьем и криком, но рот мой вдруг заполнился податливой резиной, чем-то похожей на её сосок. Я стиснул дёснами безвкусную подделку и – смолчал…

– А неплохой получится из мальца янычарёнок, – проговорил голос у меня над головой, писклявый, словно трение резины о резину. – Как окрестите его, Док?

– Тут и думать нечего. В инструкции чётко сказано – по дате: 07, значит 07-й. Фамилия по месяцу – Январенко, – ответил кто-то в жёлтом свете.

И больше я не видел маму, Никогда…

Bukov

_

03

В его прошлых жизнях, где он был пацанёнком, козырным парнем, мужиком с ухваткой на всякую работу – Буков тела не имел. Ну, то есть, совсем не замечал. На нём было решать только: куда пойти, что там взять, поднять – перевернуть… – да мало ли… – а дальше оно само уж.

Теперь всё не так. Нынче тело обернулось его местом заключения. Режим строжайше жёсткий, свобода передвижений ограничена до предела. Неосторожный крен, резкий поворот, или наклон слишком глубокий – караются безжалостно и неотложно.

В общем, теперь уж тело держало его в ежовых рукавицах. Но даже без проступков с его стороны ломило и мучило болями постоянно. От ступней до шейных позвонков.

Тело мстило за беспощадную эксплуатацию в минувшей жизни. Пришла отплата от убитой нахрен опорно-двигательной системы.

Он терпел, куда тут денешься, хотя и, как говорил звездастый комик Голливуда, он на такое не подписывался. А тот сказанул и вдруг – женился. Наверное, хотел клин старения выбить другим, который стимулировал когда-то сильнее остальных потребностей.

Да и казна имелась. Поднакопил за долгую успешную карьеру на серебряном экране. А под конец месяца намазанного мёдом, взял и – повесился. Обидный такой просчёт. Не учёл комик, что и у стимулов срок годности кончается… Оставил юную спутницу жизни безутешной. Или как? Ну, это ей видней.

Под игом вечно ноющего тела из Букова получился сурово неуступчивый старик. Он в петлю не полез, не стал выплясывать в ней на потеху праздным зубоскалам. Такое не для него и не по нём. Одна неаккуратность и курям на смех.

Нет, он переключился в режим ожидания естественной кончин и, в суровом молчании, волочил свои боли дальше…