Читать книгу Как мы продлили этой зимой - Сергей Язев - Страница 10

Перелет от Москвы до Осло занял два часа и двадцать минут.

Погода сначала была отличной, солнце светило в иллюминатор, что было непривычно для Шереметьево. Я подумал было, что это плохо – лучше бы погода была скверной сейчас, но хорошей в день затмения, но потом вспомнил, что до Шпицбергена отсюда больше двух с половиной тысяч километров и погода там совсем другая.

Мне повезло с соседями – их не было. Я зарегистрировался на этот рейс еще в Иркутске, выбрав место у окна подальше к хвосту, надеясь, что здесь народу будет немного. Так оно и вышло. Я извлек из рюкзака надувную подушку, наполнил ее воздухом и подсунул под голову, вытянувшись на все три сиденья. Мне не помешали ни высотный томатный сок, ни сокращенный (благодаря короткому перелету) аэрофлотский – скажем так – ланч. Я проспал около часа и проснулся вполне бодрым. Остатки воздействия алой жидкости исчезли без следа.

Внизу тянулась странная серая поверхность. Я вглядывался в нее, пытаясь понять, что это – лед или вода, но так и не понял. Но тут появилась явная суша, покрытая снегом (а вот в Подмосковье снега уже нет! – как рассказал мне в «Галактике» Гаврилов).

Стали появляться отдельные облака, которые скоро сменились почти сплошной пеленой облачности с редкими просветами.

…Звук двигателей привычно изменился, и стало ясно, что мы идем на посадку. Спустя некоторое время мы пробили слой облаков, и за иллюминатором возникла уходящая к горизонту черно-белая панорама заснеженной гористой местности. Мы понемногу снижались, и стали видны отдельные дома среди леса, и сразу стало ясно, что это уже не Россия. Дома были островерхие, сказочные, с красивыми крышами. Все они (дома) стояли на безлесных вершинках холмов, окруженные бурой щетиной леса. И было видно, что эти домики, окруженные хозяйственными постройками, были хорошо продуманными, чистыми и опрятными, и к ним подходили извилистые дороги. Даже высота не мешала заметить, что дороги эти не проселочные, а покрыты отличным асфальтом – подобно трассе, по которой ездят на дачу родители одного из российских губернаторов, и уж совершенно не похожи на те дороги, по которым родители никаких губернаторов никогда не ездят.

Самолет начал быстро снижаться, снега стало видно все меньше – черные пятна леса становились все больше, а потом лес кончился, мы пронеслись над многорядным шоссе, по которому ползли немногочисленные автомобили, возникло бесснежное буро-зеленое поле, и мы довольно плавно коснулись бетонки. В самолете никто не захлопал, и я этому внутренне порадовался – почему-то очень не люблю постпосадочные аплодисменты. Не театр.

Мы прибыли в аэропорт Гардермуэн города Осло.

Ждать пришлось недолго. К нам пристыковался рукав, и пассажиры, засуетившись возле своих рюкзаков и сумок, двинулись к выходу. В рукаве я догнал Меркулова.

– С прибытием в демократическую монархию! – сказал я.

– С прибытием! – отозвался Меркулов. Похоже, он тоже выспался.

– А Гаврилов сел в самолет? – спросил он. – Я его на посадке так и не видел!

– Одно из двух, – ответил я. – Либо сел, либо не сел. Наверно, сел. В бизнес-классе никого не было – ни когда мы входили в самолет, ни когда выходили. Может быть, их в бизнес-класс привезли отдельно, позже всех и выпустили раньше всех? В общем, он человек опытный, не пропадет.

Мы вошли в длинный бесконечный коридор, уходящий в невидимую даль, и отважно отправились в эту самую даль. Собственно, иных вариантов у нас не было. Справа за стеклом просматривался точно такой же коридор, в котором иногда возникали нестройно бредущие из бесконечности навстречу (на посадку) группы людей. Слева за стеклом был виден глубоко внизу длинный (опять-таки бесконечный) зал вылета, где распознавались стойки регистрации, сиденья зала ожидания, а также какой-то постмодернистский фиолетовый самолет, по которому могли бы лазить маленькие норвежские дети, ожидая выхода на посадку (но не лазили – вероятно, фиолетовый самолет был вблизи еще страшнее, чем издали).

Иногда в нашем бесконечном коридоре возникали надписи на незнакомом (очевидно, норвежском) языке.

Людской поток двигался с разными скоростями, одни обгоняли других. В конце концов, мы с Меркуловым воссоединились с Женей, а потом и с Рябенко, обнаружив друг друга в этом непрерывном, слегка турбулентном движении. Но по-прежнему не было с нами Чекулаева, и по-прежнему оставался невидимым Гаврилов. И это начинало настораживать.

Иногда для ускорения движения появлялась перед нами бегущая дорожка. Мы вступали на нее, и наше движение ускорялось.

– Кстати, я вспомнил! – оживленно сказал Меркулов. – Где же это было? Кажется, в Стамбуле, когда мы летели в Кению… Помните, Сергей Арктурович?

– Я не могу этого помнить, поскольку в Стамбуле вы были с Семеновым и Гавриловым, а мы с Евчиком прилетели позже, – отозвался я – надеюсь, что флегматично.

– А, ну да! Так вот там мы наблюдали следующую картину. На вот такой же бегущей дорожке стоит, точнее, едет мужик налегке, а его жена с чемоданом идет пешком рядом, за ограждением. С трудом поспевает. Он ее на дорожку не пускает, она женщина, и ей не положено…

Женя возмущенно покачала головой.

Недалеко от конца дорожки стоял, подобно красно-синему утесу, перегородив путь и обтекаемый потоком людей, Гаврилов. Его-таки выпустили из бизнес-класса раньше всех, как и полагается. Женя повеселела (похоже, она действительно допускала, что Гаврилов так и не сел в наш самолет).

– Представляешь, а я летел в бизнес-классе один! – сообщил мне Гаврилов, как только мы поравнялись.

«Ну, дураков больше нет», – мысленно ответил я, а вслух похвастался, что спал на трех креслах безо всякого бизнес-класса.

Мы двинулись дальше, приветствуя друг друга слоганами о Северном Демократическом Королевстве, в которое мы прибыли. Вскоре нас догнал слегка обиженный Чекулаев: «А вы почему меня не подождали?..» Мы побрели дальше все вместе, поглядывая сквозь стекло на головы маленьких людей (вид сверху) в зале ожидания под стеклом. Затем возникла новая порция светящихся надписей, и мы издали звуки удовлетворения – в числе надписей обнаружилась и надпись на русском. Бесконечный коридор обрел наконец свое завершение, появились сначала боковое ответвление со стрелками, потом эскалатор, и мы попали в темноватый зал, где надлежало получить багаж. И багаж уже совсем скоро завращался на ленте транспортера. Ничего удивительного в этом не было – пока мы шли по бесконечному коридору, багаж успели бы привезти на автобусах. Если не из Иркутска, то из Москвы – точно.

Я увидел на транспортере свой рюкзак. Тонкая меркуловская пленка порвалась на многочисленные полоски, и когда я сдергивал рюкзак с резиновой бегущей дорожки, мутно-белые ленты взметнулись вверх, как элементы какого-то странного шаманского облачения.

Мы вделись в рюкзаки, заметно прижавшие нас к полу, взяли в руки по второму рюкзаку (кроме Гаврилова, взявшего свой разверстый недозастегнутый портфель, из которого торчали Важные Вещи) и двинулись на паспортный контроль. Никто не заинтересовался камуфляжным рюкзаком в рваном полиэтилене. Норвежский офицер посмотрел внимательно в раскрытый паспорт (я сдвинул на лоб очки) и спросил о целях прибытия. Я изложил ему почти правдивую версию про туризм, офицер флегматично кивнул, поставил штамп, поблагодарил, вернул паспорт и пригласил в страну. Я тоже сказал спасибо и двинулся вперед, проходя со своими рюкзаками сквозь откидывающиеся дверцы как танк сквозь африканскую хижину.

Мы были в Норвегии.

Мы вошли в огромный зал, черный потолок был где-то далеко вверху, на нем горели яркие лампы. Светились яркие рекламы и указатели, многочисленные люди деловито двигались во все стороны.

– Нам нужно на поезд, – сказала Женя. – Аэроэкспрессы тут дорогие, надо ехать в Осло на электричке.

– Далеко? – спросил Чекулаев.

– Примерно пятьдесят километров, – ответила Женя. Она очень тщательно готовилась к поездке. Очень хорошо иметь в команде таких людей.

Кассы электрички были скоро найдены, Гаврилов затормозил (застыл), внимательно вглядываясь в надписи, и наконец решительно двинулся к кассе. Он оплатил шесть билетов со своей карты и вручил каждому бумажку. Каждая стоила в переводе на российские деньги восемьсот рублей. Аэроэкспресс обошелся бы вдвое дороже, хотя реальной разницы не было: у аэроэкспресса не было остановок, а у электрички были – кажется, две или три.

Я подхватил большой Женин рюкзак (очень быстро, заметив это, у меня его отобрал Меркулов), и мы отправились на электричку. До отправления оставалось пятнадцать минут. Все было нормально.

Мы обнаружили узкий эскалатор, на котором скатились вниз и оказались на перроне.

– Домодедово, – сказал я. Было очень похоже.

– Та-ак! – произнес Чекулаев таким тоном, как будто увидел нечто ужасное. – А это что такое?

По ту сторону рельсов поднимался крутой высокий откос. На откосе лежали свежесрубленные белые березки. Березы. Русские березы. Родные березы – не спят…

– Викинги вырубают наши березы? – спросил не помню кто.

– Это их асимметричный ответ на военные учения в Арктике? – отозвался кто-то еще.

Но чрезмерная наша политизированность была, разумеется, излишней. Берез в Норвегии оказалось как в России, а значит, вырубить их невозможно – даже и браться не стоит. Рядом с вырубленными березами лежали и какие-то неопознанные черные кусты иных пород. Очевидно, на откосах над железнодорожными путями не должно быть никакой древесной растительности. Ни берез, ни баобабов. Санитарные чистки. Порядок в северном королевстве.

…Подошел скоростной поезд с узким ракетовидным носом и ярко освещенными окнами. Разверзлись двери, и мы втащили рюкзаки в норвежскую электричку. Начинались приключения нашей экспедиции на территории Королевства Норвегия. До солнечного затмения оставалось два с половиной дня.