Читать книгу Как мы продлили этой зимой - Сергей Язев - Страница 8

Мы с Чекулаевым вернулись к метафизическим темам. Чекулаев перевел разговор на любовь. Но не успел я авторитетно высказаться по этому важному поводу, как явился Михаил Геннадьевич Гаврилов. Основатель-организатор Азиатско-Тихоокеанской астрономической олимпиады, ученый секретарь Научного совета РАН по астрономии, кандидат физико-математических наук, участник восьми (нынешняя была для него девятой) экспедиций по наблюдениям полных солнечных затмений и прочая, и прочая, и прочая.

Он появился буквально через пять минут после своей SMS-шутки, и я пожалел, что не успел поспорить с Чекулаевым о том, что Гаврилов будет в красно-синем пуховике. Я бы выиграл. Гаврилов действительно приближался к нам в своем чудовищном, надутом, как скафандр, красно-синем пуховике, и был этот пуховик уже не так нов, как было год назад, когда я впервые увидел эту впечатляющую одежду на фестивале науки в Иркутске. Из-за плеч вздымались, подобно крыльям, покачиваясь, отстегнутые части капюшона, а из швов на стыках красного и синего в некоторых местах уже торчали (точнее, угадывались – «скорей угадаешь, чем разглядишь…») какие-то подозрительные перья. На плече Гаврилова висела его знаменитая светло-коричневая сумка-портфель, и была она, как всегда, набита до отказа нужными вещами, и некоторые из этих вещей виднелись, выпирая, подобно перьям, наружу, из-за чего главная молния сумки не застегивалась до конца. Была эта сумка видавшей разные виды, ездила она, по-моему, уже на остров Пасхи в 2010 году, а также во все последующие экспедиции и всегда содержала самые нужные вещи и документы. Теперь ей предстояло оказаться в Заполярье.

А еще у Гаврилова имелись: серая шерстяная шапка, опасно свисавшая из кармана пуховика, длинные черные прямые волосы, которых в новом тысячелетии еще не касалась расческа, и настоящая могучая черно-седая борода. Сразу было видно, что это известный полярник и путешественник типа Федора Конюхова. И не возникало никаких сомнений, что именно такие люди, и никакие другие, должны обладать первым правом бесплатно посещать VIP-зал «Галактика». Ну, не Масляков же!

Мы поздоровались. Я был очень рад его видеть! И Чекулаев был очень рад его видеть. И вообще, мы были уже очень рады.

– А ты как сюда попал? – непедагогично спросил я. – Ты тоже заплатил две с половиной тысячи, как Рябенко?

– Зачем же, – ответил Гаврилов, с трудом выбираясь из пуховика. – Я же тебе писал, что полечу на вашем самолете, но только бизнес-классом, а значит, имею право проходить сюда бесплатно. А вы что, заплатили по две с половиной тысячи?

Немыслимые сотни тысяч миль, накопленные Гавриловым в ходе непрерывных перелетов по земному шару, позволяли ему иногда бесплатно летать, причем даже бизнес-классом.

– Нет, только Рябенко! – сказал я. – У Михаила Владимировича есть карта, по которой мы сюда прошли…

Гаврилов с интересом изучил чекулаевскую карту.

– Михаил Геннадьевич! – сказал Чекулаев с воодушевлением. – Вы не будете возражать против бокала красного вина?

Гаврилов не возражал. Он пошел запасаться едой, а Чекулаев еще раз сходил к стойке.

– Тут был младший Масляков. С семьей, – сообщил Чекулаев, когда мы, теперь уже втроем, угнездились на высоких стульях и чокнулись за встречу. – После того как он ушел, мы с Сергеем Арктуровичем в этом зале самые знаменитые!

– Так было до того момента, пока тут не появился Ваш Покорный Слуга, – возразил Гаврилов. Это было удачно сказано, и я с размаху ударил Гаврилова ладонью в его ладонь, подтверждая высокий класс высказывания. Мой бокал при этом почему-то упал набок, и его содержимое алым водопадом выплеснулось на мою рубашку.

Я при этом не сказал ничего неприличного. В этом зале по-прежнему были только воспитанные, вежливые люди.

– Сейчас подотру – успокоительно сказал Чекулаев и начал возить по столу салфетками, а я ринулся к туалету мимо стойки бара, мимо дивана, на котором подозрительно неподвижно лежал, вытянувшись, Рябенко, и включил холодную воду на полную катушку. Рубашка моя была фиолетово-малиновой в узкую полосочку, цветовая гамма была близка к оттенку вина, и следов инцидента не осталось. Совсем. Или вина стали делать другие?

Я решил, что это знак. Очередной. Не случайный. И нужно было к нему прислушаться и прекратить немедленно, так как если не прекратить, станет плохо, а впереди было еще, собственно, все, поскольку ничего еще, собственно, не началось.

…Когда я вернулся к столику с совершенно мокрой спереди, но зато не изменившейся в цвете рубашке («А со мной, знаете ли, произошла удивительная история… всего облили…» – как сказал, помнится, доктор Р. Квадрига в почти аналогичной ситуации), Чекулаев объяснял Гаврилову, что селедка слегка обветрилась, но в принципе есть ее можно, потому что никто в зале еще не умер, а Рябенко ее не пробовал. На столике снова стояли три полных алых бокала, было чисто и уже не было никаких остатков от мерзких мокрых салфеток.

Я символически взялся за бокал, больше уже не меняя в нем уровень налитого, но мои товарищи этого не замечали. Они вели леденящую метафизическую беседу о медведях Шпицбергена. А я принялся изо всех сил напрягать интеллект, чтобы следы красивой красной жидкости прекратили влиять на что бы то ни было. Я сходил посмотреть на табло, наш gate был уже объявлен, и до посадки оставалось сорок минут.

– А куда торопиться? – спокойно сказал Гаврилов, слезая со стула. – Я, например, еще буду есть кашу, а потом попью чай.

И он действительно отправился за новой тарелкой.

Но мне уже не сиделось. Я сказал, что пора идти, потому что наш gate неизвестно где находится и надо будет его еще найти, и кроме того, предстоит разбудить Рябенко, и вообще – сколько можно сидеть на одном месте!

Вернувшийся Гаврилов послушал мои рассуждения, неспешно протянул руку за ложкой и сказал, что мы можем идти куда угодно, но на самом деле идти еще рано, а без него в его бизнес-классе все равно не улетят и он пока что останется тут.

Тогда я пошел и разбудил (не без труда) Виктора, тот не без труда соскребся с дивана, мы взяли рюкзаки и отправились искать нужный gate, а Гаврилов остался доедать свою кашу и допивать свой чай. Чекулаев шел впереди, был он сначала несколько недоволен тем, что мы пошли так рано, но быстро успокоился, потому что все было хорошо.

– Ты видишь Женю? – спросил я его. – У нее оранжевая курточка, она должна быть видна издалека.

– Вижу! – отозвался Чекулаев. – Вон она! Впрочем, это, кажется, не она… О, это точно не она. Но это неважно – они должны быть на месте возле нашего выхода. И ждать нас!..